Почти сразу донесся крик слева: враг повел бросок уже оттуда.
— Всем вперед! — выкрикнул отчаянно Кастор, слыша позади когорты копыта прибывающих коней. — Бегом, ребята!
Упорядоченный строй сбился в бестолковую массу, бегущую к воротам; в этой толчее бежал и Кастор. На глазах у бегущих створки ворот начали неожиданно смыкаться, а над палисадом враз проглянули десятки голов. Взнеслись луки, и шум ветра перекрыло шипение стрел. Тела штурмующих беспомощно утыкались в землю; натиск захлебывался. Стрелы неослабевающим градом тарабанили по щитам, с влажным чмоканьем впивались в плоть. Страдальческие крики доносились отовсюду. С тошнотным чувством в животе Кастор понял: если сейчас же ничего не предпринять, его люди считай что мертвецы.
— Ко мне! — рявкнул Кастор. — Сомкнуться вокруг!
Воины, что поближе, повинуясь приказу, подняли щиты вокруг Кастора и сигнума[4] когорты. Постепенно число сплотившихся прирастало; их прибивал к общей массе хлопочущий снаружи Септимус. Когда в круг сбилось с полсотни человек, Кастор велел не опуская щитов отступать по тропе обратно на кручу. Поредевшая когорта медленно подалась назад в сумрак, оставляя раненых товарищей, которые отчаянно взывали не оставлять их парфянам. Кастор скрепя сердце шел дальше. Раненым уже ничем не помочь. Единственно возможное убежище для уцелевших — это недостроенное укрепление на прибрежной круче. Если до него добраться, там можно будет встать последним рубежом. Когорта обречена, но можно будет хотя бы забрать с собой в царство мертвых как можно больше парфян.
К той поре как группа отступающих достигла подножия откоса, враг разгадал их намерение и насел как следует. Вынырнувшие из сумрака всадники обратно уже не отъезжали, а, бросив поводья, неторопливо прицеливались и пускали свои стрелы: в тактике броска и отскока больше не было нужды. Всходящая вверх по тропе когорта представляла собой не вполне удобную мишень из-за сплошной стены щитов, которыми задние прикрывали передних на пути к строительной площадке. Парфяне шли следом, держась как можно ближе и стреляя сразу, как только меж щитов намечался зазор. Поняв, что щиты римлян для стрел неуязвимы, хитрецы взялись целиться по незащищенным ногам, вынуждая солдат пригибаться и таким образом затрудняя им движение вверх по склону. Но и при этом к тому моменту, как истаявшая колонна втянулась наконец наверх, к утоптанной площадке, пятеро оказались ранены. На круче все еще гулял ветер, но, по крайней мере, иссякли тучи пыли и открылась видимость над все еще завешенной мглистым пологом низиной.
Оставив Септимуса командовать арьергардом, остальных Кастор повел через проем главных ворот. Недостроенные стены парфян сдержать, увы, не могли, и единственное место, где можно было закрепиться, это почти достроенная сторожевая башня на дальнем углу укрепления, фактически на краю обрыва.
— Сюда! — взревел Кастор. — За мной!
Когорта — а по сути горстка уцелевших — устремилась по лабиринту уложенных камней, маркирующих контуры так и не возведенных построек и проходов, предназначенных для укрепленного лагеря. Дальше темным пятном на фоне звездной россыпи высилась сторожевая башня. Добежав до ее балочного каркаса, Кастор встал у входа, нетерпеливыми взмахами торопя своих людей: быстрее, быстрее, внутрь! Их оставалось всего два с небольшим десятка, этих солдат, а уж сколько из них доживут до рассвета, не хотелось и гадать. Нырнув внутрь, Кастор распорядился, чтобы они заняли смотровую площадку, а также встали у бойниц над входом. С собой он оставил четверых, защищать вход в ожидании Септимуса и арьергарда, которые должны были к ним примкнуть. Прошло совсем немного времени, прежде чем в проем недостроенной воротной башни вбежало несколько плохо различимых силуэтов и устремилось к сторожевой башне. А за ними почти сразу волной хлынуло вражье воинство, с победными выкриками их преследуя.
— Они настигают! — сведя у рта ладони, выкрикнул своим Кастор. — Живее!
Под тяжестью своего защитного снаряжения, да еще и измотанные дневной работой воины продвигались по площадке кое-как. Один с пронзительным криком запнулся о камень, но его товарищи даже не обернулись, и через считаные секунды беднягу поглотила лавина парфян, катящаяся по направлению к башне. Над упавшим они ненадолго задержались, чтобы как следует посечь его своими кривыми клинками. Получается, своей смертью он добыл своим товарищам фору, чтобы те успели ввалиться внутрь башни и теперь глубоко дышали, опустив щиты. Септимус с ходящей ходуном грудью заставил себя выпрямиться и, облизнув пересохшие губы, доложил:
— Потеряли двоих… Одного на тропе и еще одного прямо сейчас.
— Я видел, — кивнул Кастор.
— Что теперь?
— Теперь сдерживаем их, насколько хватит сил.
— А потом?
— Потом? — Кастор рассмеялся. — А потом мы умрем. Но не раньше, чем спровадим хотя бы с полсотни этих вояк в Аид, чтобы вымостили там дорожку к нашему приходу.
Септимус вымучил на губах улыбку, хотя бы для того, чтобы подбодрить слушающих этот диалог воинов. Однако стоило ему глянуть Кастору через плечо, как лицо у него сделалось жестким.
— Вот они, во всей своей красе.
Кастор обернулся, одновременно поднимая щит.
— Приготовиться! Держать строй!
Септимус встал с командиром бок о бок, а четверо солдат подняли копья, изготавливаясь разить через головы двоих офицеров. А по замусоренной площадке уже неслась орущая масса парфян, прямо на загородившие дверной проем щиты. Кастор напрягся, и нижняя часть его щита накренилась под тупым ударом. Тогда он врылся в земляной пол своими шипованными калигами[5] и мощно ответил встречным ударом, налегая на выпуклость в центре щита. Судя по тому как за щитом кто-то охнул, удар шишаком пришелся в точку. Над плечом мелькнуло острие и древко одного из копий, а с той стороны у входа кто-то страдальчески взвизгнул. Копье мгновенно втянулось обратно, окропив Кастору лицо и глаза теплыми каплями, которые он сморгнул, одновременно нанося из-за щита колющий удар. Рядом теснил вражью силу центурион Септимус, наддавая щитом и разя мечом любую плоть, неосмотрительно мелькнувшую между кромкой щита и дверной рамой.
Позиция этой их маленькой фаланги — впереди двое офицеров с мечами, сзади четверка солдат с копьями наготове — получалась такой выверенной, что врагу протиснуться никак не удавалось. С минуту Кастор испытывал вполне обоснованное торжество: удача впервые за сегодня клонилась на их сторону.
Мелькание внизу он различил слишком поздно, не заметил вовремя, как кто-то из парфян, пригнувшись к самому полу, подлез клинком под нижний край Касторова щита и подсек. Лезвие рубануло по лодыжке, разъяв понож, а за ним кожу и мышцу с костью. Ногу словно ожгло раскаленным прутом; от боли Кастор тяжело, с яростным криком шатнулся.
Септимус, краем глаза заметив, что командир просел на одну ногу, скомандовал:
— Следующий, в строй!
Ближний солдат, следя, чтобы ноги были прикрыты, вжался рядом с центурионом, в то время как его товарищи участили выпады с копьями, отгоняя врагов от входа. Внезапно из тьмы раздались встревоженные вскрики, которым вторил глухой тряский стук: это с башни на парфян валились каменные глыбы. На глазах у Кастора обтесанный для строительства камень размозжил одному вражьему отродью голову, а другого буквально вмял в землю. Камни и балки валились и сыпались на нападающих, давя насмерть и калеча тех, кто не успел отойти от башни на безопасное расстояние.
— Ай, красота, — рыкнул в умилении Септимус при виде отрадной картины. — Ну что, ублюдки? Не нравится получать подарки без надежды дать сдачу?
С отражением натиска камнепад прекратился, а тяжелая возня наверху сменилась посвистом и злорадным улюлюканьем солдат, на которое раненые, но недобитые враги отзывались лишь жалобными стонами. Септимус, осмотрительно выглянув наружу, жестом велел одному из пехотинцев занять свое место, а сам, прислонив к стене щит, на коленях подобрался к Кастору осмотреть рану. Ее он, напрягая глаза, оглядывал под тусклым светом звездного неба, сочащегося в проем входа. Руки центуриона нежно выявляли характер раны, нащупывая в изувеченной плоти острые обломки кости. Кастор стиснутыми зубами втягивал воздух, борясь с желанием истошно завопить.
— Не берусь пророчить, — поглядел на него Септимус, — но, похоже, вы свое отвоевали.
— Легко гадать, когда и так видать, — процедил Кастор.
Септимус сдержанно улыбнулся:
— Надо остановить кровотечение. Где бы взять какую-нибудь тряпку?
Кастор невозмутимо отодрал и подал длинный лоскут от подбоя своего плаща. Один конец лоскута центурион завел за голень и, испытующе глядя на начальника, сказал:
— Сейчас будет больно. Готовы?
— Не берусь пророчить, — поглядел на него Септимус, — но, похоже, вы свое отвоевали.
— Легко гадать, когда и так видать, — процедил Кастор.
Септимус сдержанно улыбнулся:
— Надо остановить кровотечение. Где бы взять какую-нибудь тряпку?
Кастор невозмутимо отодрал и подал длинный лоскут от подбоя своего плаща. Один конец лоскута центурион завел за голень и, испытующе глядя на начальника, сказал:
— Сейчас будет больно. Готовы?
— Да давай уже…
Септимус обернул ткань вокруг ноги, перевязал рану и как следует, узлом, затянул над лодыжкой. Боль была несусветная; Кастор такую испытывал, пожалуй, впервые. Несмотря на ночной холод, к концу перевязки он был весь покрыт испариной.
— На последний бой тебе придется прислонить меня к стенке, — невесело пошутил он.
— Сделаем, — кивнул Септимус, вставая с колен.
Секунду центурионы смотрели друг на друга, оценивая смысл только что сказанного. Теперь, когда оба смирились с неизбежным, Кастор чувствовал, что бремя волнения за вверенную ему когорту как-то облегчилось. Несмотря на мучительность раны, в душе он испытывал спокойную отрешенность вкупе с решимостью биться до конца. Септимус, посмотрев в проем входа, обратил внимание, что враг по площадке разбился на группки и бдительно удерживается вне досягаемости глыб и балок, которыми солдаты столь щедро одаривали неприятеля с высоты смотровой площадки.
— Интересно, что у них на уме? — спросил он задумчиво. — Взять нас измором?
Кастор медленно покачал головой. Здесь, на востоке, он прослужил достаточно долго и повадки заклятого врага Рима знал не понаслышке.
— Нет, этого они дожидаться не станут. Для них это сродни бесчестью.
— Тогда что?
— Скоро узнаем, — расплывчато ответил Кастор.
— Нет, а все же? — отвернувшись от входа, спросил Септимус после недолгой паузы. — Что это: набег? Начало нового похода против Рима?
— А тебе не все равно?
— Ну как? Хочется знать причину, ради которой идешь на смерть.
Кастор, поджав губы, взвесил положение.
— Может, это и набег. Скажем, возведение здесь римской крепости они сочли для себя вызовом. Хотя возможно и то, что они мостят дорогу через Евфрат для своего войска. Кто знает, может, это их первый шаг к тому, чтобы прибрать к рукам Пальмиру.
Ход мысли Кастора оказался прерван окриком снаружи.
— Римляне! Внемлите! — громогласно воззвал из темноты голос на греческом. — Парфия призывает вас сложить оружие и сдаться!
— Получи пук из бедра моего! — тоном оракула издевательски ответствовал Септимус.
Пропустив колкость мимо ушей, глашатай в темноте строгим голосом продолжил:
— Мой повелитель призывает вас сдаться! Если вы сложите оружие, вас ждет пощада! Таково его слово!
— Пощада? — тихо переспросил Кастор, прежде чем вслух крикнуть: — Вы пощадите нас и дадите нам вернуться в Пальмиру?
Голос возобновился лишь после некоторой заминки.
— Вам сохранят жизнь, но возьмут в плен!
— То есть в рабство, — рыкнул Септимус и сплюнул на пол. — Нет уж, рабом я не умру. — Он обернулся к Кастору. — Что сказать на его слова?
— Скажи ему, чтобы убирался в Аид.
Септимус улыбнулся, от чего зубы его в лунном свете матово блеснули. Повернувшись к проему, он прокричал ответ:
— Если вам нужно наше оружие, то приходите и попробуйте его забрать!
— Не ново, — поддел Кастор, — но вполне к месту.
Центурионы обменялись ухмылками; нервно заулыбались солдаты.
— Будь по-вашему, — прозвучало из темноты согласие. — Но тогда это место станет вашей могилой. Вернее — погребальным костром.
Дальняя сторона площадки трепетно замерла, и вот там уже вспыхнул огонек, выхватив из разом сгустившегося мрака силуэт воина, согнувшегося над своим огнивом. Огонек уверенно разросся в костер, разгораясь все сильнее и ярче, по мере того как люди спешно зажигали от него факелы, благо вокруг в изобилии рос сухой кустарник. После этого воины стали приближаться к башне, и вот уже первая стрела, обмотанная промасленной тряпкой, оказалась запалена от факела. Секунда, и лучник послал в сторожевую башню огненный росчерк. Пропев в безмолвном ночном воздухе, запальная стрела стукнула в деревянные подмостки, брызнув фонтанчиком искр. И вот уже в строение безудержно устремились огненные стрелы, с жарким треском втыкаясь в балки и горя, горя.
— О боги! — Рука Септимуса сжалась в кулак на рукояти меча. — Они хотят нас отсюда выкурить!
Воды в башне, понятное дело, не было. Кастор хладнокровно пожал плечами:
— Ничего не поделаешь. Созывай сюда тех, кто сверху.
— Слушаю.
Минуту-другую спустя, когда в тесном караульном помещении внизу башни сгрудились все, кто уцелел, Кастор поднялся на ноги и оперся о стену, оглядывая вверенных ему людей.
— Для нас, друзья, все кончено. Или оставаться здесь и заживо сгореть, или же выйти наружу и захватить с собой в подземное царство кого-нибудь из них. Вот и весь выбор. Так что когда я отдам приказ, следуйте из башни за центурионом Септимусом. Он теперь ваш старший командир. Сомкнитесь в строй и крушите врага без страха. Понятны мои слова?
Солдаты откликнулись одобрительными кивками и возгласами.
— А как же вы? — прокашлявшись, неуверенно спросил Септимус. — Вам же никак, с ногой-то?
— Я знаю. И потому останусь здесь, при сигнуме когорты. Им он, понятное дело, не достанется. — Кастор протянул руку к знаменосцу когорты. — Подай его мне.
Молодой сигнифер вначале было замешкался, но затем шагнул вперед и уступил древко своему командиру.
— Сила и честь! — произнес он с поклоном.
Кастор, кивнув, твердо взялся за древко сигнума с навершием-ладонью, попутно используя его как подпорку для безнадежно раненной ноги. Вокруг уже с тихим гудением потрескивало пламя, а потеплевший воздух дымно-оранжевым маревом озарял вокруг башни землю. Кастор заковылял к узкой угловой лестнице.
— Когда доберусь до крыши, даю вам сигнал к атаке. Пусть ни один укол копья и удар меча не пропадет даром, ребята. А будет скучно — ведите счет.
— Непременно, командир, — сказал негромко Септимус.
Центурионы на секунду сомкнули предплечья, после чего Кастор, стиснув зубы, тронулся наверх, не без труда взбираясь по деревянной лестнице. Воздух вокруг становился все жарче; завитки дыма курчавились в оранжевом свете, бойко играющем в окнах и щелях бойниц. К той поре как он добрался до верхотуры, ближний к неприятелю бок сторожевой башни уже вовсю полыхал. В огненных отблесках было видно, как снаружи нетерпеливо ждут развязки орды парфян.
— Центурион Септимус! — набрав полную грудь воздуха, выкрикнул Кастор. — Вперед!
Снизу из башни эхом донесся жидковатый хор боевых кличей, и стало видно, как парфяне поднимают луки, выбирают цель, и вот уже воздух полон густого мелькания их стрел. Сверху Кастору открылся вид на то, как через площадку бросается на врага компактное построение его людей, последних из уцелевших. Пригнувшись за своими щитами, они дерзко неслись прямиком на врага вслед за Септимусом, который ревел парфянам что-то оскорбительное. Между тем вражеские лучники, твердо держа позицию, со всем возможным проворством обстреливали подвижную мишень. Те из них, у кого еще оставались запальные стрелы, огненными бутонами выпускали их в сторону легковооруженных велитов.[6] Всаживаясь в щиты, стрелы продолжали гореть, высвечивая бегущих. На глазах у Кастора Септимус внезапно пошатнулся, выронив меч и ухватившись за наконечник стрелы, торчащей у него из шеи. Вместе с этим крик его прервался, а сам он пал на колени и распластался, слабо подергиваясь в такт уходящей вместе с кровью жизни.
Римляне сомкнулись вокруг его тела и подняли щиты. За происходящим Кастор наблюдал с горьким отчаянием. Напор броска угас вместе с Септимусом, и теперь солдаты один за другим падали под парфянскими стрелами, проникающими в зазоры между щитами. Скорей бы уж конец. Тяжело опираясь на древко сигнума, он перебрался на другую сторону настила и посмотрел с высоты кручи вниз, на реку. Далеко в низине туман рассеялся и луна переливчато сияла на водах бегущего по камням потока. Кастор обернулся и посмотрел вверх, на безмятежную глубину небес, вдыхая ночной воздух полной грудью.
Оглянуться его заставил мощный треск древесины на том конце башни; времени в обрез, если только есть желание, чтобы символ когорты не попал в руки врагу. Через колеблющуюся завесу дымного пламени проглядывали сталисто мерцающие ряды парфян. Понятно, что это всего лишь пролог, начало. Уже скоро гибельным огненным потоком хлынут они через пустыню, грозя поглотить восточные провинции Римской империи. Кастор обеими руками крепко сжал древко сигнума, захромал к самому краю настила и оттуда, скрежетнув напоследок зубами, с глубоким вдохом бросился в пустоту.