Я делаю глубокий вдох…
Он может узнать меня…
Он может не узнать меня, и я могу сказать ему…
Он может не узнать меня, и я могу не сказать ему…
Я стучу. Пауза. Потом бодрое: «Войдите!» Я узнаю своего отца по фотографии, которую мне дал Морино. Он лежит на огромном диване, одетый в утренний халат.
– Разносчик пиццы! Ты подслушивал мой разговор?
– Я изо всех сил пытался этого не делать.
– Пусть это будет для тебя уроком.
– Извините, я…
– Запомни: дороже держать пони в соломе, чем шлюху в меху.
– Не думаю, чтобы это мне когда-нибудь пригодилось.
Мой отец усмехается – усмешкой человека, который всегда получал то, что хотел,– и знаком приглашает меня подойти. Из окна на заднем плане открывается великолепный вид на соседние небоскребы, но у меня свой вид, и я выпиваю его до последней капли. Слишком черные волосы. Подставки для обуви в платяном шкафу. Фотография сводной сестры в костюме лебедя на письменном столе. Форма его рук. То, как он поворачивается, почти не сгибая спину. Кажется, его тело в лучшей форме, чем его фирма,– похоже, он частенько навещает спортзал.
– Ты не Онидзука и не Дои.
Нет, я сын твоей первой любовницы.
– Нет.
– Ну,– мой отец ждет ответа,– кто же ты?
– Повар.
– Ого! Значит, это ты готовишь мои чудесные «Камикадзе»?
– Только на этой неделе. Меня наняли временно.
Он кивает на коробку с пиццей:
– Тогда я бьюсь об заклад, что ты никогда не видел ничего похожего на мою «Камикадзе», я прав?
Я ставлю коробку на кофейный столик:
– Сочетание необычное.
– Необычное? Уникальное!
Пахнет духами и вином.
Мой отец хмурится и улыбается одновременно:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Я скажу тебе это сейчас или уйду навсегда.
Он усмехается:
– Ты выглядишь так, будто твоя ночь была почти такой же длинной и утомительной, как моя.
Как же ты себя любишь.
– До свиданья.
Притворное удивление пополам с обидой:
– Ты не хочешь, чтобы я где-нибудь расписался?
– О… Да. Здесь, пожалуйста…
Мой отец небрежно расписывается на квитанции.
Как бы я хотел размозжить тебе голову твоим кубком за игру в гольф.
Я хочу закричать и, кажется, разрыдаться.
Я хочу, чтобы ты знал. О том, причиной чего ты стал, о том, какой вред причинил, о той, что погибла из-за тебя. Я хочу затащить тебя на морское дно между прибрежными скалами и камнем-китом.
– Э-э-эй! – Мой отец машет рукой.– Я спросил, будет ли Дои работать на следующей неделе?
Я сглатываю, киваю и ухожу от этого человека, которого никогда больше не увижу. Один раз я оглядываюсь – прикрыв глаза, он вонзает зубы в черную массу.
Выйдя из «Пан-оптикона», я покупаю пачку «Хоупа», сажусь на тумбу заграждения и смотрю, как машины тормозят и вновь разгоняются. Двадцать лет свелись к двум минутам. Я выкуриваю сигарету, вторую, третью. Атлас облаков листает свои страницы. Вороны ворошат кучку мусора. Токио – это грязный ластик. Лето улетело из города, не оставив нового адреса. Трутни в кафе «Юпитер» запихивают в себя свой завтрак. Мне хочется остановить какого-нибудь прохожего и рассказать ему обо всем, что случилось со мной за последние полтора месяца, начиная с засады у «Пан-оптикона» и заканчивая этой минутой. Ну что, вперед? Ах, я не знаю, с чего начать. Но, эй, Андзю, я сдержал свое обещание. Мне хочется, чтобы Аи сегодня работала в кафе «Юпитер». Я бы подъехал к нему на своем «харлее дэвидсоне», как Ричард Гир в «Офицере и джентльмене», и она бы села сзади, и мы бы умчались по узкой дороге далеко на север. Я смотрю, как пешеходы толпой переходят улицу, когда загорается зеленый. Иду за ними. Перехожу улицу Кита – меня переполняет разочарование от того, что наш отец оказался именно таким, каким, судя по всему, он и должен быть. Жду, когда загорится зеленый. Перехожу авеню Омэкайдо – мне стыдно, что в моих жилах течет его кровь,– жду, когда загорится зеленый. Потом снова перехожу улицу Кита. Как грустно: я нашел то, что искал, но мне это больше не нужно. Жду и снова перехожу авеню Омэкайдо. Я чувствую себя свободным. Я делаю один, два, три круга. Я слышу, как меня кто-то зовет. Подъезжает Онидзука на своем пицца-скутере. Я потерял способность удивляться, может быть, навсегда. Не знаю, чего он хочет, но не рискую повернуться спиной и уйти – вдруг ему вздумается ударить меня ножом в почки.
– Подойди-ка,– бросает он и сплевывает.– Я тебя искал.
– Ты меня нашел.
– Смотрел, как ты нарезаешь круги.
– Не круги. Квадраты.
Он теребит свой губной гвоздь.
– Хотел кое-что у тебя спросить.
Я подхожу ближе.
Большим пальцем он указывает на «Нерона».
– Томоми-сплетница говорит, что ты собираешься в Миядзаки.
– Томоми-сплетница говорит правду.
– У тебя заболела мама?
– Да.
– Как насчет бабок?
К чему он клонит?
– Не могу сказать, что я богат, как Японский банк.
– У моего отчима транспортная компания. Он сказал, что один из его водителей подбросит тебя до Осаки, а там подвернется какой-нибудь грузовик до Фукуоки.– Онидзука никогда не шутит, и едва ли он решил начать сегодня. Он протягивает мне узкий листок бумаги.– Карта, адрес, номер телефона. Будь на месте к полудню.
Я слишком удивлен – слишком благодарен,– чтобы что-нибудь сказать.
Онидзука уезжает прежде, чем я успеваю как следует поблагодарить его.
– Ты хочешь проведать свою мать в Миядзаки, но не знаешь, когда вернешься,– объявляет Бунтаро, едва я переступаю порог «Падающей звезды». Мой хозяин складывает свою «Окинава проперти уикли» с объявлениями о продаже недвижимости.– Как будто я могу сказать тебе «нет», парень! Да меня бы собственная мать убила. Да, моя жена позаботится о кошке. Как в старые времена. Ты оплатил аренду до конца октября, а задаток может пойти в уплату за ноябрь, если тебе он не нужен; в противном случае я переведу его на твой счет в банке, сложу твои вещи в коробку и поставлю в кладовку. Позвони из Миядзаки, когда определишься. «Падающая звезда» никуда не денется. Моя жена собрала тебе обед в дорогу.– Он трет свой золотой зуб, и я вдруг понимаю, что это его амулет на счастье.– Ну, давай,– говорит он,– пакуйся!
В моей капсуле все так же, как было, когда я ушел отсюда двадцать часов назад. Носки, стаканчики из-под йогурта, скомканные подушки. Странно. Кошки нет, но Таракан сидит на подоконнике. Я беру распылитель с морилкой, открываю огонь, и – Таракан не двигается. Задремал? Я шевелю его уголком упаковки из-под печенья. От Таракана осталась только пустая шелуха.
«Онидзука ТрансДжапэн лимитед» находится на станции Такасимадайра, на линии Тоэй-Мита. Через ворота я попадаю в обнесенный стеной двор с платформой для погрузки и тремя средних размеров грузовиками. Сейчас только одиннадцать. Я иду обратно к станции, где открывается гигантский магазин электроники. Внутри холодно, как в феврале ранним утром. Две администраторши за справочной стойкой, похожие как близнецы, произносят «доброе утро» столь ангельски-согласными голосами, что я не решаюсь выбрать, к которой из двух обратиться.
– Э-э, будьте любезны, где я найду компьютеры?
– Цокольный этаж, третий уровень,– отвечает мисс Слева.
– Вы не против, если я оставлю у вас свой рюкзак?
– Оставляйте, пожалуйста,– отвечает мисс Справа.
Я плыву на эскалаторе вниз. Души других покупателей плывут вместе со мной. Повсюду яркие кленовые листья – осень пришла. Миниатюрные телевизоры, сферические стереосистемы, умные микроволновки, цифровые видеокамеры, мобильные телефоны, ионизирующие морозилки, влагопоглощающие обогреватели, ковры с подогревом, массажные кресла, 256-цветные принтеры. Голос над эскалатором велит не становиться на желтые линии, всегда помогать детям и старикам и выжимать максимум наслаждения из процесса совершения покупок. Товары сидят на полках и наблюдают, как мы их рассматриваем. Ни единого окна. В компьютерной секции меня приветствует одомашненный вариант Сути с пристегнутым галстуком. Его кожа блестит, как натянутый целлофан. Наверняка здесь внизу у них есть полосковые светильники, излучающие витамин «В», чтобы компенсировать полное отсутствие естественного света.
– Похоже, вы твердо знаете, что вам нужно!
– Да, я хочу сделать апгрейд для одного из своих компьютеров.
– Что ж, у нас неплохой выбор. На какую сумму вы рассчитываете?
– Э-э… Я получил грант на исследования и могу не стесняться. У меня модем двадцать пятого века – мне нужно подобрать к нему железо.
– Это не вопрос. Какой у вас модем?
– Я переиграл.
– Э-э… Один из самых скоростных.
– Да, господин, но какой марки?
– Э-э, «Суга», от «Саратога инструменте».
– Он блефует.
– Очччччччччень хорошие машины. Из какого вы университета?
– Э-э, Васэда[140].
Я произнес волшебное слово. Он достает свою визитную карточку и кланяется так низко, что, кажется, вот-вот поцелует мне туфли.
– Похоже, вы твердо знаете, что вам нужно!
– Да, я хочу сделать апгрейд для одного из своих компьютеров.
– Что ж, у нас неплохой выбор. На какую сумму вы рассчитываете?
– Э-э… Я получил грант на исследования и могу не стесняться. У меня модем двадцать пятого века – мне нужно подобрать к нему железо.
– Это не вопрос. Какой у вас модем?
– Я переиграл.
– Э-э… Один из самых скоростных.
– Да, господин, но какой марки?
– Э-э, «Суга», от «Саратога инструменте».
– Он блефует.
– Очччччччччень хорошие машины. Из какого вы университета?
– Э-э, Васэда[140].
Я произнес волшебное слово. Он достает свою визитную карточку и кланяется так низко, что, кажется, вот-вот поцелует мне туфли.
– Фудзимото, к вашим услугам. Мы работаем по системе академических скидок. Что ж. У вас полная свобода действий – просто позовите меня, если понадобится помощь.
– Обязательно.
Я притворяюсь, что читаю спецификации новых машин, собираю пачку проспектов и выбираю компьютер, за который мог бы сесть. Я щелкаю по значку Интернета и нахожу электронный адрес Токийского полицейского управления. Записываю его на руке. Оглядываюсь кругом, надеясь, что за мной не наблюдают скрытые видеокамеры. Загружаю диск Сути.
«Вирус «Почтальон» сердечно приветствует вас!»
Суга сделал свой вирус куда более дружелюбным, чем он сам.
«Вы хотите отправить свое послание массам с клавиатуры или загрузить с диска?»
Я нажимаю «Д».
«Отлично. Вставьте диск и нажмите «ВВОД»».
Я вынимаю диск Сути, вставляю тот, что прислала мне Кодзуэ Ямая, и нажимаю «Ввод». Вирусная программа начинает свою работу. Дисковод гудит и подмигивает.
«Отлично. Теперь введите адрес счастливого получателя».
Я набираю адрес информационной странички полицейского управления, который записал у себя на руке.
«Нажмите «ВВОД», чтобы наклеить марку!»
Курсор пульсирует, мой палец зависает над клавиатурой – в голове роятся мысли о том, что будет, если я нажму эту кнопку. Щелк. Слишком поздно менять решение.
«Почтальон доставляет ваше письмо первичному адресату. . Считка. Почтальон доставляет ваше письмо адресатам второго поколения…»
Короткая пауза.
«Адресатам третьего поколения…»
Долгая пауза.
«Четвертого поколения… (зевок)».
Экран возвращается в исходное состояние.
«Почтальон продолжит до поколения 99».
Сообщение ползет по экрану вниз.
«Теперь выйдите из Сети/покиньте место преступления/бегите изо всех сил».
Гудок.
«До встречи».
До встречи, Суга. Я вынимаю диск Кодзуэ Ямаи и кладу его в карман рубашки. Я – разносчик чумы. Только чума эта, возможно, подействует как лекарство.
– Простите,– ко мне широким шагом приближается продавец постарше,– что вы только что загрузили в нашу систему?
Я пытаюсь придумать более-менее правдоподобную ложь, но у меня ничего не выходит.
– Э-э… Мой моральный долг – довести до всеобщего сведения информацию о сети Якудзы, которая похищает людей, расчленяет их и, э-э, продает их органы. Я решил воспользоваться вашим компьютером. Это показалось мне самым безопасным способом обнародовать имеющиеся у меня данные. Надеюсь, ничего страшного не произошло?
Продавец кивает с самым серьезным видом, пытаясь определить мое место в ряду сумасшедших: тихий, безобидный или может пырнуть ножом?
– Рад, что мы смогли вам помочь.
Мы благодарим друг друга, раскланиваемся, и я позволяю эскалатору унести меня прочь. Я беспрепятственно забираю свой рюкзак у девушек за справочной стойкой и выхожу на улицу. Там тепло от выхлопных газов. Бросаю оба диска в ближайший водосток. Из телефонной будки рядом с «Онидзука ТрансДжапэн» пытаюсь позвонить Аи домой, потом на мобильный – не отвечает. Без четверти полдень. Пора найти отчима Онидзуки и представиться. Я так устал, что все кажется нереальным.
8 Горы говорят на языке дождя
Веду футбольный мяч по многолюдному торговому пассажу в центре Токио. Ни единого яркого, крутого магазинчика – торговля в упадке, продают на вес мочалки для сковородок, блузки, модные лет тридцать назад, да хлипкие тренажеры. Свет сгущается в медуз из древних морей. Как и когда я завладел этим футбольным мячом, не могу сказать, но он теперь для меня – проклятье, а не благословение, потому что ворота противника могут быть спрятаны где угодно, по всей Японии. Если я подниму мяч, судья отрежет мне руки огромными ржавыми ножницами. Если я уступлю мяч противнику, школьники будут плевать в меня, а собаки – кусать меня до самой моей смерти. Но игроки не выбирают – это их выбрали. Я должен найти ворота противника и загнать туда мяч. В водовороте покупателей кружатся знакомые лица: хозяин музыкального магазина в Кагосиме, секретарша моего отца, Гэндзи-цирюльник, щелкающий маникюрными ножницами,– но я знаю: стоит отвлечься лишь на секунду, и противнику этого достаточно, чтобы завладеть мячом. Пассаж наполняется вязким туманом, откуда-то тянет холодом. Медузы падают на пол и умирают. Я пробираюсь сквозь их студенистые тела, подбрасывая мяч коленом, под хлюпанье уходящей в канализационные стоки воды. Я знаю, что противник следит за мной с помощью радарных установок, полученных от нацистской Германии,– почему же мне позволили проникнуть так глубоко на территорию противника? А вот и Клод Дебюсси, шагает по болоту в снегоступах.
– С мячом, мсье Миякэ? Fantastique! – Он драматически шепчет: – Я принес вам секретное послание от вашего прадедушки. Один из нашей команды предал нас! Никому не доверяйте, даже мне!
– Бунтаро?
– Матико-сан?
В «Падающую звезду» уже много лет не ступала ничья нога. Грязные, истрепанные плакаты едва держатся на стенах, приколотые кое-где еще не выпавшими кнопками. Я запираю за собой дверь на засов – оказывается, это вполне разумная предосторожность, так как игроки противника перестают скрываться и собираются на тротуаре. Жалкий вид заброшенного салона – вот причина того, почему противник решил спрятать свои ворота в моей капсуле. Я подталкиваю мяч за прилавок, но тут передо мной встает лестница, в девять раз выше, чем я ее знал. Ударом ноги посылаю мяч наверх, но он отскакивает и возвращается обратно. Тем временем противник таранит окно деревянной статуей бога смеха – стекло треснуло, но еще не разбилось. Я зажимаю мяч между ступней и прыгаю вверх, как лягушка, ступенька за ступенькой. Я уже почти наверху, когда стекло разлетается вдребезги. Если прыгать хоть немного быстрее, мяч выскользнет и поскачет вниз, к противнику. Противник ревет от ярости – дорожная сводка – последняя ступенька – противник бросается наверх – я подпираю шпингалет бильярдными киями.
На месте моей капсулы – мрачный склад, где нет ничего, кроме строительного мусора.
Впереди меня ждет моя слава – ворота противника.
Господин Икэда надрывается прямо мне в ухо:
– Что ты наделал?
Я оборачиваюсь и вижу своего отца:
– Я пришел, чтобы забить гол!
– Это наши ворота, а не ворота противника! Предатель! Ты показал им, куда идти!
Кии для пула с треском ломаются и разлетаются в щепки.
***Сказочный великан одной рукой сжимает руль, а другой трясет меня за колено.
– Ты, сынок, какой-то сон видел. Даже бормотал что-то.
Великан печален. Я таращусь вокруг, не понимая, где я. Мы в кабине грузовика, которая увешана гирляндами амулетов из храмов и усыпальниц. Глаза у великана величиной с бильярдные шары и смотрят в разные стороны.
– Кто знает, что ты там бормотал? Только не я. Нес какую-то бессмыслицу.
И тут ко мне разом возвращаются Эйдзи Миякэ и эти семь последних недель.
– Бессмыслица, на какой язык ее ни переводи,– продолжает великан, которого, кажется, зовут Хонда, но проверять это уже поздно.
Я чувствую странную легкость. Сегодня утром я встретился со своим отцом. Чувство потери, чувство победы, но сильнее всего – чувство свободы. И сейчас, вопреки всем своим представлениям о жизни, я направляюсь в Миядзаки, чтобы увидеться с матерью – впервые за шесть лет. Со скоростью меньше пяти километров в час. Разделенный на четыре полосы поток транспорта ползет по-черепашьи. Часы на приборной доске, подмигивая, сообщают, что сейчас 16:47. Я проспал больше трех часов, и кредит в банке сна еще не исчерпан. Если почтовый вирус Сути сработал именно так, как тот расписывал, файл Кодзуэ Ямая уже доставлен по каждому электронному адресу в каждой адресной книге по каждому электронному адресу в каждой адресной книге и т. д., девяносто девять раз. Это получится… больше компьютеров, чем есть во всей Японии, по-моему, так. Намного, намного больше, чем возможности тех, кто хотел бы его утаить. Так или иначе, но я от него избавился.
– Надо же так застрять, да еще у Хадано,– говорит Великан.– В дорожной сводке передали, что в десяти километрах отсюда перевернулся молочный фургон.