— О венценосец, день нынче выдался долгий и многотрудный. Я полагаю, все нынче изрядно утомились.
— Это так, — с улыбкой кивнул правитель. — Настолько, что кое-кому трудно стало смирять свои языки.
— Быть может, в таком случае нам всем имеет смысл удалиться на покой. Я уверен, что центурион Макрон и префект Катон несказанно благодарны за оказанную им сегодня честь и не возражают закончить этот вечер пораньше, чтобы за ночь страсти у всех поостыли.
— Ты прав, — выразил согласие правитель. — Это бы не помешало.
Присмиревшие гости поднимались со своих лежанок и потихоньку покидали недовершенный пир. Балт ушел вместе с ними. Макрон, оглядевшись, подтянул к себе хлебную корзинку и стал сгружать в нее еду с соседних блюд.
— Катон, ну-ка помогай.
Тот в ответ нахмурился:
— Не уверен, что сейчас подходящее время для фуражировки.
— Вот чудак. Если не сейчас, то когда?.. Ладно, подвинься. — Макрон очистил еще несколько блюд, вслед за чем, ухватив корзинку за ручки, обратился к правителю: — Э-э… Еще раз вас благодарим, венценосный.
Вабат на это рассеянно шевельнул пальцами, продолжая задумчиво жевать.
Римляне уходили почти последними; уже на выходе из сада Катон оглянулся и увидел согбенную фигуру старика за оставленным пиршественным столом, в обществе одного лишь распорядителя, что стоял рядом. Спустилась ночь, и бархатное небо усеяла россыпь колких звезд. Над горизонтом висела кроткая одинокая луна, и пустыня словно купалась в ее призрачно-синеватом сиянии.
Приотставший было Катон поравнялся с остальными.
— Даже если мы продержимся до прихода Лонгина, что же станет потом с Пальмирой?
— Не знаю, — покачал головой Семпроний. — Если только Вабат не назначит преемника, с которым можно иметь дело, Риму придется вмешаться.
— Вмешаться?
Семпроний скрытно огляделся и лишь после этого тихой скороговоркой пробросил:
— Присоединить это пропащее царство, превратить его в провинцию. А что еще остается?
— Это точно, — кивнул Макрон. — С этими двумя его сынками-спорщиками ничего другого и не напрашивается.
Шагая со своими спутниками к выходу из царских покоев, Катон невзначай очутился возле Юлии. Он вновь почувствовал ее запах, и тело вдруг зашлось от безотчетной томности, а сердце учащенно забилось, жарко разгоняя кровь. Больше всего на свете ему захотелось, чтобы она снова пришла на сторожевую башню, где они постояли бы вдвоем, созерцая с высоты город и его окрестности. На этот раз она бы уже не застала его врасплох и все бы складывалось куда непринужденнее. Катон будто ощущал в ней какую-то родственность, и его подмывало узнать, не ошибается ли он в этом.
Они дошли до конца коридора, откуда арка выводила на мощеный пятачок между строениями и воротами. Посланнику отсюда было налево, а Макрону с Катоном — в другую сторону.
Семпроний приостановился и поочередно сомкнулся предплечьем с каждым из офицеров.
— Прекрасная работа нынче утром. По возвращении в Рим я непременно доведу это до сведения императора.
— Благодарю, господин посланник, — отозвался Макрон.
Катон ограничился кивком.
— Ну а пока спокойной ночи. Пойдем, моя милая.
Посланник с дочерью сделали было шаг в сторону, но тут Катон внезапно сорвавшимся голосом выдохнул:
— Юлия.
Они приостановились.
— Да?
— Я тут подумал… Ничего, если ты окажешь мне честь пройтись с тобою? — От дурацкой неуклюжести этих своих слов Катон досадливо поморщился.
— Пройтись, с тобой? — Юлия возвела тонкие брови. — Куда?
— Гм. Ну, э-э, туда же, где мы стояли прошлой ночью. Я так подумал.
Семпроний обернулся и улыбчиво похлопал дочь по щечке.
— Что я говорил, а? Префект к тебе определенно неравнодушен. Ну так сходи, дитя мое, пройдись. Погуляйте, побеседуйте, но ничего более, ладно? Катон, уповаю на твою порядочность.
— Слушаю, господин.
Семпроний цепко, с напряженным огоньком на него поглядел, после чего улыбнулся:
— Ну тогда ладно. Всем спокойной ночи.
Он повернулся и по лунной дорожке двинулся к своим покоям. Засобирался и Макрон:
— Ладно, я тоже пойду. До скорого, Катон, и вы, госпожа. В смысле, до завтра. — Он пошел, но через несколько шагов снова встал и обернулся. — Катон, — стеснительно окликнул он, — тебе это… еды оставить?
— Да нет, не надо. Спасибо.
— Ну хорошо. Всего.
Он кивнул и, постукивая сандалиями, скрылся в темноте. Катон с Юлией некоторое время вслушивались, как тает звук его шагов, после чего застенчиво обернулись друг к другу. Юлия приоткрыла губы в улыбке:
— Ну а теперь, когда ушли родители…
Оба рассмеялись. Катон взял ее за руку и легонько сжал.
— Ну так пойдем.
Недавнее волнение унялось, сменившись безраздельной радостью того, что вот он с ней, пусть даже в осажденной крепости, и чувствует в своей руке тепло и мягкость ее ладони. Какое-то время они молча шли в ночной прохладе, после чего Юлия произнесла:
— Как мне его жаль.
— М-м?
— Правителя Вабата. Вид у него такой скорбный, усталый.
— Да, — отсутствующим голосом сказал Катон. Эти слова вмиг выбили его из состояния мечтательности и, пав тяжким грузом, вернули в неспокойные дни, которые еще только предстояли. — Правителю и вправду не позавидуешь. Но ему необходимо быть твердым, ради всех нас. Если он сломается перед лицом этого противостояния в цитадели, то тогда Артакс одержит верх, а мы… — Катон даже не смог довершить мысли, настолько явственно ему представилось, как Юлия, растерзанная, лежит среди забитых насмерть римлян. — Ну да ладно, лучше об этом не думать. Рано еще. А мне так многое хочется сказать.
— Правда? И что же?
Катон рассмеялся:
— Представь себе, не знаю. Ничего… и разом все. Да какая разница.
— Ого, — Юлия шутливо нахмурилась, — какой объемный смысл. Сразу и не охватишь. Ну да ладно, вместе как-нибудь разберемся.
Она чуть стиснула ему ладонь. В этот момент они как раз приблизились к сторожевой башне и ступили в темный проход у основания лестницы.
— Осторожно, — предостерег Катон. — Тут темно, хоть глаз выколи.
Юлия легкой поступью тронулась впереди.
— Трусишка. Темноты боишь… Ой! — сдавленно выкрикнула она, обо что-то споткнувшись.
— Юлия! — Катон машинально выкинул руку вперед и, ухватив Юлию за предплечье, помог ей подняться на ноги и выбраться из темени лестничного колодца наружу. Вид у нее был потрясенный, а низ стопы запачкан спереди чем-то темным.
— Там кто-то есть, — с дрожью в голосе сообщила она. — Я упала прямо на него.
— Стой здесь. Я посмотрю.
Катон, пригнувшись, ощупью углубился в проход. Пальцы, выискивая по каменному полу, постепенно нащупали какую-то ткань, затем ногу в мягкой обуви. Ухватив за лодыжку, он вытащил под лунный свет неподвижное тело и встал над ним. Полы одежды задралась, скрыв лицо лежащего.
— Кто это? — пугливо спросила Юлия. — Он… неживой?
— Есть только один способ выяснить, — пробормотал Катон, убирая с головы человека свободную складку материи.
Под скудным светом луны обнажились темные вьющиеся волосы и тонкие черты человека явно знатного рода. Продолжая отводить полу одежды, на горле у человека Катон обнаружил глубокий рваный шрам. Одежда на верхней части туловища набрякла кровью и жирно поблескивала.
Юлия, ошеломленно застыв, поднесла к губам ладонь.
— Это же, — прошептала она, — не может быть… Князь Амет.
Глава 24
Труп лежал на низком столе в караульной, что возле ворот. Катон сбегал за Макроном, и они вдвоем перенесли тело сюда. Вскоре туда прибыла и Юлия со своим отцом.
— Да, так оно и есть, — заключил со вздохом посланник, отведя полу одежды и разглядев испачканное кровью лицо убитого. — Князь Амет.
Юлия, вскользь глянув на застывшее лицо, торопливо отвела глаза.
— Бедняга.
Семпроний надвинул полу одежды обратно так, чтобы та скрывала рваный рубец на горле, но оставляла открытым лицо Амета.
— Н-да. Это несколько осложняет положение.
— В самом деле? — Макрон скрестил на груди руки. — Я бы подумал, что это, наоборот, все упрощает. При одном сыне-изменнике, а втором до срока ушедшем к праотцам дорога к престолу расчищается перед князем Балтом. Хотя и делает его главным подозреваемым — видимо, так?
— Именно так.
Катон, воссоздав в памяти окончание пира, покачал головой.
— Едва ли. Балт ушел одним из последних, сразу перед нами — да еще не один, а с кем-то из знати. Он этого сделать не мог. У него на это просто не хватило бы времени.
— Может, оно и так, — не стал возражать Макрон, — но ведь все лежит на поверхности. Он сам находился вроде как с нами, а кто-то совершил убийство по его приказу. Балт человек решительный, нашего склада. К тому же у него были на то все основания. Ты же помнишь, Катон, что он нам сказал на пути сюда? Что он готов на все, лишь бы с нашего благословения взять трон и избавиться от своего братца. Похоже, ждать дольше он был не готов.
Катон в медленной задумчивости кивнул:
— Да, видимость, безусловно, такая.
— Видимость? — нахмурился Макрон. — Кто же, по-твоему, мог за всем этим стоять?
— Не знаю.
— Вы посылали кого-нибудь известить правителя? — осведомился Семпроний.
— Нет, — ответил Катон. — Мы подумали, что лучше вначале известить вас. Чтобы вы могли подготовиться.
— Что значит — подготовиться? — вскинул брови посланник. — К чему? Вы, уж надеюсь, не считаете, что во всем этом был задействован я?
— Таких мыслей, господин посланник, у нас не было. Но всегда, видимо, лучше иметь время обдумать положение, прежде чем предпринимать какие-то шаги.
— Это так. Но все равно венценосца лучше уведомить. Префект, надо, чтобы ты отыскал Термона. Расскажи ему о случившемся, и пусть он сейчас же поставит в известность правителя. Затем надо выставить пост из самых проверенных ваших людей возле покоев князя Балта. Без навязчивости, не на виду, но пускай за ним будет догляд — так, на всякий случай. Я понятно изъясняюсь?
— Точно так, господин посланник.
— Тогда ступай. Юлия, — Семпроний размотал складки своей тоги и отбросил ее на сторону, — помоги мне очистить тело князя. Не хотелось бы, чтобы старик застал его в таком виде.
— Да, отец.
Юлия, обернувшись, успела перехватить взгляд Катона как раз перед тем, как он вышел за дверь. Она лишь печально качнула головой — дескать, видишь, как все у нас вышло, на что Катон понимающе кивнул и поспешил из караульной.
Термон был все еще полностью одет, когда резкий стук снаружи заставил его подойти к дверям опочивальни.
— Префект? — удивился царедворец. — Что случилось?
Катон молча кивнул на стражника, проводившего его к входу в царские покои.
— Хотелось бы наедине…
Термон услал стражника, а когда они остались одни, вопросительно склонил голову:
— Ну, так в чем дело?
— Князь Амет найден мертвым. Убит.
— Убит?! — Термон стиснул перед собой сведенные ладони. — Как?!
— Кто-то перерезал ему горло. Тело нашел я. — Чтобы не возникло подозрений, обстоятельства Катон изложил чуть подробней: — Вернее, мы вдвоем, с дочерью посланника. Случайно, у лестницы сторожевой башни. Видимо, за князем кто-то крался после того, как он ушел с пира. Убийца оглушил его сзади и заволок в лестничный колодец, где и завершил свое дело.
— Откуда вы можете это знать?
— Находиться в башне у Амета не было причины. А кровь натекла вокруг лужей. Отметин, что его волокли по земле, не обнаружено.
Термон, удовольствовавшись объяснением, кивнул.
— Правителю никто еще не докладывал?
— Нет. Потому я и здесь. Посланник Семпроний рассудил, что лучше будет послать меня к вам.
— Вероятно, он прав. Я сам обо всем доложу. Где тело?
— В караульне возле ворот.
— Кто там находится в данный момент?
— Центурион Макрон и посланник с дочерью.
— Значит, так. Найдите начальника дворцовой стражи и князя Балта. Пусть присоединятся к нам там.
Князь Балт подошел последним. Он был уже в простой ночной рубахе и прибыл в сопровождении своего верного Карпекса. Причину вызова Катон князю не сообщил; сказал лишь, что его срочно просил прийти дворцовый распорядитель. В караульную князь ввалился донельзя раздраженный.
— Кто-нибудь потрудится мне объяснить, что здесь, Сотис[23] вас пожги, происходит?
Вокруг стола стояла небольшая группа людей, и когда они обернулись к вновь прибывшему, Балту стало видно тело, а также склонившийся над ним отец, который не сводил глаз с лица своего мертвого сына. Балт устремился через комнату и, узнав своего брата, резко замедлил ход.
— Амет? Мертвый?
— Да, князь, — скорбно кивнул Термон.
С минуту Балт расширенными глазами смотрел на своего бездыханного брата.
— Когда это случилось?
— Вскоре после завершения пира.
Катон осторожно кашлянул:
— Этого мы пока точно не знаем. Князь Амет ушел до его окончания. Вероятно, убийца поджидал его снаружи, или же это был кто-то из гостей, ушедших вскоре после него.
— Ах вот как. Понятно…
Балт перевел взгляд на отца. Вабат сидел возле тела на лавке, неотрывно глядя на застывшее лицо, которое, казалось, смотрит на него встречно своими окаменевшими немигающими глазами. Вот старик приподнял руку и нежно погладил покойника по волосам, смахивая их со лба. Одна из прядок, стоило Вабату убрать с нее ладонь, тут же пружинисто скользнула на место.
— У него всегда были упрямые вихры, — с кроткой и печальной улыбкой заметил старик, — с самого детства… Сынок мой. Мой мальчик.
Он подался вперед и поцеловал мертвеца в лоб, вслед за чем припал к голове Амета щекой. По морщинистому, дряблому лицу Вабата скатывались слезы.
Все в безмолвном оцепенении смотрели, как правитель горюет по сыну. Наконец и Балт опустился напротив отца на колени и, неловко протянув руку, положил ее Вабату на плечо.
— Отец. Мне так жаль.
Вабат продолжал плакать; грудь его судорожно вздымалась, и он вряд ли замечал тех, кто стоял вокруг него. Даже такая августейшая особа, как монарх, перед телом умершего сына ужалась до размеров обыкновенного человека, убитого горем отца. Катону хотелось предложить хоть какое-то утешение, какую-то помощь, но он понимал, что даже сейчас, в этот сокровеннейший из моментов, существует неодолимый барьер царских знаков отличия, переступить который нельзя. В руку Катону скользнула чья-то жаркая небольшая ладонь, и он, глянув мельком, увидел, что на него снизу вверх смотрит Юлия; видно было, что она разделяет его чувства, это бессильное желание помочь.
Наконец, деликатно кашлянув, тихо подал голос Термон:
— О венценосец… Могу ли я чем-то поспособствовать?
— Кто это сделал?
— Мы не знаем, о венценосный. Тело только что обнаружено.
— Кто его нашел?
— Я, — нервно сглотнув, выговорил Катон.
— И я, — поспешила добавить Юлия. — Здесь, в сторожевой башне, венценосец.
Вабат поочередно поглядел на них заплаканными глазами.
— Он был еще жив, когда вы его нашли?
Катон мрачно покачал головой:
— Уже мертв. Спасти его мы не могли.
Вабат покосился вниз на тело, затем на Термона.
— Мне нужно, чтобы нашли убийцу. Неважно, как ты это осуществишь, скольких подозреваемых запытаешь. Но сыщи убийцу.
— Слушаю, о венценосец. Приложу все силы.
— Еще б ты не приложил. Ох, кто-то за это у меня поплатится. — Вабат с полубезумной улыбкой повел головой из стороны в сторону. — Смертью, лютой! А если убийца найден не будет, то вместо него смерти будешь предан ты.
— Мой повелитель?.. — опешил управляющий, отпрянув под зловещим взглядом своего хозяина.
— Не вполне справедливо, о венценосец, — попробовал встрять Семпроний. — Этот человек невиновен. Я вынужден возразить против такой угрозы.
— Возражай, римлянин, возражай, — апатично усмехнулся Вабат. — Хоть завозражайся. Это мое царство. И правит здесь моя воля. Термон сделает так, как я велю, или же заплатит цену. Как заплатил ее мой сын. Мой мальчик, — голос Вабата дрогнул вместе с тем, как он снова поглядел вниз. — Я ведь с ним так и не простился. Мы расстались по-плохому, и он никогда теперь не узнает, что я любил его. Как может отец вынести такое? Я утратил его. Потерял навсегда. — Вабат понурил голову, и грудь его снова сотрясли глухие рыдания.
С глубоким вздохом заговорил Балт:
— Отец. Но у тебя по-прежнему есть я. Вот он я, здесь, подле тебя.
Вабат резко вскинул голову:
— Ты? Тебя я не ставлю ни в грош. Единственный сын остался мне: тот, который неспособен править моим царством хоть с малой долей ответственности. О боги, за что караете?
Балт застыл. Губы его сжались тонкой полоской, лицо окаменело в горькой ярости.
— Я в ответе, отец. В ответе за многое, и шел сюда, пробиваясь через кольцо врагов, чтобы быть и сражаться рядом с тобой. Неужто я недостоин никакого уважения, неужто не заслужил от тебя никакой любви?
Вабат впился в него взглядом, а спустя секунду-другую вяло качнул головой:
— Ты хочешь лишь моего трона, когда меня не станет. Амет мог бы стать правителем до… этого. — Он указал на тело, болезненно сморщившись от вида безобразного шрама на горле убитого. — Теперь его нет. Как тебя, должно быть, радует такое положение, Балт. Ты ведь дождаться не можешь, когда в руки тебе упадет мой венец. Я это вижу по твоим глазам.
— Отец. Ты потерял сына, а я — брата. Неужто ты не дашь мне хотя бы разделить твое горе? — Балт скорбно простер к правителю руки. — Отец!
Секунду Вабат взирал на своего единственного теперь сына с болью, после чего, сузив глаза, смахнул его руку у себя с плеча.
— Змий, да как ты смеешь! Ведь ты, ты за всем этим стоишь! Ты и эти твои римские друзья!