Торговец потер руки с таким видом, будто приготовился продать ему весь ассортимент.
— Полюбуйтесь нашим механическим противнем — модели новее вы нигде не найдете! — сразу приступил он к делу. — А вот, извольте, универсальная газовая плита — это же восторг, а не плита. Ежели хотите угодить супруге — покупайте без колебаний, здесь до того низкие цены, что люди проходят; тысячи километров, лишь бы у нас отовариться!
Жозеф подумал, что Эфросинья лопнет от восторга, если ей подарить такой агрегат, и мысленно поклялся потратить на него часть авторского гонорара. Он попытался вступить в разговор, но владелец лавки не оставил ему ни малейшего шанса:
— За весьма умеренную плату можем предложить вам прекрасные кофемолки, каждый приобретатель кофемолки получает в подарок мешочек кофе «Плантатор из Каиффы». У нас также большой выбор американских кастрюль и котелков, электрических кипятильников и… А взгляните только на этот умывальник с колонкой! Крепите его к стене, над ним подвешиваете зеркало, и тем самым доставляете неземное блаженство любой дамочке. Все дамочки — кокетки, их непременно обрадует возможность совершать утренний туалет, любуясь своим отражением! Если же вам посчастливилось стать отцом, мы располагаем богатейшим ассортиментом детских колясок. А может, вы владелец дома с палисадником? Тогда наша архимедова машина для стрижки травы станет для вас истинным спасением — ни один сорняк от нее не ускользнет…
— Вы месье Бруссар? — прервал это словоизвержение Жозеф. — Антельм — ваше второе имя, да? Я думал, вас зовут Анисэ.
Торговец тотчас помрачнел, его голос понизился на октаву:
— Мой дядя Анисэ в отлучке. Он отправился на ежегодный съезд владельцев скобяных лавок, его в этом году выбрали председателем. А затем в Гавр — нанести визит родственникам покойной супруги.
— Он овдовел?
— Вы разве не заметили траурный полог на входе?
— Я думал, это элемент декора.
Антельм Бруссар хрустнул пальцами.
— Хорошенький декор! Моя бедная тетушка умерла девять дней назад. Подавилась и задохнулась, представляете? В мгновение ока все произошло. Едва ее похоронили, убитый горем дядюшка получил известие о том, что удостоен коллегами большой чести возглавить ежегодный съезд, на котором будут обсуждаться перспективы электрического утюга марки «Карпентер» и безопасной механической бритвы — эта бритва, якобы, вот-вот произведет революцию в цирюльном деле. Вот оно, профессиональное признание!
— Вы сказали, тетушка подавилась? Неужели рыбьей костью?
— Нет, пряничной свинкой.
— Не может быть! — выпалил Жозеф.
— Могу поклясться. Посинела враз — и брык! Смерть от удушья. А считается, что эти пряники приносят удачу…
— Очень необычная смерть! А откуда взялась эта пряничная свинка?
— Какой-то человечек, от горшка два вершка, принес посылку. Предназначалась она, вообще-то, моему дядюшке, но он не ест пряники, а тетушка была та еще сладкоежка, не смогла удержаться… Уж дядя чего только ни делал, чтобы она снова задышала — всё впустую. Потом за врачом послали, невзирая на расходы, но было уже поздно — преставилась. Дядюшка от горя свинью эту пряничную растоптал в месиво и порвал записку, которая к ней прилагалась, голубой ленточкой была привязана. Так убивался, бедняга, совсем обезумел! Месье кюре пообещал, что святой Антоний непременно позаботится о его Берте.
— Почему святой Антоний? — удивился Жозеф.
— Святой Антоний Египетский, тот, что подвергался искушениям. Его часто рисуют со свиньей на веревке.
— Так значит, он в отъезде?
— Святой Антоний?
— Ваш дядя.
— Ну да, дела есть дела. «Торговля должна идти полным ходом, иначе мы все в землю врастем», — так тетушка говорила. А дядюшка сказал: «Берта отправилась в последнее путешествие, ну и я в путь-дорогу двинусь, так мне будет казаться, что я ее сопровождаю, это меня немного утешит».
Жозеф слушал племянника Анисэ Бруссара и все никак не мог понять: то ли парень и правда простак, то ли мысленно над ним посмеивается. Он задал новый вопрос:
— На пряничной свинке было написано имя?
— Точно, «Анисэ» — розовой глазурью, коротко и ясно. Чуете? Свинья Анисэ. Наверно, какой-нибудь приятель решил над ним подшутить. Дядюшка торжественно заявил, что если найдет шутника — шкуру с него спустит. Но это он от горя — вообще-то добрейшей души человек. А я вот нет. Ежели найду след, так пройду по нему до конца, в гневе меня не остановить, — сказал, будто припечатал, Антельм Бруссар и с неожиданной злобой уставился на Жозефа.
— А эти безопасные бритвы… ваш дядюшка собирается их импортировать? — поспешил тот сменить тему.
— Еще бы! Их производят в Соединенных Штатах, точнее в Нью-Йорке. Это изобретение некоего Кинга Кэмпа Джиллетта положит конец царствованию опасных бритв и очень облегчит мужчинам жизнь — каждый сможет бриться у себя дома бесплатно, цирюльники разорятся. В новых бритвах есть маленькое обоюдоострое лезвие, которое срезает щетину под корень, оно избавит вас от всей растительности на лице, ежели, конечно, вы не пожелаете ее сохранить, а то без бороды или усов мужчина — не мужчина. Собственно, вот как сам инструмент выглядит. — Антельм протянул Жозефу рекламный проспект.
— Действительно, весьма практичной формы и занимает мало места, — одобрил тот. — А это то самое лезвие внутри бритвы?
— Ну да. Когда оно изнашивается, вынимаете его и вставляете новое. Сменные лезвия продают упаковками по пять и по десять штук. В Соединенных Штатах джентльмены пользуются безопасными бритвами уже больше года. Кстати, а что вам нужно от моего дяди?
— Хотел кое о чем с ним побеседовать. Это очень важно.
— Я передам, что вы заходили. Он должен вернуться через несколько дней. Где вас найти?
— В книжной лавке «Эльзевир» совладельцев Легри, Мори, Пиньо, дом восемнадцать по улице Сен-Пер. Пиньо — это я. Жозеф Пиньо.
«Одно плечо выше другого, в разговоре темнит что-то. Надо с этим типом поосторожнее», — заключил Антельм Бруссар.
«Либо добрейший дядюшка отравил тетушку, либо это работа оповестителя. А Виктор нынче вечером идет в Опера! Только бы Мельхиор Шалюмо ничего не заподозрил», — подумал Жозеф, торопливо шагая к выходу из скобяной лавки.
Виктор редко выбирался из дому в одиночестве на какие-либо мероприятия, потому в этот вечер понедельника — а у высшего света считалось хорошим тоном проводить вечера по понедельникам в опере — он, как школьник перед каникулами, сгорал от волнения при мысли о том, что его ждет зарезервированная на одну персону ложа. Оказавшись там, он положил цилиндр — какое счастье наконец-то избавиться от этого орудия пытки! — трость и перчатки на соседнее сиденье, программку пристроил на подлокотнике, закинул ногу на ногу и в ожидании, когда поднимут занавес, принялся разглядывать зрительный зал, украшенный статуями, кариатидами и золочеными трофеями.[80] Мужская часть публики была облачена в черно-белое, женская пестрела всеми цветами радуги, словно бросала вызов строгим фракам. Этой весной в моде были фуляровые платья: с большим воротником из расшитого тюля, короткими оборчатыми рукавами, оставляющими открытыми руки, и поясом на талии — партер походил на гигантскую клумбу в каком-нибудь Гранвиле с живыми, дышащими цветами.
Наконец свет в зале стал медленно гаснуть, и музыканты, уже настроившие инструменты, замерли. Познания Виктора в музыке ограничивались основами, он предпочитал Моцарта, Шумана, Форе и нескольких безвестных композиторов — однако, какую бы оперу ни давали в театре, всегда испытывал чувство, близкое к ликованию, когда дирижер поднимал палочку и одним скупым движением приводил в действие весь оркестр.
Пока остальные зрители настраивали бинокли, разглядывая декорации, являвшие миру деревеньку Газа в Палестине, Виктор прикрыл глаза, впуская в себя музыку — хор дал начало первому акту «Самсона и Далилы»[81] Камиля Сен-Санса:
— О да, внемлите моей мольбе, заклинаю, не отталкивайте меня по своей извечной привычке, — прошептали Виктору на ухо.
Он резко обернулся, и в ту же секунду узнал княгиню Максимову. С этого момента нить драмы, разворачивавшейся на сцене, была для него потеряна — голову вскружил, лишив способности соображать, густой аромат жимолости, ее духов.
— Эдокси! Я думал, вы всё еще на юге с подругой…
— Увы, мой милый, мы всё еще были бы там, если бы эта дуреха Ольга не спустила почти все свое состояние в казино Монте-Карло — она, видите ли, увлеклась игрой в рулетку. О, глядите-ка, и этот, как всегда, здесь! Вон там, у авансцены, господин с седыми бакенбардами, видите?
— Один из ваших поклонников?
— Один из ваших поклонников?
— У меня гораздо меньше поклонников, чем вы себе навоображали, а этот к тому же ужасный сумасброд. Его зовут месье Шошар. Бывший лавочник, недавно сделался директором Больших магазинов Лувра. Его страсть — часы с маятником, он их коллекционирует. Представляете, что творится, когда вся эта коллекция начинает дружно звонить в полдень? А еще Шошар член Общества вспомоществования «крысам».
— Крысам?! — удивился Виктор.
— Оперным «крысам», невежда! — фыркнула Эдокси.
На них возмущенно зашикали захваченные представлением зрители из соседней ложи, и пришлось продолжить разговор в кулуарах.
— По счастью, моего влияния на Ольгу хватило, чтобы обуздать ее взрывной темперамент и помешать бедняжке разориться в прах, а заодно и лишить меня моего собственного капитала. Иначе не знаю, как бы мы вернулись в Париж — наверное, пешком, голые и босые! — Эдокси сокрушенно вздохнула, отчего в глубоком вырезе декольте колыхнулась грудь. — Хорошо, что милый Амедэ, который к нам слишком уж благосклонен — да-да, двум несчастным стареющим изгнанницам порой так нужна мужская поддержка! — прислал денежный перевод, это позволило нам покинуть гибельное место.
— Ольга выздоровела?
— О да, она чувствует себя прекрасно, у нас с Амедэ уже голова кругом идет от ее пируэтов по всей квартире. Но она не столько репетирует, сколько пытается таким образом, изматывая себя, избавиться от страхов. Амедэ рассказал нам о трагической смерти Жоашена Бландена и о том, что случилось с Аженором Фералесом. Такое впечатление, что злая судьба ополчилась на людей из нашего окружения.
Виктор сдерживался как мог, но так и косил глазом в сторону декольте Эдокси, которая старательно выставляла бюст ему на обозрение, куда бы он ни повернулся. Пришлось контратаковать вопросами:
— Что вы думаете об этой эпидемии смерти? У вас наверняка должны быть какие-то предположения.
Княгиня Максимова приняла позу античной плакальщицы, но слезы все-таки сдержала волевым усилием, превратившим ее лицо в меланхолическую маску.
— Предположения? Я же ничего не знаю. Судьба, случай, фатальное стечение обстоятельств…
— Вы не находите странным, что все три жертвы фатального стечения обстоятельств перед смертью получили в дар пряничную свинку, какие продают на ярмарках — считается, что они приносят удачу? На каждой было написано имя жертвы. Все трое умерли, отведав угощения. Впрочем, прошу прощения — вы действительно не могли знать. Мы с Жозефом сами лишь недавно обнаружили этот общий знаменатель и держали его в тайне. Кстати, и Ольга Вологда дорого заплатила за то, что откусила кусочек от пряничной свинки в день премьеры «Коппелии». А еще меня сбивает с толку одно воспоминание. На том концерте в Катакомбах, куда вы меня так настойчиво приглашали, вы, говоря о какой-то танцовщице, обронили фразу, что она, мол, своего добьется, если только не объестся пряничными свинками…
На какое-то мгновение Эдокси растерялась — на щеках выступили красные пятна, дрогнули ресницы. Но она тотчас взяла себя в руки и вызывающе рассмеялась:
— Ну наконец-то я нашла средство заинтересовать вас своей скромной персоной! Мне посчастливилось стать подозреваемой! Обыщите же меня немедленно, я настаиваю на этом. Скорее же — хватайте, ощупывайте, ищите улики, которые превратят меня в специалистку по убийствам. И я непременно признаюсь вам, что у меня гораздо больше талантов, чем вы думаете.
В это время из зала хлынула волна зрителей, спешивших воспользоваться первым антрактом, Виктора толкнули, и ему не пришлось самому уклоняться от внезапно шагнувшей к нему княгини.
— Дорогая моя, позвольте вас покинуть — у меня тут назначена встреча, которую я не могу пропустить. Продолжим этот разговор во втором акте.
— Трус! — раздосадованно воскликнула Эдокси. — А вы не подумали, что моя жизнь подвергается смертельной опасности? Я вовсе не убийца!
Но Виктор уже нырнул в толпу.
«Артистки, да? Это? Вульгарные статистки, мой Всемогущий, испорченные создания, кои выставляют свои юные тела на показ публике, уверенной, что перед ними скромницы, посвятившие свою жизнь без остатка хореографии. А на самом деле они тут машут ножками только ради того, чтобы в конце концов соблазнить какого-нибудь богатого старикашку!»
Мельхиор Шалюмо в клетчатом пиджаке и оранжевых панталонах шагал по фойе Танца, куда допускались лишь владельцы абонементов и несколько привилегированных особ. Ему хотелось наброситься с кулаками на всех этих господ в безупречно белых манишках и безупречно сидящих фраках, на представителей элиты высшего света, разглядывающих и сопоставляющих достоинства танцовщиц — так плантаторы выбирали рабов на невольничьих рынках. Но он лишь прошипел сквозь зубы:
— Свиньи! Грязные свиньи!
Среди посетителей Мельхиор узнал наследника одного из блистательных престолов Европы — наследник увивался за мадемуазель Хирш, участвовавшей в первом акте «Самсона и Далилы» Сейчас они о чем-то болтали, но молодой человек, старавшийся сохранять серьезную мину, проявлял больше внимания к ножкам собеседницы, нежели к ее откровениям.
«Только посмотрите на него! Делает вид, будто явился сюда провести опрос по поручению академического жюри премии Монтийона![82] Лицемер!»
— Прошу прощения, любезный джентльмен, вы случайно не Мельхиор Шалюмо?
Человечек с подозрением оглядел задавшего вопрос незнакомца с тонкими усиками, которого уже не раз замечал в окрестностях дворца Гарнье.
— А вы сами кто будете?
— Простой книготорговец. Я собираюсь опубликовать исследование об этом прекрасном дворце и собственно о Парижской опере. Знающие люди, коим я всецело доверяю, посоветовали обратиться к вам за некоторыми разъяснениями. К примеру, меня интересует происхождение одного слова, вернее понятия.
— Понятия? — переспросил Мельхиор, польщенный тем, что к нему посоветовали обратиться.
— Да-да, понятия «крысы». Ума не приложу, почему столь милых юных барышень в балетных пачках уподобляют этим отвратительным грызунам.
— О, тогда вы обратились по адресу! Существует несколько версий. Злопыхатели говорят, что эти девчушки острыми зубками изничтожают капиталы своих поклонников — престарелых сатиров. Некоторые рассказывают, что рабочие начали копать подземный ход под репетиционным залом молодняка, но, перепуганные неимоверным нашествием крыс, привлеченных водами большого резервуара, тотчас этот ход засыпали, оттуда и повелось. Бальзак вторую версию опровергает. По его мнению,[83] «крыса» — это девочка, театральная статистка, склоненная распутниками к греху и пороку. Вот тут уже я не согласен и предлагаю вам четвертую гипотезу: юные ученицы балетной школы чисты — в отличие от того отродья, что нас окружает, видите? От этих прогорклых сливок общества. Вот только девчонки все время суетятся, шустрят и грызут орешки, пралинки, печенье — отсюда нелестное сравнение с крысами.
— Надо думать, они и пряничными свинками не брезгуют — знаете, теми, что продают на ярмарках на удачу?
Виктор и Мельхиор уставились друг другу в глаза с внезапной враждебностью, каждый отступил на шаг и смерил собеседника взглядом. В этот момент дали звонок к началу второго акта, и Мельхиор бросился оповещать певцов. А Виктор задумчиво полюбовался кессонным потолком, балетными станками, обитыми бархатом (здесь балерины разминались, когда не хватало места в гримерке) и огромным зеркалом Святого Габена, в котором несколько минут назад отражались силуэты корифеек — солисток второго состава балета — и соблазнителей, обсуждавших их прелести. В этом сонме призраков-отражений затерялся маленький человек. Так он и есть убийца?..
Виктор быстро принял решение. Сен-Сансом придется пожертвовать, тем более что Эдокси уже испортила ему все удовольствие от оперы. Прежде всего нужно обыскать жилище Мельхиора Шалюмо. Мария Фералес сказала Жозефу, что оповеститель обустроился в чулане на седьмом этаже, над кабинетами администрации, — должно быть, найти его будет нетрудно.
Инспектор Вальми дождался ухода Виктора Легри, покинул свое укрытие за драпировкой и тщательно отряхнул полы редингота, к которым прилипло несколько волосков бархата.
Преодолеть препятствие в виде поста вахтера оказалось легче, чем Виктор ожидал, — супруги Марсо то ли были приглашены в зрительный зал, то ли закрылись у себя в каморке. Поднявшись на седьмой этаж, Виктор остановился отдышаться и с досадой отметил для себя, что, несмотря на постоянные велосипедные прогулки, призванные поддерживать организм в форме, он не так уж хорошо переносит физические нагрузки.
В скудном свете нескольких газовых рожков Виктор побродил по седьмому этажу, заглядывая в многочисленные помещения, а добравшись наконец до двери, которая вполне могла быть дверью того самого чулана, приютившего оповестителя, попытался вспомнить наставления Рауля Перо в деле взлома. Сомнений в том, что замок заперт, не было. Какая-нибудь железяка, проволока или стержень — вот что нужно… Виктор прошелся по коридору, быстро отыскал оброненную кем-то шпильку для волос и попробовал отжать ею язычок замка. Щелчка не последовало — дверь была открыта. Виктор толкнул створку, шагнул в темную комнату, тотчас наткнулся правым коленом на угол сундука и невольно вскрикнул от боли, но по другой причине — внезапно ожгло плечо. Он резко обернулся.