Маркс говорил, что необходимая человеку продукция неким образом имеется здесь и сейчас, так что общество должно просто воспользоваться ею. Зеленые признают, что она имеется сейчас, но ее не будет завтра, поэтому общество должно «охранять» ее.
Они утверждают, что дело не в их собственной политике; необходимость понижения уровня жизни якобы заложена в природе. И единственное решение для нас — примириться с этим фактом. Иными словами, если природа не может дать нам больше, мы и не должны пытаться взять это у нее. Общество неохотно вынуждено согласиться с этой идеей, потому что действительно верит в то, что другой альтернативы нет.
А теперь давайте задумаемся о том, о чем умалчивают проповедники. Западная цивилизация в конце XX века наслаждается материальным изобилием, на порядки превосходящим то, которое имелось, скажем, в X веке. Население возросло многократно, однако каждый человек обладает гораздо большим объемом собственности. Почему? Определенно природные ресурсы не увеличились каким-нибудь волшебным образом. Не стало больше железа, дождей, песка или нефти. Все дело в работе человеческого разума. Человек добывал железо и изготавливал из него инструменты. Он укрощал водопады и добывал электроэнергию. Он преобразовывал крупицы песка в компьютерные чипы и производил бензин из нефти. Происходило и продолжает происходить преобразование природы. Человек научился извлекать нечто ценное из того сырья, которое существовало всегда, но раньше считалось бесполезным, потому что представляло собой часть природной, а не человеческой среды.
В этом и состоит суть производства: взять природные материалы, преобразовать их. И получить богатство. Это концептуальный, абсолютно человеческий процесс. Богатство не существует в фиксированном, неизменном объеме. Его создает динамичный, неограниченный ум. И никаких предопределенных пределов у него нет.
Страшных историй об исчерпании каких-либо «конечных ресурсов» — бесконечное число; но все они игнорируют причинноследственную связь между раз умом и производством. Например, в 1908 году геологоразведка США утверждала, что максимальные запасы сырой нефти в стране составляют 22,5 млрд баррелей; спустя 87 лет потребления неиспользованные гарантированные запасы составляют 22 млрд баррелей. В 1914 году утверждалось, что в США можно добыть всего 5,7 млрд баррелей нефти; за последующие 80 лет было добыто более 160 млрд. В 1939 году предрекалось, что запасов нефти хватит не более чем на 13 лет; примерно 30 лет спустя только объем добычи увеличился почти втрое.
Если признать, что в основе производства лежит человеческое мышление, становится понятна произвольность экстраполяции сегодняшних ресурсов на отдаленное будущее, даже в отношении «невозобновляемых» ресурсов. Товары производятся разумными людьми, действующими в соответствии со своими знаниями и оценками. Гарантированные ресурсы — не более чем количество, которое на данный момент считается доступным. Но конечность запасов не может служить основой для предположений о том, что после их использования мы будем обречены на нужду.
Сейчас просто неразумно изыскивать источники для производства тех товаров, которые будут востребованы рынком лишь в очень отдаленном будущем, точно так же, как никто не станет утруждать себя точным определением того магазина, где он будет покупать новый телевизор через 10 лет, когда у него сломается имеющийся. (Когда придет время — и если к тому моменту телевизоры не заменит какой-либо более современный продукт, — он спокойно найдет ту конкретную точку, где сможет приобрести необходимый товар.)
Поэтому «конечные ресурсы» никогда не исчезнут, даже если они будут использоваться на протяжении тысячелетий. Ценность конкретного сырья не заложена в нем самом. Она представляет собой следствие способа, который человек находит для использования данного сырья. Каждый этап создания этой ценности, от открытия способа добычи до изобретения новых вариантов применения, есть деятельность разума. По мере того как известные запасы ресурсов истощаются, их ценность растет, и затем становится раз умным искать дополнительные запасы, разрабатывать улучшенные способы производства и предлагать лучшие и более дешевые заменители. Все это предотвращает нехватку ресурсов. (Действительно, при свободном рынке количество известных ресурсов нередко увеличивается со временем. Например, в период с 1950 по 1994 год американские запасы «конечной» цинковой руды увеличились на 271%; а «конечной» железной руды — на 527%.)
Верить, что то, чего не существует сегодня, не будет существовать и завтра, можно, только если рассматривать производство как чисто механическую деятельность. Такой подход неоправдан даже при условии, что сегодняшний уровень знаний и технологий останется неизменным. И он неоправдан вдвойне, учитывая, что никому не известно, каких высот достигнет человечество завтра или какие новые возможности дня послезавтрашнего откроются ему с этих высот.
Знание имеет иерархическую структуру. Знания, полученные ранее, делают возможным дальнейшее обретение новых знаний. В поступательно расширяющихся границах мышления каждая новая идея оказывается ключом к бесконечности более новых.
Каждая новая мысль — это очередной шаг вверх по лестнице познания, обеспечивающий более широкую, более эффективную перспективу реальности, невозможную для более низкого уровня. Реальные продукты — это материальный результат тех самых мыслей, и, следовательно, их количество растет наряду с ростом знания. Пока у человека есть политическая свобода — свобода мышления и действия в соответствии со своими идеями, — недостатка материальной продукции возникнуть не может, равно как и интеллектуальной.
Парадокс в том, что зеленые чувствуют связь между разумом и производством (и именно поэтому пытаются ее скрыть). Это заставляет их заявлять, что мы стоим на пороге не только нехватки материальных ресурсов, но и нехватки идей.
Так, например, Worldwatch Institute, обсуждая «истощение материальных ресурсов», утверждает:
«В ближайшем будущем научные открытия уже не будут такими частыми и дешевыми, как в прошлом. Известный к настоящему времени концептуальный фундамент уже проработан весьма тщательно, и будущие исследователи обнаружат, что перспективные направления исследований стали менее доступными и более сложными для работы» [!].
(Можно только порадоваться тому, что наших генных инженеров или разработчиков компьютерной техники — привожу в качестве примера всего лишь две из многих сфер науки, где в последние годы было сделано множество открытий, — не отпугивает подобная ерунда.)
Идеи зеленых и их воплощение на практике отличаются последовательностью. Нет никаких принципиальных различий между процессом производства пищи и процессом производства идей. Источником и того и другого является разум. Если не считать его необходимым для первого, значит, он не является необходимым и для второго.
Убеждение в том, что нам суждена жизнь в состоянии постоянного ограничения, что если мы не согласимся жить в юрте и охотиться на моржей, то поставим под удар всю планету, подготавливает почву для другого, более опасного заключения.
Заявляя, что жизнь в нужде — это метафизическая неизбежность, зеленые развивают эту мысль дальше и говорят о том, что такая жизнь еще и желанна. Иными словами, утверждая, что производство — это процесс, не имеющий отношения к мышлению, далее они заявляют, что производство есть кража — у соседей, у будущих поколений, у самой планеты. И это второе основополагающее убеждение, на которое они опираются: производство, то есть «эксплуатация» природы, безнравственно.
Почему, спрашивают они, вам должно быть позволено транжирить природные богатства просто для удовлетворения своих прихотей? Почему вы претендуете на такое право, исходя только лишь из собственных эгоистических побуждений? На каком основании вы утверждаете, что у вас есть эти права, а у природы нет?
Согласно защитникам окружающей среды, у человека нет морального права ценить себя выше всей остальной природы. «Экологическая эгалитарность, — провозглашает один автор, — предоставляет природе по крайней мере равный с человеком этический статус».
Иными словами, вначале зеленые объявляют, что спартанская жизнь примитивных эскимосов неизбежна для всех, а затем — что моральный долг каждого — стремиться к ней. Вначале вам говорят, что стремление к благополучию — бездумное самоуничтожение, а затем — что поддержание вашего жалкого существования не должно быть важнее, чем божественное право какой-нибудь трясины на сохранение своей болотистости.
Такая точка зрения возможна только при одном этическом кодексе — кодексе альтруизма, который провозглашает преследование собственных интересов грехом. Это наиболее мощное оружие защитников окружающей среды. Что, в конце концов, может быть более эгоистичным, чем производство, в процессе которого вы преобразуете природу ради достижения собственных ценностей? По своей сути доктрина зеленых требует, чтобы человек отказался от комфорта, благополучия и самого себя. Перестаньте стремиться к счастью, увещевает она, и подумайте лучше, как доставить удовольствие улиткам и совам.
Согласно доктрине альтруизма, человек не имеет морального права существовать ради себя самого. Наименование этой доктрины происходит от латинского alter — другой, и она гласит, что единственное оправдание жизни человека — его готовность пожертвовать ею ради других. Движение зеленых — это движение бескомпромиссного, неприкрытого альтруизма. В прошлом жертвовать жизнью предполагалось ради других человеческих существ, например нищих и немощных. Теперь, расширяя альтруистическую догму, зеленые расширяют и понятие «другие». Теперь нас призывают жертвовать человеческим ради нечеловеческого.
А если жить ради себя действительно грех, то как можно противостоять этому призыву? Если самоотречение — благородно, что может быть более достойно похвалы, чем посвящение своего существования заботам о благе насекомых, сорняков и грязи?
Идея самопожертвования заложена в самом термине «окружающая среда», которому сейчас придается значение, вводящее простого обывателя в заблуждение. Если мыслить логически, понятие окружающей среды непременно подразумевает кого-то (или что-то), в этой среде существующего, аналогично тому, как понятие «собственность» подразумевает кого-то, кто ею владеет. «Среда» — это относительное понятие, не имеющее смысла само по себе. Правильно определять его нужно как чье-то окружение.
Но зеленые сегодня используют этот термин вовсе не так. Они извращают понятие среды, отделяя его от какого бы то ни было отношения к человеку, и благодаря этому получают возможность направлять мысли других людей по еще более неправильному пути, заставляя и оценивать среду без всякой связи с человеком.
Происходит это так: вначале защитники природы пользуются правильным значением понятия «среда», так что люди соглашаются с необходимостью заботиться о ее судьбе, подразумевая, что это их среда и их судьба связана с ней. Именно поэтому участники этого движения предпочитают говорить именно о «среде», а не об отдельном, независимом понятии «природа». Но когда запуганная общественность признает справедливость их заявлений, они переворачивают термин «среда» таким образом, что она как будто бы становится чем-то, никак не связанным с людьми.
Руководствуясь альтруистической этикой, они объявляют неправильным — эгоистичным — мнение о том, что любая человеческая ценность должна быть значима для человека. Точно так же, как они стремятся убедить вас, что неверно определять «среду» исключительно в отношении к человеку, они стремятся заставить вас поверить в то, что неверно и оценивать ее исключительно в отношении к человеку. Неверно, утверждают они, считать, что защиты заслуживает только та «среда», которая каким-то образом полезна для человека. Залежи железной руды, лес, восход солнца — все это, говорят они, должно рассматриваться как ценности не потому, что человек может извлечь из этого выгоду, а потому, что это «выгодно» природе. Эти вещи имеют «ценность», утверждают зеленые, вне зависимости от того, имеют ли они какое-либо отношение к человеку, и от его субъективной оценки.
Согласно доктрине альтруизма, вы должны «ценить» то, что не имеет никакого значения для вашей жизни, — именно потому, что оно не имеет значения. Поэтому, если какие-то лужи или жуки не имеют для вас никакой ценности, заповедь самопожертвования диктует вам относиться к ним так, словно они для вас — наивысшая ценность.
Таким образом, даже предполагаемые сокровища зеленых — например, парки, которые должны оставаться островками нетронутой природы, — не должны использоваться как источник удовольствия для человека.
Например, когда в 1988 году Йеллоустонский национальный парк подвергся катастрофическому действию природных пожаров, тушить огонь в течение нескольких недель запрещали. Власти парка позволили огню бушевать бесконтрольно, потому что он возник естественным путем (от удара молнии). К тому моменту, как пожарным наконец было разрешено начать борьбу с огнем, более миллиона акров земли было выжжено, ущерб оценивался в $150 млн. Чем объяснялось это бредовое поведение властей? «Огонь — это не враждебная, а позитивная сила», — объясняет главный сотрудник Йеллоустонского парка. Он и другие его коллеги во время пожаров видели свою главную задачу не в предотвращении увеличения ущерба от природного огня, а в защите территории от «неестественного» воздействия. Как писала New York Times:
«Они сказали, что пытались защитить заповедные земли от разрушительного воздействия бульдозеров, пожарных машин и водопроводных шлангов».
Йеллоустонский парк воспринимался не как ценность для человека, а как «ценность» сам для себя и сам по себе. Так почему бы не дать ему сгореть, если пожар — часть его «естественного» состояния? Глава Института Гласье изложил философскую проблему следующим образом: «Все сводится к тому, как мы представляем себе эту территорию. Какое назначение мы устанавливаем для парка: место, используемое человеком для отдыха и других нужд, или же полностью естественный ландшафт, который подвергается воздействию исключительно природных сил, в том числе огня?»
Иными словами, имеет ли человек моральное право использовать природу в своих интересах, или должен стать бескорыстным ее слугой?
Ясно, что выбирают защитники окружающей среды. Технология, представляющая собой вызов человеческого разума природе, становится объектом страха и ненависти. Зеленые стандартно выступают против нее. Любое технологическое новшество — от консервантов до гормонов роста или клонирования — они встречают целым ворохом страшных историй. Технологические достижения являются для них психологической угрозой, так как доказывают тот факт, что человек способен к жизни и достоин ее. У почитателя природы, кричащего, что человек — это ничто, такой подход вызывает ужас. И он реагирует на это, пытаясь наложить запрет на технологии (объясняя свои действия заботой о безопасности человека).
Движение зеленых — это систематическая кампания по убеждению людей в их собственной ничтожности. Упорно и последовательно они стремятся разрушить в человеке самоуважение. Они хотят, чтобы все человечество признало собственную никчемность и трепетало перед горными вершинами и крошечными букашками.
Зеленые убеждают современного человека в том, что он, подобно своим древним предкам, должен относиться к природе с величайшим почтением. Он должен быть не ее правителем, а покорным рабом. Иначе говоря, он должен поклоняться природе как Богу.
Экологическое движение — это современная, светская форма религии. Это идеология, убеждающая человека подчиниться высшей, непреодолимой силе. Это идеология, провозглашающая человеческий разум слишком слабым для того, чтобы проникнуть в тайны непостижимого мира, или «экосистемы». Это идеология, движимая мечтой заставить человека преклониться перед священной силой, которую необходимо ублажать и задабривать жертвами, если он хочет завоевать ее благосклонность.
Подобный мистицизм сегодня открыто проповедуется защитниками окружающей среды. Например, один из лидеров новых левых Том Хейден читает в колледже Санта-Моники курс под названием «Окружающая среда и духовность». Он начинается с обсуждения Библии, а заканчивается обзором перспектив того, что он называет новой «ориентированной на планету» религией. Хейден объясняет:
«Необходимо видеть в природе святость, чтобы мы чтили ее и преклонялись перед ней. Благодаря этому можно создать барьер, защищающий от жадности, эксплуатации и истощения ресурсов».
Организация Ecoforestry Institute на большом рекламном плакате, направленном против вырубки деревьев, говорит о лесах так:
«Они обладают собственной ценностью, лежащей за пределами объективной оценки. Общество, видящее в них только ресурс для использования, товар для продажи, лишено чувства священного. Спасение американских лесов — более чем просто экономическая или экологическая проблема. Это также и проблема духовная».
Эта нелепая смесь экологии и религии происходит от новых левых. Как пишет Пол Эрлих:
«Поиски выхода из сегодняшнего экологического кризиса в науке и технологии, по всей видимости, бессмысленны. Необходимы куда более фундаментальные перемены, может быть, того типа, который воплощают презираемые многими хиппи. Их движение почерпнуло многие из своих религиозных идей с нехристианского Востока. Это движение, знаменами которого являются дзен-буддизм, плотская любовь и отвращение к материальному благополучию».
Вполне естественно, что деятели экологического движения и религиозных культов открыто стремятся к сотрудничеству. К примеру, покойный ученый Карл Саган выступал с «призывом к объединению сил науки и религии». Это был призыв к преобразованию экологического движения в религиозный крестовый поход. «Мы вплотную приблизились (а по мнению многих, уже совершаем их) к тому, что на языке религии иногда называют преступлениями против мироздания», — говорил он. Защиту окружающей среды «нужно изначально воспринимать как деятельность, имеющую не только научную, но и религиозную составляющую. И у науки, и у религии есть своя важная роль. Мы надеемся, что такой подход найдет отклик у здравомыслящих людей и поможет им объединиться для спасения Земли». (Это обращение было подписано рядом известных ученых, в том числе Гансом Бете и Стивеном Гулдом, а также более чем 200 религиозными деятелями из разных стран — от настоятеля Гарвардской школы богословия до генерального секретаря Государственного совета по вопросам ислама и лидера Буддистской общины НьюЙорка.)