Пол Андерсон Сугубо временно
Перевод О. Кутуминой и О. Сидировой
Их было четверо. Каждый из них без труда переломил бы мне хребет руками. Эны обычно работали бригадами по четверо и приходили в четыре утра. В это время им не так мешала толпа. Днем люди собирались посмотреть, как какой-нибудь эн бьет кого-то по ребрам, и путались под ногами, но перед рассветом, во мраке пустоты, каждый, заслышав топот их сапог, лишь благодарил Харе за то, что гости направлялись не к нему.
Как профессор университета я имел право на одну комнату, которая была целиком предоставлена моей семье. После того как ребята выросли, а Сара умерла, это означало, что я занимал совершенно один квадратную комнату площадью в восемь футов. Это, как я подозревал, делало меня неприятным для всех жильцов; но, поскольку моя работа состояла в том, чтобы думать, мне требовалось уединение.
- Левизон? - Это был скорее плевок, чем вопрос, - исходивший из темноты, тогда как мне в глаза был направлен ослепляющий луч фонаря.
Я не мог отвечать... мой язык превратился в полено, зажатое между одеревеневшими челюстями.
- Это он, - прохрипел другой голос. - Проклятие, где тут выключатель?
Он его нашел, и с потолка полился свет.
Я неловко поднялся с постели.
- Пошевеливайся, - приказал капрал. Он взял с полки бюст Нефертити, - это был один из трех неодушевленных предметов, которые я любил, - и швырнул мне под ноги. Меня царапнуло осколком гипса.
Вторую дорогую мне вещь, портрет Сары, проткнули дулом револьвера. Один из одетых в зеленую форму мужчин направился к третьему предмету, моей книжной полке, но капрал его остановил.
- Оставь, Джо, сказал он. - Разве ты не знаешь, что книги пойдут в Блумингтон?
- Не-а. Какого дьявола?
- Говорят, он их коллекционирует.
Джо в изумлении наморщил свой низкий лоб. В каком-то отдаленном уголке своего мозга я мог проследить ход его мыслей. Все яйцеголовые интеллигенты - под подозрением. Цинк выше подозрений, значит, не может быть яйцеголовым. Но яйцеголовые читают книжки...
Вообще, Харе был непростой человек. Я когда-то его немного знал, в те далекие времена, когда он был всего лишь честолюбивым младшим офицером. Он ничего не имел против учения как такового, у него в штате было достаточно ученых, но недоверие у него вызывал разум, заходящий слишком далеко. Его изречение "Сейчас не время задавать вопросы, надо строить" стало национальным девизом.
- Одевайся парень, - сказал мне капрал. - И захвати зубную щетку, небось уходишь надолго.
- Черт возьми, куда ему зубная щетка? - вмешался другой эн. - К завтрашнему дню у тебя зубов не останется, ясно?
- Заткнись. Арнольд-Левизон-вы-арестованы-по-подозрению-в-нарушении-параграфа-10-Указа-о-реконструкции.
Это был всеобъемлющий параграф, приостанавливающий действие практически всех остальных законов.
"По крайней мере, здесь меня не будут бить", - подумал я, стараясь, чтобы мое жалкое худое тело, не особенно тряслось. По крайней мере они подождут, пока мы доберемся до участка. А на это может потребоваться целых полчаса, пока мы туда дойдем, они зарегистрируют меня и тогда уж начнут бить.
А может быть, и еще позднее. По слухам, эны вначале допрашивали подозреваемого, напичкав его наркотиками. Если он не раскалывался, они делали вывод, что он специально подготовлен, и передавали его парням, устраивавшим допрос третьей степени. Но я-то ничего не выдам, потому что ничего не знаю, следовательно...
- Мои сыновья, они... - Я неловко ворочал языком. - Они не имеют никакого отношения... Можно мне...
- Никаких писем. Пошевеливайся!
Я, путаясь, натянул на себя одежду. На улице под окном было очень темно и тихо. Аэроамфибия скользила по дороге, интересно, куда и зачем, в такую рань?
- Пошли. - Ближайший эн пинком помог мне сдвинуться с места.
Мы стали спускаться по подгнившим ступеням и вышли на тротуар. Мои легкие наполнил прохладный и влажный воздух. Нас ожидал автомобиль, на его черном боку отчетливо светился люминесцентный символ Корпуса национальной безопасности Крест-с-молнией.
Еще одна аэроамфибия вылетела из-за угла и остановилась. Сквозь туман, застилавший мне глаза, я заметил на ней полицейскую эмблему. Оттуда вышел мужчина.
- Черт возьми, чего тебе здесь нужно? - выпалил капрал.
Вдруг нас окатило газом.
Я сохранил чуточку сознания. Словно наблюдал все издалека. Я видел, как сам я падаю на тротуар. Одному из энов удается выхватить револьвер и выстрелить до того, как он упал, но он промазал.
Надо мной склонился высокий мужчина. Под широкополой шляпой не видно человеческого лица, его закрывал противогаз. Он взял меня за руки и поволок к амфибии. С ним было еще двое.
Мы разогнались по улице и взмыли в небо. Огни Де-Мойна остались позади, и мы оказались в одиночестве среди дружелюбно мигающих нам звезд.
Я не сразу пришел в себя и выплыл из сумеречного состояния, вызванного анестезией. Один из мужчин протянул мне бутылку. Там был ром, который здорово мне помог.
Высокий мужчина, сидевший на переднем сиденье, обернулся ко мне.
- Вы ведь профессор Левизон? - озабоченно спросил он. - Отделение кибернетики Новоамериканского университета?
- Да, - промямлил я.
- Хорошо. - От облегчения он даже присвистнул. - Я боялся, что мы спасли не того. Не то чтобы нам не хотелось спасти всех, вы понимаете, но мы могли использовать в убежище только вас. Наша служба разведки далека от совершенства... нам сообщили, что вас должны задержать этой ночью, но иногда информаторы подводят.
Я по-идиотски спросил:
- А почему именно сегодня? Вы чуть не опоздали. Почему вы не прилетали раньше?
- Сами подумайте, разве вы бы пошли за нами, врагами народа... это при том, что у вас три сына, о которых вы беспокоитесь? - бесстрастно ответил он. - А теперь вам приходится к нам присоединиться. Комитет предупредит ваших ребят и поможет им исчезнуть, но мы не можем спрятать их навсегда. Когда-нибудь Корпус энов их вынюхает. Так что у вас единственный шанс спасти их, так же как и себя, - помочь устроить революцию не позднее, чем через месяц.
- Это вы говорите мне? - выдавил я.
- Ахтману нужен кибернетик. Вы сами все узнаете.
- Слушай, Билл, - в голосе моего соседа слева отчетливо слышался выговор уроженца Запада, - я вот все думаю, - я же в этом деле новичок, - а почему вы используете газ? Я бы этих четырех бугаев уложил из пистолета в четыре секунды.
Мужчина, который управлял аппаратом, усмехнулся.
- Для таких случаев я предпочитаю газ. Эти эны и так уже умерли - они без проблем отдают яйцеголового. Только умирать им приходится подольше.
* * *
Убежище оказалось не чем иным, как Вирджиния-Сити, штат Невада. Я помнил его с тех времен, когда эти места переживали туристский бум, но теперь, в эпоху дефицита и ограничений, когда автомобили были только у функционеров высшего звена, это был город призрак. Осталось несколько бородатых полусумасшедших пеших путешественников, любителей поседеть у костра. Полиция не обращала на них внимания, так как они были безобидными существами, а фермеры относились к ним с подозрением, так как они были не как все, и, следовательно, могли таить в себе угрозу.
Только... когда эти медведеобразные фигуры спускались в подземные помещения, присоединившись к нескольким сотням людей, которые никогда не смотрели на солнце, у них выпрямлялись спины, их голоса приобретали уверенность, и они оказывались членами Комитета восстановления свободы.
На привыкание к местному укладу у меня ушло несколько дней. Как и все, я раньше представлял себе Комитет горсткой безумцев, как и все, я желал, чтобы он имел более серьезную силу. А оказалось, что он во много, много раз сильнее.
* * *
- Вначале нас было всего несколько человек, - сказал Ахтман. - Мне не следует говорить "мы", "нас", потому что мне в то время было всего тринадцать лет, но мой отец был одним из основателей. С тех пор организация выросла, поверьте мне, выросла. Нам принесли присягу около десяти миллионов мужчин, и они только ждут сигнала к выступлению. По нашим оценкам, еще миллионов десять присоединятся к нам, когда восстание начнется, хотя, конечно, без подготовки и организации от них не так много пользы, разве только моральная поддержка.
Это был молодой человек, довольно маленького роста, но гибкий и грациозный, как кошка. Его голубые глаза сверкали из-под светло-русой копны волос. Он ни секунды не мог усидеть спокойно и курил, прикуривая одну сигарету от другой, с того момента, как вставал, и пока не ложился - далеко за полночь.
Только Цинк да несколько его приближенных могли иметь столько сигарет. Ахтман потреблял месячный паек в течении дня. Но подпольщики с радостью отдавали ему свои. Поговорив с ним час, я сделал то же самое. Потому что Ахтман был последней надеждой свободных людей.
- Десять миллионов человек? - Казалось такое количество было невозможно скрыть. - Господи, но как же...
- Наши агенты разговаривают с людьми, обрисовывают различные перспективы... о, осторожно, осторожно, - пояснил он. - Потом наиболее пригодным вводится наркотик, и у них снимается психологический портрет. Если они нам годятся - они в деле. В противном случае... - Он состроил гримасу. - Это, конечно, плохо. Но мы не можем подвергаться риску, если какой-нибудь случайный человек выдаст нашу тайну.
Это мне не понравилось. Я спросил себя, приходилось ли Кинтире, высокому мужчине, командовавшему моим спасением, так любившему детей и кошек, всаживать пулю в лоб какому-нибудь простодушному неподходящему человеку. Чтобы забыть об этом, я перешел к практическим вопросам.
- Но эны со своей шпионско-разведовательной сетью должны время от времени зацеплять кого-нибудь из наших, - заметил я. - Они ведь выяснят, что...
- О, конечно. Они очень хорошо информированы о нашей численности, об общей системе организации. Ну и что? Организация разбита на ячейки. Никто из рядовых членов не знает больше четырех человек. Пароли меняются через нерегулярные промежутки времени. Мы многому научились, уверяю вас. За пятнадцать лет, ценой многих жизней, на опыте многих провалов, мы научились.
Тогда вдруг десять миллионов показалось мне до смешного малым количеством. Ведь в вооруженных силах и резерве не менее сорока миллионов, не говоря уже о двух миллионах энов и...
Когда я возразил, Ахтман широко улыбнулся.
- Достаточно захватить Блумингтон, обезвредить Харе и перебить побольше энов - и победа за нами. Основная масса людей - пассивна, они побоятся что-либо предпринимать. Что касается вооруженных сил, то часть их будет сражаться, но в Комитете на удивление много офицеров. А сам Эн-корпус, где, по-вашему мы берем информацию? - Указывая пальцем на меня, он заговорил с лихорадочной поспешностью. - Видите ли, уже с давних пор, со времен Второй мировой войны, посредственность перешла в наступление. Третья мировая война и диктатура Харе лишь вооружили ее. Разве это не заставит подняться на борьбу каждого человека на Земле, у которого что-то есть в голове? Вы на себе это испытали. Итак, умные, пытливые люди должны присоединиться к нам, некоторых из них мы внедряем обратно, в лагерь противника, а, так как они обладают хорошими умственными способностями, то быстро дослуживаются до высоких постов.
Потушив сигарету, он прошелся по своей тесной пыльной комнатушке.
- Я согласен, десять миллионов человек с такой нечеткой организацией, без атомной бомбы, не в силах сбросить имперский режим, захвативший теперь всю планету. Но видите ли, Левизон, мы не собираемся идти с автоматами против танков. Мы рассчитываем на оружие, перед которым танки и бомбы окажутся бесполезными, хуже, чем бесполезными. И для этого нам нужны вы.
* * *
Необходимо понимать, что Харе отнюдь не злобный пес, сорвавшийся с цепи, на которой сидел в аду. Это был сильный, умный, не лишенный доброты мужчина, который принес миру огромную пользу. Не забывайте, что именно благодаря ему Восточное и Западное побережья вновь стали обитаемыми. Хотя радиоактивность на них была нейтрализована, люди боялись селиться в этих местах. Он заставил их вернуться, дал им в руки инструменты для обработки земли, запустил в почву дождевых червей и таким образом вернул в жизни четверть континента.
Теперь мне кажется, что появление Харе или кого-то подобного ему было неизбежным. После Третьей мировой войны, если можно назвать войной продолжавшуюся всего несколько дней бойню и последующие несколько лет голодания и хаоса, мировая сила, заключающаяся в безопаности, ожидала, какая страна первой вернется к цивилизации. Харе, безвестный бригадир, использовал свою небольшую команду в качестве отправной точки. Люди шли к нему, так как он давал им еду и надежду. Так же поступали и другие крупные вояки, но Харе их всех побил. Он также покорил Китай и Египет, когда те сделали попытку прорваться к мировому господству, и превратил всю землю в свой протекторат.
Да, он стал диктатором. Но иной путь был невозможен. Я и сам выступал в его поддержку, даже сражался в его армии двадцать лет назад. Тогда нам был нужен Цинк, Цинцинаттус.
"Сугубо временно, на период действия чрезвычайного положения" - гласил закон, изданный Конгрессом. В Блумингтоне набрали горстку конгрессменов и нашли запуганного человека, которого поставил на пост президента марионеточный Верховный суд. По закону, Харе был всего-навсего главнокомандующим Корпуса национальной безопасности, чиновником Департамента обороны и права. Его номинальный начальник был назначен президентом, после чего назначение утверждал Сенат. Он ушел из армии, чтобы "осуществлять гражданский контроль со стороны правительства".
Однако сугубо временно Цинк обладал чрезвычайными полномочиями. А теперь мы уже много перестроили, и мир, в котором не было спокойствия и довольства, оказался под надежным контролем, так что можно было считать, что чрезвычайное положение подошло к концу.
Только Цинцинаттус так и не взялся опять за свой плуг.
* * *
Я не знал деталей организации Комитета. Мне было все равно, кроме того, это не разрешалось, и у меня не было времени на расспросы. Можно только сказать, что переворот готовился на таком профессиональном уровне, что в истории нельзя было найти подобных примеров.
Ахтман, которому не исполнилось и тридцати, был сама революция. Разумеется, он не занимался всеми деталями сам, у него был штаб, ведавший экономическими, военными и политическими сторонами. Но он был причастен ко всему, поток распоряжений, исходивший с его письменного стола, был невероятно обилен, и к нему обращались по любым вопросам.
Так сложились обстоятельства. Отец Ахтмана был гением-вождем в первые годы существования Комитета, а сын рос при отце.
Когда того обнаружили однажды утром мертвым - за письменным столом, юношу, естественно, позвали на совет, никто больше его не знал обо всех делах и замыслах, и вот вдруг спустя два года Совет Директоров заметил, что до сих пор не избран новый президент, и за мальчика-вундеркинда все проголосовали единогласно.
Силовой щит был детищем Ахтмана. Благодаря своему неукротимому "аппетиту" к чтению он выкопал в каком-то довоенном научном журнале статью, в которой говорилось об аномалии, наблюдаемой в мощном электрическом поле, которое при определенных условиях начинало пульсировать в некоем сложном алгоритме перемены высоких частот. Ахтман вызвал одного из своих придворных физиков и спросил его, какое оборудование потребуется, после чего оно было по частям наворовано и переправлено в Убежище. Спустя два года возможности силового щита проявились. В последующие пять лет прорабатывались детали конструкции. Еще через год генератор щита успешно прошел испытания. И теперь, по прошествии еще двух лет, отдельные блоки установки были готовы к окончательной сборке.
У нас не было условий для изготовления деталей с идентичными параметрами. Поэтому каждый узел нуждался в отдельной точной юстировке, это тонкая операция, которая производилась с помощью высокоскоростного компьютера, встроенного в электрическую цепь. Я нужен был для обслуживания компьютера.
Я почти забыл о сне в последующие три недели. Я трудился ради свободы, ради моих сыновей, за которых так переживал, ради профессора Бианчини. Возможно, эны сочли необходимым подвесить профессора Бианчини на фонарном столбе, но, обливая его бензином и поджигая, они действовали лишь из собственного энтузиазма...
* * *
Ахтман посмотрел на меня из-за своего стола. Его широкое квадратное лицо было совсем белым, он был одним из тех, кто никогда не показывался на земле.
- Кофе? - предложил он. - Он в основном из цикория, но, по крайней мере, теплый и жидкий.
- Спасибо, - ответил я.
- Вы поработали действительно отлично. - Когда он наливал мне кофе, его руки слегка дрожали. - Просто не верится.
- Последний блок протестирован и установлен всего час назад. Грузовики уже на подходе.
- Решительный день. - Его глаза были пусты, он устремил невидящий взгляд на настенные часы. - Значит, осталось сорок восемь часов.
Вдруг он закрыл лицо руками и прошептал:
- Что же мне делать?
Я растерянно заморгал.
- Как?.. Разве вы не собираетесь руководить революцией? - спросил я после долгой паузы.
- О, конечно, конечно. А потом? - Он подался вперед весь дрожа. - Вы мне нравитесь профессор. Вы похожи на моего отца, вам это известно? Только вы добрее. Мой отец был воплощением Революции, великого святого дела. Вы можете себе представить, что значит расти с человеком, который на самом деле не человек, а воплощение одной идеи? Вы можете вообразить, что за пятнадцать лет юности и возраста молодого мужчины можно ни разу не сбросить с себя груз ответственности, чтобы выпить кружку пива, посидеть с товарищами, поцеловать девушку, послушать концерт, пройти под парусом по голубой водной глади? Мне было семнадцать лет, когда одна молодая пара выбралась на пикник, забрела в Вирджиния-Сити и увидела чересчур много, и я приказал их расстрелять, это в семнадцать лет! - Он снова уронил голову на руки. - В ближайшие несколько дней погибнет много хороших порядочных людей... не только с нашей стороны. Боже, неужели вы думаете, что отдав такой приказ, я могу удалиться от дел и стать тем, кем способен стать!