К сожалению, это был не единственный сюрприз, заготовленный Смыковым для друзей. Непонятно каким образом овладев чужой речью, он совершенно разучился понимать родной русский язык. Даже мат не доходил до его сознания.
Смыков легко узнавал всех своих спутников и прекрасно разбирался в предъявленных ему образцах материальной культуры двадцатого века (уверенно пользовался ложкой, безо всяких проблем застегивал и расстегивал ширинку и ловко перезаряжал пистолет), но не мог вспомнить ни единого человеческого имени или названия предметов.
Когда Смыкову сунули в руки его же собственный блокнот, он принялся быстро и уверенно заполнять целые страницы странными крючковатыми знаками — первая строка шла справа налево, вторая слева направо и так далее.
Цыпф, внимательно следивший за полетом карандаша, недоуменно покачал головой.
— Никогда не видел такого алфавита. Немного напоминает набатейский… или сабейстский. Да и стиль письма довольно редкий. Бустрофедоном называется… Подобным образом записывались скандинавские руны и крито-микенские тексты…
— А также письмена хеттов, этрусков и аборигенов острова Пасхи. — Все были настолько поглощены своими несчастьями, что даже не заметили, как проснулся Артем.
Четыре пары глаз (одну из которых можно было назвать человеческой чисто условно) внимательно уставились на него. Впрочем, Артема это ничуть не смутило. Мельком глянув в блокнот, все еще находившийся в руках Смыкова, он с оттенком удивления произнес:
— У вашего товарища прорезались завидные способности к лингвистике… Да вы и сами все со вчерашнего дня слегка изменились.
Цыпф и Верка, перебивая друг друга, поведали Артему о загадочных напастях, обрушившихся на ватагу во время ночевки. Причем Цыпф больше упирал на факты, а Верка — на эмоции. В заключение она заботливо поинтересовалась самочувствием самого Артема (хотя внешне все с ним обстояло нормально, точно так же как и с Лилечкой, продолжавшей мирно посапывать под двумя одеялами).
— Мой организм достаточно хорошо защищен от любых внешних воздействий, — ответил Артем. — Проще говоря, никакая зараза ко мне не липнет.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Верка. — Что мы подхватили какую-то заразу?
— Вовсе нет, — успокоил ее Артем. — Безусловно, это не зараза… Но то, что случилось с вами, манной небесной тоже не назовешь. Признаться, я весьма озадачен… Происшествие довольно странное…
— Ничего странного тут как раз и нет, — сказал Цыпф. — Это именно тот случай, когда нелепицы и несообразности становятся нормой жизни, порядок уступает место хаосу, а логика — абсурду.
— Весьма любопытно. Вы меня прямо заинтриговали. — Артем разглядывал Цыпфа, как какую-то диковинку. — Надеюсь, что за этой краткой прелюдией последует подробный рассказ, в котором логика все же затмит абсурд.
Пришлось Цыпфу пуститься в пространные рассуждения о природе сил Кирквуда, о печальных деяниях потомков, допустивших столь масштабные нарушения принципа причинности, и о коварном действии эффекта антивероятности. Для пущей убедительности он использовал в своем рассказе сведения, полученные от Эрикса, и собственный горький опыт применения кирквудовской пушки.
— Вот теперь-то, наконец, все стало на свои места, — сказал Артем, когда красноречие Левки иссякло. — Недаром, значит, все это время меня не покидало чувство опасности. Кирквудовские силовые установки, даже лишенные энергии, продолжают влиять на окружающий мир. Примерно так же потухший атомный реактор способен еще многие годы отравлять воздух и землю… Мы угодили в переплет, который не мог предвидеть даже я… Честно сказать, я сильно беспокоюсь за Лилечку. Вряд ли эта напасть не затронула ее… Поднимите-ка девушку. Только осторожнее.
Следуя словам Артема буквально, Лилечку бережно подняли с подстилки и поставили на ноги. Вертикальное положение она сохраняла самостоятельно, но слегка пошатывалась и глаз не открывала. Когда девушке насильно разлепили веки, всех неприятно поразил ее пустой, осоловевший взгляд. На вопросы спутников Лилечка не отвечала, а на суету, происходившую вокруг, не реагировала.
Если ее заставляли идти, она шла по прямой, слепо натыкаясь на все встречные предметы и не обращая внимания на боль от ушибов. Если ей давали котелок, а в руку вкладывали ложку — она ела безо всякого аппетита, то и дело пронося пищу мимо рта.
Глядя на все это, Лева Цыпф едва не плакал И умолял Верку сделать хоть что-нибудь, но та лишь разводила руками, ссылаясь на отсутствие в ее медицинской практике подобных прецедентов. Смыков утверждал, что в прошлом такие состояния лечили электротоком, а Зяблик предлагал отсутствующий электроток заменить укусами муравьев. Даже попытки Артема проникнуть в затуманенное сознание девушки ни к чему хорошему не привели.
— Она спит, — сообщил он. — Но это странный сон. Нечто среднее между сомнамбулизмом и летаргией.
После этого известия оставшиеся в строю члены ватаги окончательно пали духом. В былые времена Смыков немедленно провел бы экстренное совещание, но сейчас на его странные и невразумительные призывы никто не реагировал. Остальные лишь имитировали какую-то деятельность: Цыпф возился с Лилечкой, а Зяблик был вновь привлечен к чесанию Веркиной спины. Всякий раз, когда он порывался бросить это занятие, отдававшее одновременно душком кокетства и намеками на интимность, Верка напоминала о своем неоценимом вкладе в дело исцеления его обожженных ног.
Таким образом, в строю оставался один лишь Артем, к ватаге формально отношения не имевший. Именно он и завел разговор о планах на ближайшую перспективу.
— Пребывание здесь час от часу становится все опаснее, — сказал он, как обычно, без всякого нажима. — Каждый из вас уже пострадал, кто в большей, кто в меньшей степени. Трудно даже предположить, какие фокусы эффект антивероятности может выкинуть в дальнейшем. Лично я вижу два варианта действий. Оба они должны привести нас в Отчину. Условно назовем их верхним и нижним путем. Под верхним путем подразумевается маршрут через Гиблую Дыру и Кастилию. Недостатки его очевидны. Несколько суток нам придется передвигаться в условиях нарушения принципа причинности. Если кто-то из присутствующих и доберется до сравнительно безопасных мест, это будет скорее всего уже не человек, а совсем другое существо… Да и заключительный участок пути чреват серьезными неприятностями. В Гиблой Дыре вода стоит как никогда высоко, а в Кастилии в самом разгаре очередная смута. Кроме того, не забывайте о главной опасности, от которой мы не застрахованы на верхнем пути. Я имею в виду буйство подземной стихии, способное принять самые непредсказуемые формы. В этом вы уже неоднократно убеждались…
— Зато уж нижний путь — верняк! — Зяблик первым догадался, куда именно клонит Артем. — Проспект асфальтированный с пивными ларьками и фонтанами… Видели мы уже этот нижний путь… Имели удовольствие… Геенна огненная и пекло кромешное!
— Конечно, это отнюдь не экскурсия по ботаническому саду и не вылазка на воскресный пикник, — согласился Артем. — Зато этот маршрут намного короче и сравнительно безопасен. Варнаки относятся к людям с сочувствием, а в случае нужды даже помогут. Лично я беру на себя обязанности проводника, вашего персонального Вергилия, так сказать… На этом мои аргументы исчерпаны. Вам решать, какой вариант предпочтительней. Как говорят в казино, делайте ваши ставки, господа.
Однако те, к кому был обращен этот призыв, повели себя странно — косились друг на друга, пожимали плечами, бормотали что-то неопределенное, вроде «Я как все…». Можно было даже подумать, что коварный эффект антивероятности напрочь лишил ватагу прежней дерзости, помноженной на трезвый расчет и веру в удачу.
Наконец Верка собралась с духом.
— Я бы лучше через Гиблую Дыру пошла… Верхним то есть путем… — сказала она, впрочем, не очень уверенно. — В прошлый раз я у варнаков такого страха натерпелась, что до сих пор поджилки трясутся.
Поддержал ее и Левка, но уже совсем из других соображений.
— Лично я против мира варнаков ничего не имею… Мучительно, конечно, для человека, но — терпеть можно. Вот только я за Лилечку боюсь. Сердце у нее слабое, может не выдержать.
— Мне-то один хрен, — буркнул Зяблик. — Или на верхнем пути в кикимору превращаться, или на нижнем в копченый окорок… Что в лоб, что по лбу.
Смыков, уже осипший от своих бесплодных призывов, продемонстрировал листок бумаги, на котором была жирно изображена витиеватая закорючка, возможно — вопросительный знак. В ответ Зяблик показал приятелю дулю. Тот этому жесту очень обрадовался — очевидно, принял за нечто совсем иное, в системе его нынешних понятий обозначавшее что-то сугубо позитивное.
— Мне-то один хрен, — буркнул Зяблик. — Или на верхнем пути в кикимору превращаться, или на нижнем в копченый окорок… Что в лоб, что по лбу.
Смыков, уже осипший от своих бесплодных призывов, продемонстрировал листок бумаги, на котором была жирно изображена витиеватая закорючка, возможно — вопросительный знак. В ответ Зяблик показал приятелю дулю. Тот этому жесту очень обрадовался — очевидно, принял за нечто совсем иное, в системе его нынешних понятий обозначавшее что-то сугубо позитивное.
— Значит, решено, — то, что его предложение подверглось обструкции, похоже, ничуть не смутило Артема. — Чему быть, того не миновать… Но сначала вы трое, — он указал пальцем на Верку, Зяблика и Цыпфа, — примите бдолах. Если хотите вернуться в прежнее состояние, изо всех сил желайте этого. Должно помочь.
— Не должно, а просто обязано! — Верка вертелась так, словно за шиворот ей сунули пучок чертополоха. — Иначе я Сергея Александровича Есенина возненавижу как личного врага.
— А как же с ним быть? — Цыпф кивнул на Смыкова.
— Ему бдолах не поможет, — ответил Артем. — Сие волшебное средство эффективно только в телесной сфере, когда нужно побороть боль, усталость, недуг, даже смерть… А на все, что связано с сознательной деятельностью, бдолах воздействовать не может. Так же как и на ум, волю, совесть… Просто вашего товарища нужно вновь учить родному языку. Если сначала и возникнут какие-нибудь трудности, то потом все пойдет как по маслу. Речевые навыки никогда не стираются полностью. Восстановить их не так уж и сложно… Уверен, что к моменту нашего возвращения в Отчину он будет изъясняться вполне сносно. Примерно на уровне трехлетнего ребенка… Вот только не знаю, чьей опеке его поручить… Вы заняты…
— Я тоже! — поспешно заявила Верка. — Своих забот по горло!
— Значит, я, как всегда, крайний, — сказал Зяблик угрюмо. — А если и в самом деле взять над Смыковым шефство? Меня-то менты всю жизнь воспитывали, правда, в основном карцером да резиновой дубинкой… Ладно, согласен. Только уж потом не обессудьте. Педагогический не посещал. Мои университеты на параше начались и под нарами закончились…
Про Лилечку Цыпф даже не спрашивал — и так было ясно, что в ее состоянии бдолах помочь не может, ведь он, как и волшебная лампа Аладдина, исполнял только осознанные желания.
На этот раз в путь-дорогу ватага собралась еще быстрее, чем обычно. Людям почему-то казалось, что в их бедах виновата не злополучная страна Будетляндия, а это конкретное, неудачно выбранное место. Недаром ведь Эрикс когда-то советовал избегать всяких коммуникационных сооружений, особенно подземных. Шнуруя ботинки и завязывая мешки, они с опаской поглядывали на темный провал пещеры, с просевшего потолка которой свисали не то обрывки кабелей, не то стебли лиан.
Цыпф взял под руку Лилечку, продолжавшую пребывать в сонном оцепенении, а ее поклажу передал Артему. Верка что-то дожевывала на ходу, а Зяблик, не любивший откладывать дела в долгий ящик, уже взялся за обучение Смыкова.
Поочередно указывая на разные части и органы своего тела, он с нажимом и расстановкой, словно общаясь с ребенком, произносил:
— Вот это, значит, башка, то есть кумпол… а проще говоря, чан. Это все — харя или рыло… На ней шнифты, рубильник и хавало… Понял? Тогда идем дальше…
Когда у Зяблика возникали трудности (но отнюдь не лингвистические, а связанные с физиологическими особенностями его тела), он бесцеремонно лапал шагавшую поблизости Верку, говоря при этом все с той же менторской интонацией:
— Вот эти штуки у бабы называются маркитошки… Ну а если размером посолидней, то буфера…
Смыков внимательно вслушивался в каждое новое для себя слово, а потом с жутким акцентом, путая ударения, повторял:
— Ри-ло… Ха-ва-ле… Буфе-ла…
Цыпф сказал Зяблику через плечо:
— В тебе не иначе как талант зарыт. Вот только не пойму, чей именно — Макаренко или Бодуэна де Куртенэ.
— За оскорбление ответишь! — незамедлительно огрызнулся Зяблик.
Смыков оказался учеником на редкость способным. Ватага не успела отойти от бивуака и на полсотню шагов, как он обернулся и четко сказал, указывая на зев пещеры:
— Шниф-ты…
Как выяснилось, он был прав. Дыра, уходящая в недра ближайшего холма и наполненная мраком, как рейсфедер тушью, оказалась обитаемой. Два круглых осьминожьих глаза поблескивали в ней совсем как фары застрявшего в туннеле автомобиля (да и расстояние между ними примерно соответствовало ширине вазовского капота).
Бахрома, раньше почти скрывавшая вход в пещеру, теперь втянулась внутрь. Откуда-то повеяло свежим ветерком, который вскоре превратился в стремительный вихрь. Заструилась пыльная поземка, покатились камни, закувыркались обломки древесных стволов и сучьев. Все это добро исчезало в чреве пещеры.
— Держись! — голос Зяблика был еле слышен в вое стихии. — А не то нас всех, как мух в пылесос, затянет!
Люди, изнемогая от напора воздушной струи, ложились ничком на землю. Цыпф всем телом навалился на Лилечку, а Верка вцепилась в пояс Артема. Мешок сорвался с ее спины и упорхнул в черный провал, словно набит был пухом, а не лучшими образцами будетляндских туалетов вперемешку с мясными консервами и шоколадом.
После этого, с точки зрения Верки, трагического эпизода вихрь сразу утих и бахрома вновь скрыла мрачное отверстие. Но так продолжалось недолго. Раздался звук, похожий на плевок Годзиллы или другой, столь же внушительной твари..
Все, что до этого засосала в себя воронка пещеры и что, по-видимому, не представляло интереса для ее неведомого обитателя, вылетело назад с силой картечного заряда. Любой из членов ватаги, рискнувший встать на ноги, был бы неминуемо искалечен продуктами этой титанической отрыжки. Консервная жестянка, брякнувшаяся рядом с Цыпфом, имела такой вид, словно прошла через валки прокатного стана.
Люди даже не успели обменяться впечатлениями по поводу столь удивительных и грозных событий, как все повторилось — поднялся ветер, исчезла бахрома, а в глубине пещеры, где продолжали тускло поблескивать глаза-блюдечки, что-то мощно взвыло, словно заработала аэродинамическая труба.
Зяблик знаками попросил Смыкова покрепче ухватить его за одежду, что и было незамедлительно исполнено. Освободив таким образом свои руки, Зяблик принялся извлекать из карманов ручные гранаты, которые хранил на черный день. Все они одна за другой исчезли во мраке пещеры вместе с новой партией камней, разлапистым еловым пнем и сапогами Цыпфа (друзья давно предупреждали его, что носить такую свободную обувь нельзя, но Левка всегда ссылался на мозоли, набитые еще в Нейтральной зоне).
Взрывов они не расслышали, зато увидели, как свод пещеры обрушился, выбросив наружу густое облако пыли. Вой могучих легких (ну не компрессор же гнал с такой силой воздух!) перешел в мучительный хрип, а сквозь обрывки бахромы обильно проступила кровь, голубая, как у аристократов.
— Что же это за тварь такая была? — сказал Артем, вставая. — Неужели ее тоже породил эффект антивероятности? А что тогда послужило основой? Отправной точкой, так сказать… Мышка-норушка или лягушка-квакушка?
— Кто его знает? — Цыпф машинально потрогал свой голый череп (в глубине его души теплилась надежда, что внезапно выпавшие волосы так же внезапно и отрастут в один прекрасный момент). — Это могло быть и местное отродье, а могло быть и пришлое. Раньше в здешних подземельях всякие чудовища попадались чаще, чем крысы. Последствием краха кирквудовской энергетики было не только повсеместное нарушение принципа причинности, но и появление многочисленных пространственных пробоев. Представляете, какие гости могли проникнуть в наш мир? Но, правда, все точки контакта сопредельных пространств вскоре затянул так называемый кирквудовский янтарь. Это не вещество типа льда или камня, а тоже пространство, только перестроенное и потому имеющее весьма необычные свойства.
Хрипы и стоны в пещере прекратились, однако там по-прежнему продолжало грохотать, как будто бы взрыв гранат вызвал детонацию на более глубоких уровнях подземных лабиринтов.
— Качает… — Верка глянула себе под ноги и снова взялась за пояс Артема.
— Покачает и перестанет… Все тебе не слава Богу. — Зяблик был явно недоволен тем, что его удачные действия не оценены по достоинству. — Ну скажи, как я этого гада заделал, а! Одной левой! Если бы не я, все бы вы сейчас у него в брюхе парились!
— По-настоящему смелые люди своими подвигами никогда не бахвалятся, — презрительно скривилась Верка, после обвала пещеры утратившая всякую надежду вернуть свой мешок. — Да и подвигом-то это назвать нельзя. Примерно то же самое ты вытворял в детстве, когда мучил беззащитных жаб, засовывая им в глотку сигарету.