Протокол вскрытия 1447
По паспорту 1447 имел полных 49 лет, хотя выглядел на 39. Этакий крепыш-здоровяк. До получения звания 1447, у него было иное звание – полковник КГБ. А полковник в Гэбухе равнялся генералу в армии – там народ покруче армейского был. Жену этого полковника я видел только мельком, один раз на фото (в деле) и один раз возле прозектуры. Жена трупа номер 1447 была женой номер два, красавицей на 21 год моложе мужа, хотя и стервой, по определению первой жены. Вот этой красивой второй жене вменялось, не много ни мало, а доведение до самоубийства. По абсолютно секретным делам наш полковник КГБ провел 2 дня в самолётах —летал на Дальний Восток и обратно. Его жена, время не теряла, вроде как с кем-то трахалась. Вроде как наш полковник её за этим делом застукал. Ну и так опечалился, что самоубился. Полковник КГБ самоубился из-за измены второй молодой жены? Я не верю. Из-за краха карьеры, из-за продажи секретов за кордон – да. Из-за женщины – нет. Но обстоятельства были против моего «не верю». И полагалась по тем обстоятельствам вторую жену посадить.
Полковник прилетел утром. Взял такси, приехал домой. Дома пробыл минут 30-40. Затем собрал чемоданчик с вещами, забрал свой дневник и сел в свою «Волгу». А через 15 минут на скорости 95-100 км/час эта «Волга» врезалась в стенку, где и врезаться было невозможно. Машины только в кино взрываются. Как обычно, полковничья «Волга» не взорвалась. Приехали менты, отскребли полкана от стенки. Не пристегнулся мужик ремнём – вот и вылетел при ударе. Осмотрели салон. Нашли дневник. Вот не положено сотрудникам спецслужб дневники вести, а они, гады, всё равно ведут. А в дневнике том одни обиды на вторую жену. Концовка примерно следующая: жизнь ты мою сделала совсем несносной, терпеть мне тебя сил нет, всё, прощай, ухожу навсегда из твоей жизни. Ну очень уж текст самоубийцу напоминает. Правда ухожу из «твоей», а не «своей» жизни. Ну может такая авторская задумка была. Короче довела тварь хорошего человека до ручки. Доказательства на лицо – пусть женщина в зоне почалится, подумает, хорошо ли полковников таким образом убивать.
Я думал, что с 1447 всё быстро будет. Делов то – описать размозжение черепа и моментальную смерть от травмы мозга, несовместимой с жизнью. Быстро не получилось. Получилось по-честному. Варикоз у полковника был. И атеросклероз. Пока полковник в самолётах двое суток пролетал, от долгого сидения в варикозно-расширенных венах ног образовались тромбы. Тут все просто – застой кровотока. А вот правая коронарная артерия, та что само сердце кровью питает, имела кучу атеросклеротических бляшек, заметно сузивших её просвет. Где-то в самолете тромбик из ноги оторвался и попал в лёгкие. Закупорил небольшой сосудик, и кусочек лёгкого омертвел. Тромбик был маленький и инфаркт лёгкого был маленький. Но достаточный, чтобы в выносящем сосуде другой тромб образовался. Так вот в момент, когда он на своей «Волге» из дома ехал, тот новый тромбик из лёгкого отлетел и закупорил коронар. Сердце без кислорода перестаёт сокращаться – начинает бесполезно трепетать, фибриллировать. Кровь в мозги не идёт. Через секунду отключается сознание. Вот поэтому полковник и влетел в стенку – сознание потерял. Да и стенка тут не причем – формально он уже был мертв. В любых условиях с такой патологией всё равно бы биологическая смерть мозга наступила бы неотвратимо через пять минут. СМЕРТЬ ОТ ЕСТЕСТВЕННЫХ ПРИЧИН дело не подсудное, так как ни убийством, ни самоубийством не является. Может вторая жена у полковника и была стерва, но стерва в смерти мужа невиновная.
Протокол вскрытия 1593
Труп 1593 тоже был «крутой». Профессорский труп. Профессор был относительно молод и полон здоровья. В пятницу лекцию читал, всё нормально было, а в понедельник у нас на столе. Доброжелатели следователю наводку дали – жена отравила. Профессор тот очень много по загранкам мотался. Учил студентов в дружественных странах Африки. Ну и денег в валюте у него было по советским понятиям не меряно. Квартирка – как филиал Эрмитажа. А вот с женой жил плохо. Хотя сексуальные отношения сохранялись, последние годы были полны семейных скандалов. Но интеллигентных, без мордобоя. Муж не пил, не курил, по утрам бегал. Помирать не с чего. А жена его провизором в аптеке работала. Таскала домой то, что таскать не положено. Например кристаллический кодеин. Такая штука здорово дыхание угнетает. Если много подсыпать, то каюк. Следаки баночку с пальчиками нашли. В крови трупа тоже кодеина полно. Вообще то с трупными концентрациями ядов в крови есть определенная проблема – обратная тканевая реабсорбция, когда после смерти из тканей обратно в кровь идет. С такими заключениями надо быть крайне осторожным – иной раз можно запросто ошибиться в смертельной дозе. А супруга плачет и божится, что от кашля давала. Нет, с фармакологической точки зрения всё правильно – кодеин хорошо от кашля помогает. Только общая картинка получается плохая. Вроде как траванула мужа, а сама к маме на выходные. Типа это он сам столько много принял, а я не причём.
Ладно, убийцам у нас строгое наказание. Сейчас посмотрим, как это Вы, милая дамочка, здесь не причем. Серёга, вскрывай! Ой, не понял… Кровь свернулась. Кровушка жидкая должна быть. Непонятки. Такое при сильнейшей инфекции бывает. Сердце великовато. Лёгкие тоже. Отрезаем лёгкое и на весы. Должно быть грамм триста. А тут кило сто. Ничего себе. И второе такое же. Махровейшая двустороняя пневмония. С такой не живут. И кодеин тут не причем. Так, ткани на микроскопию, микробы на посев, труп в холодильник. Подождём. Пришел результат с микробиологии – нет ничего. Воспаление тяжелейшее, а возбудителя не обнаружено! Так не бывает. Посмотрим, что в тканях. А в тканях пневмоцист. Об этой зверюге в то время мы только читали, а вот видеть, не видели. Пневмоцист не зараза. Это сапрофит. Живёт в каждом из нас, вреда не делает. Чтоб вот так человека убить, то надо этому человеку отключить всю иммунную систему. Тогда доселе безвредный пневмоцист лёгкие заживо сожрет.
Стукнула одна догадочка. По тем временам уж больно экзотическая. СПИД называется. Хотя от СПИДа положено долго чахнуть, а не сгорать за два дня… Посмотрели профессорский задний проход. Анус гладкий, вылащенный. Похоже профессор того – гомосексуалист. Точнее бисексуал, раз и жену пользовал. А где он в Африке был? Да много где. И в Заире, и в Экваториальной Гвинее, и в Анголе. В начале 80-х. Тогда там эпидемия СПИДа разгоралась. У нас и в конце 80-х СПИД был экзотикой. Этот труп точно попал в десятку первых ленинградских спидовых смертей. Послали кровь на анализы в разные учреждения. Даже в Лондон послали. Везде ответ положительный – СПИД. Вероятнее всего профессор его из Африки привез и давно. Значит бывают при СПИДе пневмоцистные пневмонии моментального течения. А мы и не знали.
Так, а что с женой делать? Ну, то что состава преступления нет, уже ясно. В самом плохом случае дисциплинарное взыскание на работе, по поводу найденных препаратов на дому. То что мужик начал кашлять и сам кодеин пил, тоже сомнений не вызывает. Не от кодеина он сдох, а от острой лёгочной недостаточности. Но самый плохой вопрос для жены оставался – она же должна за семь лет супружеской жизни от своего мужа-спидоносца ВИЧ подхватить. ВИЧ – это вирус иммунодефицита человека. То что СПИД вызывает. Пять раз её кровь посылали на анализы, и пять раз получали один и тот же ответ – ВИЧ-негативна. Нету вируса. Сейчас, когда СПИД да СПИД кругом, такие случаи удивления не вызывают. А вот тогда мы это посчитали чудом!
Эпилог (цветы)
Цветов не было. Ни от одной благодарной женщины, чьи жизни (или судьбы) были спасены патанатомами-судмедэкспертами.
ОЖOГИ
В начале 80-х пришлось мне субординарить на «Ожoгах». Так курсанты называли Клинику Ожoговых Болезней. Не удивляйтесь, что «болезней» – сам ожoг, как травма, лишь малая часть беды, а вот когда сгоревшие ткани начинают выбрасывать в кровь свои горелые токсины, развивается болезнь. Такая болезнь почки, например, убить в два счёта может. Но ни врачом-комбустиологом, ни хирургом-термистом я не стал. Так и отсидел всю практику на бумажках – истории болезни писал на того, кто поступает. Но несколько интересных случаев запомнил:
Зинаида
Зинаида поступила с большим кипяточным ожoгом ноги. Так и написали: «полное глубокое обварение левой ноги, контактный сухой ожoг ягодиц, промежности и наружных половых органов». Тётенька была рослая, грузная и во хмелю. Скорая привезла её из какой-то рабочей столовки, где та бригадирила старшей поварихой. Значит надо писулю «для прокурора» составлять – производственная травма, как никак. Спрашиваю, что случилось, что Вы себя так сильно облили? Отвечает, что не обливалась ничем. Так кто же Вас ошпарил? Сама, говорит. Непонятно. Ну как так?
Да в борщ наступила! Опять непонятно. На полу? Нет, на плите. Сюрреализм какой-то. Кастрюля метровая, да на горячей плите – как туда наступить можно? Попросил дать ей морфина с кофеином по вене (чтоб балдела и не спала), а потом релашки-транквилизашки вдогонку (чтоб ни о чём не беспокоилась). Дали. У тётки боли стихли, глазки заблестели, на лице улыбка появилась. А на фоне невыветрившихся паров алкоголя – самая располагающая к беседе обстановочка. Ну теперь рассказывай, родная, что да как?
А просто всё. Прокопыч с холодного цеха и Паша с мясообвалки принесли три бутылки водки. Говорят, бабы присоединяйтесь. Ну мы что дуры – наливай. А нас на варке пятеро. И ещё Лиза на салатах. Итого восемь человек. Ну понюхали эту водку, и нет её. Свою достали – три флакончика. Только огурчики порезали, и этой в минуту нет. Решили до ровного счета докупить пару бутылок – чтоб по одной на каждого. Пашу послали. Он водку купил и где-то по пути мяч нашёл. Выпили последнее, скучно стало. Мы тогда разделились на команды по три бабы и мужик, да давай в футбол играть прям в варочном цеху. Ну а мячик на плиту залетел. Я туда залезла его выбивать. Стукнула высоко, да с дуру ногу в борщ хлюпнула. Стало больно, упала на задницу. Вот до кучи жопу и пи…ду пожгла, пока с плиты слазила.
Сорок-пять лет нашей озорнице-футболистке было. Весёлая обстановочка царила в дружных трудовых коллективах того беззаботного времени.
Степаныч
Степаныча привезли на личной «Волге» директора Ленинградского НПЗ – нефтеперерабатывающего завода. А через час к нему в клинику сами Главный Инженер и Директор пожаловали. А на следующий день корреспондент из Ленправды. Корреспондента, правда, сразу послали, но тот через недельку вернулся. Потому, что Степаныч хоть и был обычный работяга, но герой.
У Степаныча лицо и шея были сильно опалены открытым пламенем, плюс контактный ожог обоих рук четвёртой степени. Это такая степень, когда вместо тканей уголь до костей. Кисти ему не спасли, а вот с лицом получше вышло. Конечно пришлось Степановичу новый паспорт делать, но там фотография не урода была, хоть и не красавца, конечно.
На НПЗ заклинило что-то в нефтеперегонной колонне. Колонна – это такая вертикальная труба, или бочка, диаметром метров пять, а высотой все сорок пять. Заполнена она раскалёнными парами нефти. Стало давление в ней расти – должна эта супер-бомба через минуту взорваться. А где вентиль, что подачу нефти перекрывает, громадный факел выбивается. На главной трубе что-то треснуло, и из-за этого факела к вентилю не подойти. Да и сам «руль» горяченький такой стал – красный. Сирена воет, работяги на всё плюнули – спасайся, кто может. Бегут от колонны со всего духу. Ну а Степаныч наоборот. Три ватника надел, двое рукавиц, и к вентилю. Успеет закрутить – спасёт завод от громадного взрыва. Закрыл он глаза и шагнул в факел. Пламячко как из паяльной лампы его осмаливать начало. Положил Степаныч руки на красное железо – рукавички вмиг загорелись. Степаныч не дышит, чтоб легкие не спалить, и крутит что есть силы. Пару оборотов сделал, рукавицы до голых ладоней прогорели. Запахло жаренным. А крутить ещё надо. Степаныч голыми руками крутить начал. Уже горелым мясом несёт. Глаза закрыты, только слышно, как липнет кожа к раскаленной стали, да куски с ладоней отрываются, когда руки колесо перехватывают. Вот почти докрутил, да руки уже не слушаются – голые кости пальцев по железу скребут, а схватиться ими уже нельзя, все связки перегорели. Пришлось тыльной стороной руки за планки-спицы упором докручивать. Закрутил. Колонна напоследок чихнула своим факелом и застыла. Опасность взрыва ликвидирована. Спасибо тебе, Степаныч!
Ефрейтор Куценко
Ефрейтор Куценко был самым тяжелым в реанимации. Боролись за него долго и всеми самыми передовыми методами того времени. Одной донорской кожи насадили, считай на всё тело. Упорно боролись и с самой ожоговой болезнью – гемодиализ, гемасорбция и плазмаферез чуть ли не каждый день. Это когда больного подключают к специальным аппаратам, которые его кровь чистят. Ведь печень и почки – тю-тю, горелыми шлаками забиты. Ложить его на обычную кровать нельзя – прилипнет, пойдут пролежни и инфекция. А это смерть. Положили его на взвешенный поток. Кроватка такая под стерильным колпаком. Никаких простыней. А вместо матраса специальный тент, под которым нежные струйки фильтрованного стерильного воздуха поднимают много тонюсеньких фонтанчиков из специального песочка. Вот на такой подушечке ефрейтор Куценко и пролежал почти месяц. Потом умер. Да с тем, что у него было, иного и не ждали. А был у него ожог девяноста процентов тела.
Ефрейтор Куценко служил в автороте. Шофера всегда были элитой среди солдат. А тут маршал Устинов подписал приказ ДМБ – уволил из армии его призыв. Солдат после приказа дембель! А дембелям положено отличаться, тем более, что салаги в часть уже прибыли. Крутым отличием считалось белое ХБ – хлопчатобумажное обмундирование. Вообще-то ХБ жёлто-зеленое, а чтобы оно стало белым, дембеля стирают его в бензине. Куценко от правил не отступил. Куртка, штаны-галифе и пилотка улетели в таз с бензином, как только рота грохнула строевым шагом на завтрак. Дембель Куценко на завтраки уже не ходил – салаги доставляли ему хлеб, масло и чай прямо в постель, как в пятизвездочном отеле. Но на общее построение в девять утра всё же придется становиться. За крайнюю борзость есть риск разозлить ротного, и тогда уедешь домой последним из дембелей. А хочется первым. Ефрейтор Куценко был умный. Он знал, что бензин быстрее воды испаряется. Он всё рассчитал. Успеем и хэбэшку выбелить, и в белой хэбэшке на построении постоять. Пусть молодые полюбуются на него, на крутого, и уже не просто деда, а дембеля. Полтора часа форма мокла в бензине. За двадцать минут до построения Куценко её вытащил и отжал. Ещё десять минут обмундирование сохло на спинке кровати. А вот оставшиеся десять минут перед построением самые святые – надо идти в курилку и с наслаждением покурить перед нудным мероприятием. Ничего, что форма бензинчиком ещё попахивает, на ощупь она лишь чуток влажная. На теле быстрей высохнет. Одевается дембель в белое ХБ и идёт курить. Чиркнул ефрейтор Куценко спичкой и вспыхнул большим факелом. До сапог, где и осталось десять процентов его кожи.
СОЛДАТ СПИТ – СЛУЖБА ИДЕТ
Кафедра Пропедевтики была самой гуманной кафедрой в Военно-медицинской Академии. Пропедевтика – это первый раздел реальной медицины. Собственно с нее медицина и начинается. Пропедевтика учит как больных надо опрашивать, как к ним врач должен относиться, как осматривать, как щупать-пальпировать не лапая, как стучать-перкутировать не больно, что и где фонендоскопом слушать. Военные курсанты-медики от гражданских студентов в этом плане ничем не отличаются. Нет такой «военной пропедевтики», хоть на кафедре одни полковники на майорах сидят. Мирная наука. Но и на самой мирной кафедре порой случались весьма занимательные военные эксперименты.
Давно это было. Гагарин отлетал, «Союз»-"Аполлон" отстыковался и началась эра развития советской долгосрочной орбитальной космонавтики. Если кому приходилось видеть кадры документальной кинохроники о возвращении первых советских долговременных космических экспедиций, тот поймет о чем речь. Первопроходцы наших длительных орбит, отсидев в невесомости на «Союзах» и «Салютах» несчастные пару месяцев, вываливались из приземлившихся капсул, как мешки с дерьмом. Невесомость коварной оказалась – никакой нагрузки на мышцы. Да ладно бы только на мышцы, при развивающейся сильной мышечной атрофии из костей кальций уходил! Кости хирели. Надо было проблему как-то решать. Это сейчас космонавт, крутящий педали тренажера, картинка естественная, а в те дремучие времена любой космический начальник над идеей закинуть в космос велосипед только бы рассмеялся – слишком уж дорогим килограмм груза и кубометр космической станции выходили. Однако ежемесячно менять экипажи выходило еще дороже.
Как в науке водится, перед тем, как проблему решить, надо ее хорошенько изучить. А изучив, надо сделать модельный эксперимент. А если на модели появляется искомый результат – вот тогда вам и доказательства, и метод решения на блюдечке. Переход теории в практику, так сказать. Кафедра Авиационной и Космической Медицины за дело взялась споро – за пару месяцев был спроектирован хороший тренажерный комплекс и отрегулирована диета – полагалось космонавтам много часов в день крутить педали, да тянуть пружины, а вместо сахара жрать глюконат кальция. Вызвали тогда начальника кафедры в Звездный и спросили, знает ли он, сколько его задумка народному хозяйству СССР стоить будет? Ну а тот не знал, в чем искренне признался. Тогда и вышел приказ – малой кровью на земле длительную невесомость смоделировать, чтобы теоретические изыскания на практике по дешевке подтвердить.
Ну с велотренажером просто оказалось, хоть тоже не без курьеза. Есть в спортивной медицине такой термин ПВЦ-170. Это когда человечий организм на тренажер сажают и заставляют педали крутить, чтоб сердце аж 170 ударов в минуту выколачивало, а сами время засекают – сколько до «больше не могу» испытуемый выдержит. Министерство Медицинской Промышленности хороший титановый «велосипед» сделало – полную копию того, что на ВДНХ в «Салюте-6» вверх тормашками висел. Позвали педальки покрутить на этом велосипеде какого-то чемпиона СССР по велогонкам. Ну тот пришел утречком, на велик сел, покрутил, быстренько вышел на 170 ударов в минуту, а потом с таким сердечным ритмом так и сидел до конца рабочего дня. Затем слез, утер пот и сказал, что договор с ним на пятьдесят рублей за пять часов. Вот он пять часов открутил, давайте мне полтинник, а крутить задаром он не хочет. Ну наша военно-медицинская братия от такого результата слегка опухла – из обычных курсантов никто больше пятнадцати минут ПВЦ-170 не выдерживал. Вот были спортсмены в советское время! И ведь без допингов. Когда настоящих летчиков-космонавтов на тренажер привозили, то результаты не сильно курсантские превышали – такую пытку мало кто до получаса выносил. Пришлось требования к сердечной нагрузке значительно понизить, чтоб на три-пять часов ежедневной космической тренировки выйти…