— Будь со мной, Адам…
Он тяжело вздохнул.
— Я всякий раз чувствую себя виноватым. Узнай о нас Ева, она бы проплакала всю ночь.
— Боишься обидеть?
— Да.
— Несмотря на то что она тебе изменила со Змеем?
Адам ответил неохотно:
— Она слабая и не такая умная, как ты. Ее обмануть нетрудно. Творец велит прощать, но я простил Еву вовсе не потому, что Он велит, а потому что… так изволю я сам!
Она шепнула ему на ухо жарко:
— О, как ты горд! Раньше ты таким не был. В тебе сила, которой раньше не было. Будь со мной, Адам. Только сейчас. Ева не узнает, если мы ей не скажем. Я не скажу, да и ты… зачем ее обижать? А что она не узнает, того для нее и не было.
— Лилит, — ответил он и попробовал снова убрать ее горячие нежные руки. — Это нехорошо.
— Кто знает, — прошептала она и поцеловала его в губы, — что хорошо, а что… еще лучше? Только Творец. А мы, как дети в темноте, идем на ощупь…
В его ушах все громче шумела горячая кровь. Лилит прижималась крепче. Ее горячее тело словно вошло в него, Адам помимо воли сдавил ее в объятиях, Лилит счастливо вскрикнула.
После этой встречи была рождена прекрасная Суккуб, первая из дочерей Адама и Лилит. Она любила свою мать и во всем ей подражала. За то, что Адам взял другую жену, Еву, она, мстя за отвергнутую мать, вступала в связь с потомками Адама и Евы, заставляла их забывать обо всем в ночных утехах, а затем под утро выпивала из них всю кровь, оставляя бездыханные тела. Но племя Адама и Евы плодилось, и Суккуб от связи с братом родила троих дочерей, которые пили кровь обольщенных мужчин, а затем Суккуб десять лет рождала только мальчиков, которые стали Инкубами и пили кровь женщин.
Адам, слушая пересказы про инкубов и суккубов, не понимал, почему Всевышний не остановит хотя бы инкубов и суккубов, если Он все еще любит и прощает Лилит, и только не по годам мудрый Енох подсказал, что они посещают лишь преступивших заповеди и погрязших в грехах. Не всех, конечно, иначе никаких суккубов бы не хватило, но главное, что добродетельные от козней злых сил защищены.
Адам спросил непонимающе:
— Но кто-то мне из ангелов сказал… а то и сам Господь, что Он любит даже отвергающих Его!
Енох вздохнул, развел руками:
— Все верно.
— Но как же тогда позволяет инкубам…
Енох прервал со всей почтительностью:
— Любит — это не значит, что позволит садиться себе на голову. Любит, однако за проступки наказывает.
Адам умолк, это-то понятно на собственном примере. Енох смотрит на прародителя со всем почтением, но Адам понимал, что Енох чуть ли не единственный, который выспрашивал его о всех наставлениях Творца и теперь живет по ним со всей строгостью, не давая себе поблажки ни в чем.
Енох, несмотря на молодость, быстро стал во всем племени наставником в законах и правилах, ибо даже беззаконная община на самом деле руководствуется какими-то ограничениями и запретами, иначе все поубивали бы друг друга сразу. В трудных случаях к нему обращались с вопросами из самых дальних племен, откуда ехать недели и месяцы, смиренно выслушивали толкования. Только он мог примирить враждующих, только он мог найти грань, на которой можно помириться, не поступаясь гордостью.
Сиф больше других прислушивался к Еноху, хотя тот приходился ему по прямой линии внуком в пятом колене, но Сиф занимался землей, скотоводством, обустройством городов, а Енох с первых дней пытливо изучал желания и поступки людей и старался понять, «как жить правильно».
Еще Сиф при каждом удобном случае старался пообщаться с отцом, на том лежит огромная мрачная тайна, он посмел противиться самому Творцу, за что Адама особенно чтили народы, пошедшие от колена Каина: там больше всего ценятся дерзость, отвага и умение покорять других людей.
Сегодня Сиф принял Адама со всей почтительностью, усадил на лучшее место у очага, сам подавал ему жареное мясо и в ожидании держал в руках чашу с родниковой водой. Усталый после долгого бега за оленем Адам с наслаждением вытянул гудящие ноги поближе к очагу, от языков пламени идет животворное тепло и быстрее вымывает усталость из тела.
Сиф спросил жадно:
— Отец, расскажи, как это было? Каков с виду Эдем?.. Что в нем за деревья?.. Какой Всевышний, ты же единственный, кто Его видел!..
Адам пробормотал:
— Сиф, я же рассказывал…
Сиф сказал живо:
— Отец, ты всякий раз что-то добавляешь или что-то меняешь! Твои рассказы всегда разные, потому я так и люблю слушать снова и снова!
Адам долго молчал, лицо стало отстраненным.
— Знаешь, сын мой, — сказал он наконец, — я, когда вспоминаю то время, сам теперь не уверен, что видел на самом деле, а что чудилось. Слишком уж в Эдеме все не похоже на то, что зрим здесь. И даже когда вспоминаю слова Творца, я переспрашиваю себя сейчас: а так ли Он говорил? А не перевернул ли я как-то Его слова, чтобы мне самому было понятнее?..
— Отец, я тебя не понял…
Адам вздохнул.
— Видишь, вон бежит муравей. Он видит не дальше своего усика, ему дальше и не надо, они видят запахами, а разговаривают ощупыванием один другого. Даже будь муравей умным, ты бы смог ему рассказать, чтобы он понял, как двигаются звезды на небе? У него же совсем другой мир! Даже нас он не видит. Для него с небес опускается что-то огромное, это наши ступни, потом исчезают, оставляя в земле оттиски размером с небольшую страну для них… И он никогда не поймет, откуда они берутся!.. Господу трудно говорить с нами, потому что мы меньше этих муравьев и намного глупее. Он говорил, но я слышал только то, что мой крохотный разум мог вместить. И я видел в Эдеме только то, что мои глаза могли увидеть. А каким он был на самом деле?.. Теперь я понимаю, что сад был совсем не таким, каким я его видел. Но я был счастлив и той крохотной частью, что я понимал.
Он принял из рук Сифа чашу, а Сиф сказал со вздохом:
— Да, это может понять только Енох… хотя он еще так молод.
— Молод? — переспросил Адам. — Ему лет сто есть?
— Двести пятьдесят, — ответил Сиф. — Вернее, двести пятьдесят два, если быть точным. Две недели тому у него родился первенец, он назвал его Баракел…
— Двести пятьдесят, — пробормотал Адам, — как время летит… Енох — шестой в моем колене?
— А Баракел седьмой, — сказал Сиф. — Так что Енох в самом деле уже не младенец. Это мы все еще считаем всех детей глупыми и ничего не понимающими…
Адам пробормотал:
— Потому что не все можно объяснить.
— Что? — не понял Сиф.
— Не все, говорю, — повторил Адам, — удается объяснить ребенку. Приходится только запретами… Помнишь, я говорил тебе: этого нельзя, того нельзя, а ты обижался?..
Сиф скупо улыбнулся.
— Помню. Обид было много.
Адам сказал с тоской:
— А так хочется быть хорошим! И чтоб ребенок не обижался. А чтоб он не обижался, ему нужно все позволять. Но… как позволять, если ему же во вред? Вот и дергаешься между двух огней. И начинаешь: «нельзя, потому что нельзя»! Как объяснить ребенку, почему надо привыкать спать с ручками поверх одеяла?.. Либо говорить правду, которую он еще не поймет и которой не поверит, либо громоздить какую-то ложь, которой ребенок, может быть, и поверит… на какое-то время, но потом все равно усомнится, с возрастом замечая проколы и несуразицы. Потому лучше всего простое: нельзя. Просто нельзя. Потому что нельзя. Запрет или завет, как ни назови. А преступивший запрет — преступник, и тут уже не важно, назвать его грешником или нарушителем запрета.
Сиф кивнул.
— Ну да, а ребенок все равно будет считать родителя дураком и деспотом, который из злобности и каприза требует выполнять какие-то непонятные действия, а еще запрещает то, что никому не вредит. Ну, как не вредит то, что трехлетний ребенок спит с ручками под одеялом. Ребенку непонятно, почему заставляешь держать ручки поверх. Ты в его глазах просто деспот.
Адам буркнул:
— А что еще? Думаю, даже Енох не придумает, как в глазах ребенка не ходить в деспотах. Пока не повзрослеет. Сперва сам поймет, почему так родитель требовал, а потом, когда обзаведется детьми, скажет изумленно, что ты, оказывается, хоть дурак и деспот, но был все же прав, тысячу раз прав, во всех мелочах прав, какой же я дурак, не понимал того, что сейчас видно, как на ладони!
Сиф засмеялся, он прошел обе стадии: и когда сам обвинял Адама в тирании и злобном деспотизме, и когда его обвиняли дети. Адам улыбался грустно и невесело, он ведь самый первый деспот на свете. Если не считать Того, кто и не человек вовсе.
Глава 15
И этот город разросся, со всех сторон несется детский гам, крики, смех, плач, сам воздух звенит от детских голосов, хотя каждую весну несколько десятков семей собираются и откочевывают в поисках свободных земель. Все верно, думал Адам, Всевышний велел плодиться и размножаться, хоть и не объяснил разницу, велел населять Землю, однако люди предпочитают жить большими семьями в тесных домах. Но даже так они заселили все долины и плоскогорья, которые он посетил, а он уходил от своего дома на целые месяцы пути… И каждая семья дает на новом месте новое племя, народ, который строит свои города.
Хорошо, что патриархи, так стали называть основателей племен вне зависимости от их возраста, живут под тысячу лет: хранят память о родстве с теми, откуда ушли, но уже известны случаи, когда основатель рода погибал вскоре после переселения, и его дети не знали об общности людей. Вырастали племена даже из колена Сифа, которые начинали нападать на соседей, воевать с ними, отнимать скот и сгонять с земли…
Адам продолжал заниматься охотой, упрямо напоминая себе, что земля ему не будет давать даже тех плодов, которые получал Каин. А если и даст, то он сам не примет: всякий раз гордость уязвленно напоминала, что он не принимает подачек, брошенных вдогонку.
В погоне за зверем заходил очень далеко, но даже в тех местах, где его не узнавали, он всегда был в безопасности: каждому было достаточно посмотреть на его рост, ширину плеч и мускулистые руки, чтобы понять: такой справится не только с любым человеком, но и разгонит целое племя.
Сегодня он сидел у костра одного из дальних племен, смутно удивляясь, что здесь уже больше тысячи человек, а он и не помнил, когда они отделились и откочевали. Или же отселились и откочевали от одного из его потомков.
Его угощали дружелюбно, хотя он не назвал свое имя, дивились силе и росту, потом у костра были песни и пляски, а он подсел ближе к старцу с длинной седой бородой, тот рассказывал окружившим его детям, что аисты улетают в дальнюю страну, где становятся людьми, полгода живут там, потом возвращаются в личины аистов и прилетают, что горох — это слезы Адама, когда он пахал и плакал, и что если разорить гнездо аиста, который любит устраиваться на крыше дома, то аист принесет уголек и подпалит хату…
На чужеземца посматривали с интересом, он улыбался, демонстрируя дружелюбие и заинтересованность, затем поинтересовался:
— Очень интересно… А как вообще все это получилось?
Старец спросил важно:
— Что именно?
Адам в затруднении повел руками, вскинул их к небу, развел в стороны:
— Ну, все это… весь мир.
— А-а-а, — ответил старец довольно, — это очень важный вопрос. Но я расскажу, как это было. Сперва была сплошная вода… Только вода, и ничего больше. Создатель бродил по ней, бродил, бродил… Однажды встретился ему пузырь. Создатель велел ему лопнуть, оттуда выскочил бес. Создатель велел спуститься на дно и достать земли. Бес достал, но часть припрятал за щеки. Создатель стал разбрасывать землю, на ней вырастали деревья, кусты, травы. Но стала прорастать земля и у черта за щеками! Не выдержав, он начал ее выплевывать. Там появилось болото: разжиженная земля с малорослыми уродливыми деревьями, вонью…
— Здорово, — воскликнул один ребенок восторженно. — Как интересно! Дедушка, как много ты всего знаешь!
Старик самодовольно улыбался, поглаживал длинную седую бороду, в слезящихся глазах сверкало торжество.
— Да, человек потому и человек, — произнес он важно, — что собирает и хранит знания.
Адам прислушался, добавил кротко:
— И умножает.
Старик поморщился, нехорошо, когда младшие поправляют старших перед глазами совсем мелких, но кивнул важно и сказал:
— Молодец, странник, ты хорошо усвоил мои уроки. И — умножает, запомните это!
Адам сдержанно улыбнулся и, поправив лук за плечами, пошел в сторону леса. Старец проводил его опасливым взглядом, не услышит ли, а то снова что-нибудь да поправит, роняя его авторитет в глазах молодежи, заговорил:
— Бузину бог создал в один день с Адамом. Первобес поселился в яме, а сверху посадил бузину, чтобы та охраняла его. С той поры бузина помогает бесу. Бузину нельзя выкапывать с корнями, чтобы не рассердить беса, живущего под ней, запомнили?
Подросток спросил живо:
— А если надо выкопать, тогда как?
— А вот не надо, — огрызнулся старец.
— А если она мешает?
— Тогда, — сказал старец, подумав, — можно поручить Шраку Безумному. Он тронулся умом после того, как увидел в лесу что-то страшное, на него бес уже не сможет навести мару!
Адам, преследуя оленя, бежал без устали день и ночь, а потом еще почти день. Когда догнал и поразил острым ножом, небо на западе, покрытое тучами, уже покраснело.
Можно, конечно, развести костер и переночевать, но он увидел внизу в долине десяток шатров, вскинул оленя на плечо и побежал к ним, чувствуя себя таким же сильным и быстрым, как и в первый день, когда осматривал вверенный ему сад Эдема.
Снова его приняли уважительно, оленя помогли разделать, а потом у общего костра он пытался узнать, кто они и от какого корня. Выяснилось, что отделились совсем недавно, всего два поколения тому, а до этого жили в племени Кокшаэля.
От кого вел род Кокшаэль, Адам так и не узнал. Этих людей не интересовало то, что не принесет пользы для обработки земли, охоты или разведения скота. Правда, свои развлечения у них были: песни, танцы, борьба молодежи, чтобы выявить сильнейших охотников и будущих воинов. Потом Адам подсел к старикам и слушал их рассказы, как произошел мир, откуда пошли люди, особенно пристрастно слушал длинный рассказ про змей, у которых, оказывается, есть собственный рай, здесь его почему-то звали вирием, так вот змеи на зиму отправляются в собственный вирий. Не берут только ту змею, которая укусила человека. Они забираются на деревья, чтобы напоследок погреться на солнце, сплетаются в большой клубок и прячутся под землю, которую замыкают до Юрьева дня.
Адам так и не понял, что это за Юрьев день, но спрашивать не стал, зато услышал красочный рассказ про подземные свадьбы змей, узнал, что волк — единственный зверь, не подвластный ни богам, ни демонам, и что когда аист бросает лягушку в дымоход, она, пройдя через печь, превращается в ребенка. Лягушка может плюнуть человеку в глаза, и он ослепнет. В лягушек к весне превращаются старые ласточки, которые перезимовали в болоте под водой.
И вообще живущая под порогом лягушка оберегает дом от несчастий, так что лягушек надо беречь и оберегать, а особенно жаб, которые живут в огородах и дают ему благословение.
— А как получилось, — спросил Адам с интересом, — что лягушек, жаб, ужей и всяких змей так много? Неужели Господь хотел усложнить жизнь людей? Все-таки от жаб бородавки, а змеи кусаются так, что умереть можно…
Старец покачал головой.
— Нет, Творец, создавая гадов, велел им жить в болотах и даже не выползать на берег, где могут появиться люди! Но гады его не послушались, расползлись по всему свету. Тогда Господь велел Азазелю собрать и уничтожить их всех до единого. Азазель, работая день и ночь, сумел в поте лица своего собрать всех, завязал в мешок и, очень усталый, отдал человеку и велел отнести и бросить в море. Если бы человек так сделал, на земле не осталось бы вообще ядовитых гадов.
Адам кивнул, сдерживая усмешку, а один из слушавших детей спросил жадно:
— А что человек?
Старец вздохнул тяжело.
— Человек на то и человек, что его губит прежде всего неумение и нежелание слушать старших. По дороге он из любопытства развязал мешок и заглянул туда…
— Зачем?
Старец объяснил терпеливо:
— Наверное, думал, что там что-то ценное. Или такое, чем может попользоваться. Словом, гады разбежались из мешка. Рассерженный Азазель превратил его в аиста, чтобы отныне собирал их всю жизнь. Вы видели аистов?
— Да!
— Видели, какие у них красные носы и ноги?
— Да, конечно!
— Носы покраснели от стыда, — пояснил старец, — а ноги от холода, потому что аисты всегда ходят по холодной воде. Как видите, если вам старшие что-то велят делать, то нужно делать именно так, как сказано. Даже если вам кажется, что взрослые ошибаются. Они знают больше и видят дальше. Вы все поняли?
Адам тихохонько поднялся и отошел в сторону. Если при его жизни уже потерян смысл бытия, если все забыто, а что не забыто, то причудливо искажено, то что будет еще через тысячу лет? Или через пять тысяч?
Полный лунный месяц он бежал на восток, бил оленей и всякий раз ночевал среди людей, не переставая удивляться, как же далеко расселились его потомки.
Сегодня вечером он сбросил косулю у костра на окраине большого селения, дома непривычной постройки, жители одеты странновато, на его взгляд, но встретили его привычно приветливо, всякий чужак интересен и безопасен, если он один. Косулю понесли разделать, а его усадили ближе к костру, сунули в руки большую миску с уже поджаренным мясом и горячей кашей.
Он с удовольствием ел хорошо приготовленную кашу, осматривался. У жаркого без необходимости костра расположились отдыхающие мужчины, среди них с десяток подростков. Женщины вдали хлопочут по своим женским делам: стирают, вяжут, готовят ужин, а мужчины подбрасывают в огонь веточки и слушают неторопливый рассказ патриарха, отпустившего длинные волосы и бороду, уже отливающие серебром.