Журнал "Нива" за 1915 год сообщает о французском добровольце Габриэле Эльчене, сражающемся в рядах сибирских стрелков{327}.
Осенью 1915 года резко осложнилась обстановка в Сербии, которая подверглась нападению трех армий противника: германской, австро-венгерской и болгарской, под общим командованием способного германского генерала фон Макензена. Мужественная сербская армия, под командованием короля Петра I и воеводы Путника, обливаясь кровью под натиском превосходящего противника, отступала. Против 12 сербских дивизий действовало 20 австро-болгаро-германских. 6 октября австрийская артиллерия подвергла Белград жесточайшему обстрелу, в результате которого погибло 5 тысяч человек. 9 октября Макензен переправился через Дунай и после упорного сражения, в котором немцы потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными, взял сербскую столицу. Над Сербией нависла угроза военного поражения. Россия оказать помощь Сербии не могла, так как находилась в тяжелом положении после кровавого лета 1915 года. Вся надежда была на помощь западных союзников. 5 октября англо-французские соединения под командованием французского генерала Саррайля численностью 20 тысяч человек высадились в г. Салоники с целью помочь сербам. Однако, Саррайль бездействовал. Как пишет французский историк Поль Галланд, "он пытался установить взаимодействие с сербами"{328}. Это "взаимодействие" Саррайль искал до тех пор, пока сербская армия не потерпела полный крах, будучи раздавленной противником. Никаких попыток наступления союзники не предпринимали. Возмущенный генерал Алексеев подал Государю "Записку о необходимости воздействия на Англию и Францию с целью заставить их принять меры к спасению сербской армии", в которой говорилось: "Спасти доблестные остатки сербской армии, которая еще сослужит великую службу союзу, может только Державное настойчивое слово Вашего Императорского Величества президенту Французской республики и Английскому королю. Гибель сербских солдат лежит позором на Франции и Англии, в руках коих были все средства, но не было желания, или было много веры в одного из союзников Италию, который этой веры не заслуживает"{329}.
Император Николай II, которому, как пишет генерал Данилов, "интересы Сербии оставались всегда близки", категорически высказался за продолжение оказания помощи Сербии. Эта позиция Царя становилась тем более своевременной, так как среди союзников стало набирать силу стремление удалить из Салоников свои войска. 6-го декабря в Шатиньи состоялось совещание по этому вопросу. Французы склонились к русской позиции за продолжение операции в Салониках, англичане были категорически против, но остались в меньшинстве. В результате было принято общее решение о сохранении союзного военного присутствия в Салониках. Одновременно Император решил направить в Салоники еще и русскую бригаду, специально для этого сформированную. "Надо отметить, - пишет М.К. Чиняков, - что Россия долгие столетия имела свои интересы в странах Балканского полуострова и при развитии нынешней ситуации нельзя было не ожидать, что Россия вышлет свои войска, например, в Македонию. Кроме того, высадкой русской бригады Россия хотела дать понять Болгарии, что первая будет воевать со второй, раз болгарское правительство решило примкнуть к Центральному союзу. И здесь, как видим, большую роль в принятии военного решения опять играла политика"{330}. Французское командование очень торопило русское с формированием этой бригады. Эта торопливость объяснялась тем, что французы вели настойчивые переговоры с Румынией о вступлении последней в войну на стороне Антанты. Румыния одним из условий своего вступления ставила наступление союзников из района Салоников. В конце апреля 1916 года генерал По высказал это пожелание на аудиенции у Государя. Но Николай II сказал, что "формирование бригады идет своим чередом; уточнить же срок готовности частей едва ли возможно, дабы излишне не стеснять работы военного министерства"{331}.
8-го мая представитель французского правительства Р. Вивиани вновь просил Государя ускорить отправление бригады, подчеркивая жертвы, понесенные Францией, и указывая на необходимость прийти к ней на помощь. Государь ответил, что он разделяет озабоченность Вивиани, что он делает все, от него зависящее, чтобы оказать помощь Франции, но имеется ряд затруднений. Наконец, 3 июля 1916 года сформированная бригада отплыла на 9 французских и английских пароходах. Пароходы шли без всякой охраны, хотя их должны были сопровождать английские военные корабли. Начальник 2-й Особой бригады генерал Дитерихс писал: "Надо отдать должное англичанам, что они большие свиньи"{332}. 16 июля корабли прибыли в Марсель, а 5 августа в Салоники.
Неоднозначная картина складывалась и с поставками союзниками оружия в Россию. С одной стороны, союзники были крайне заинтересованы в боеспособности русской армии. Этим объясняется рост военных поставок из-за границы. В 1915 году Россия получила от союзников пулеметов - 1 057, 3-х дюймовых снарядов около миллиона, 4-6 дюймовых снарядов - 129 000. В 1916 году эти цифры соответственно составили: пулеметов - 9 428, 3-х дюймовых снарядов - восемь миллионов, 4-6 дюймовых снарядов - 1 692 000. Кроме того, в 1916 году в Россию было поставлено 446 тяжелых (осадных) орудия и 46 000 снарядов к ним{333}. Но с другой стороны, решающие победы на Восточном фронте, вероятно, были для правящих кругов Франции и Англии нежелательны. Ослабевшая, но сопротивляющаяся Россия была им более выгодна, чем Россия сильная и сокрушающая. В конце 1915 года русское военное ведомство решило построить пять автомобильных заводов с программой в 7,5 тысяч машин в год. Но все эти заводы не были пущены в ход и даже не были достроены, так как предназначенное для них иностранное оборудование не было прислано союзниками{334}.
Генерал М. Свечин писал: "На нашу просьбу к французам о заказе снарядов со своих заводов - мы получили отказ. У них не оказалось той жертвенности, которую проявили мы в начале войны, не готовыми наступать для помощи союзнику. Лишь в 1916 году французское правительство дало нам разрешение покупать небольшой процент продукции завода в Крезо. Дирекция завода не постеснялась брать с нас непомерно высокие цены"{335}.
К 1916 году Император Николай II был отмечен высшими наградами Франции, Англии, Бельгии и Сербии. Император Николай II был фельдмаршалом Великобритании: звание, которого не имел английский король. Вручая Царю орден Бани от имени короля Георга, английский посол сказал: "Король, в знак восхищения перед русским флотом, повелел мне передать Вашему Императорскому Величеству, как Верховному Вождю сухопутных и морских сил, знак первой степени ордена Бани за военные заслуги"{336}.
Д) Последние месяцы во главе армии
В 1916 году по личному приказу Императора Николая II был основан город Романовна-Мурмане (ныне город Мурманск). Это событие имело для России огромное значение - она приобретала незамерзающий порт. Была построена в кратчайший срок, в 20 месяцев, Мурманская железная дорога длиной в 1050 км, проходившая через край вечной мерзлоты.
Здесь нельзя не сказать о еще одной личной заслуге Николая II - о спасении сотен тысяч армян от турецкого геноцида. К сожалению, в 1915 году он не смог полностью предотвратить страшную бойню, устроенную турками, но оказал огромную помощь армянам. "По личному приказу Государя Императора Николая II, - пишет П. Пагануци, - русские войска предприняли ряд мер для спасения армян, в результате которых из 1 651 000 душ армянского населения Турции было спасено 375 тысяч, то есть 23%, что само по себе является исключительной цифрой"{337}. Г. Тер-Маркариан писал по этому поводу в своей книге "Как это было": "Ради исторической справедливости и чести последнего русского царя нельзя умолчать, что в начале описываемых бедствий 1915 года, по личному приказанию царя, русско-турецкая граница была приоткрыта и громадные толпы скопившихся на ней измученных армянских беженцев были впущены на русскую землю"{338}.
К концу 1916 года в России остро чувствовались разлад железнодорожного транспорта и перебои продовольственных поставок в армию. Эти проблемы чрезвычайно волновали Государя. Начальник военных сообщений Ставки генерал Н.М. Тихменев вспоминал: "Предшествующее революции время войны сопровождалось, между прочим, двумя явлениями в области народного хозяйства: так называемым расстройством транспорта и недостатком продовольствия в городах и армии. Железные дороги казались каким-то таинственным и неисчерпаемым исполином, который должен был безотказно делать все, что от него требовали. Отсутствие на железных дорогах необдуманно взятых в армию железнодорожных рабочих и специалистов, которых пришлось потом возвращать к их прямому делу, - давало себя чувствовать самым существенным образом. Другое явление - недостаток продовольствия в городах и на фронте - было печальным фактом. Оба означенные явления крепко беспокоили и заботили всех, кто так или иначе был прикосновенен к делу снабжения армий и населения. И крепче и больше всех заботили они покойного Государя, ясно понимавшего всю катастрофическую важность голодных волнений в населении и роковое влияние на ход боевых военных операций недостатка продовольствия"{339}.
Во время встречи с Тихменевым Николай II затронул эти проблемы: "Остановившись передо мной, Государь секунду помолчал и затем спросил: "Скажите, Тихменев, все ли перевозите продовольствие для армии?" "Мы перевозим все, Ваше Императорское Величество, - ответил я, - но должен доложить Вам откровенно, что удается это лишь потому, что дают нам к перевозке не очень много". "Да, да я знаю", - сказал раздумчиво Государь. Затем опять произошла некоторая пауза, после которой он, посмотрев на Егорьева и на меня и соединяя нас, таким образом, в общей беседе, сказал, обращаясь к Егорьеву: "Я вас прошу, достаньте непременно продовольствие для армии, а вы (обращаясь ко мне) непременно его перевезите. Я не сплю по целым ночам, когда я думаю, что армия может голодать""{340}.
Несмотря на имеющиеся глубокие проблемы в снабжении, положение к концу 1916 года, в военном и промышленном плане, внушало надежду на благополучный исход кампании. Оно, конечно, не позволяло закончить войну в 1917 году триумфальном вступлением в Берлин, но оно неминуемо привело бы к наступлению по образцу так называемого "Брусиловского прорыва". На весну-лето 1917 года свое наступление готовили союзники на Западном фронте. В таких условиях сильно подорванная германская армия, несмотря на все свое мастерство, просто не смогла бы долго противостоять такому давлению с запада и востока. Катастрофа Германии неминуемо наступила бы в конце 1917 - начале 1918 года. Об этом свидетельствуют и немецкие генералы. Так, генерал Людендорф пишет, что всю надежду в начале 1917 года немцы возлагали на подводную войну. "Без подводной войны разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным"{341}. Будущее казалось уверенным, фронт надежным. "17 декабря, писал Государь императрице, - все главнокомандующие приезжают сюда на военный совет, так как пора готовить планы на будущую весну"{342}. "Русская армия к тому времени, - писал полковник В.М. Пронин, - благодаря усиленному производству отечественной промышленности и поддержке союзников, располагала огромными материальными и техническими средствами, она была ими богата как никогда. Что же касается духа армии, то он заставлял желать лучшего. Продолжительная и кровопролитнейшая во всей мировой истории война, вызвавшая огромную напряженность духовных и материальных сил, понизила вообще моральную устойчивость борющихся наро. дов и их армий. Но, нужно правду сказать, это в большей степени, чем кого-либо, коснулось нашей родины и русской армии; причиной тому были обстоятельства внутриполитического характера и, в частности, это был результат крупных пробелов в воспитании народных масс в духе сознательной и горячей любви к родине.
В общем же, однако, нужно признать, что русская армия начала 1917 года, прочно державшая свыше чем 1000-верстный фронт, представляла внушительную силу и могла быть использованной не только для продолжения пассивной обороны, но и для наступления, что, при наличии огромных технических средств, сулило успех. Тот удар, который готовилась нанести вместе с союзниками Россия, был бы, более чем вероятно, роковым для Германии"{343}.
Генерал А.С. Лукомский писал в своих воспоминаниях: "Заседание состоялось 17/30 и 18/31 декабря под председательством Государя Императора. Главный удар решено было нанести на Юго-Западном фронте. На этом фронте остановились вследствие того, что, по имеющимся условиям, там можно было начать операцию раньше, чем на Западном и Северном фронтах, позиции противника там были более слабые и рассчитывали, что на этом фронте, после прорыва позиции противника, можно будет достичь решительных результатов. После успеха на Юго-Западном фронте намечено было перейти в наступление и на других фронтах"{344}.
Это было последнее большое военное совещание Императора Николая II Верховного Главнокомандующего. 18 декабря Николай II покинул Ставку и отправился в Царское Село. "Циркулировали упорные слухи, - пишет Лукомский, - что Государь в Ставку не вернется и состоится назначение нового главнокомандующего. Говорили о возможности возвращения великого князя Николая Николаевича"{345}.
В.И. Мамонтов писал о том времени в своих воспоминаниях: "Я нашел Государя бодрым и жизнерадостным, каким уже давно Его не видел. Он великолепно выглядел и казался помолодевшим и полным сил, что я Ему и высказал. "Физически-то я всегда чувствую себя хорошо и это неважно, что я выгляжу лучше, - сказал мне Государь. - А вот важно то, что нравственно я сейчас совершенно спокоен и уверенно смотрю в будущее. Я много работаю и, будучи в курсе всех наших военных действий, вполне убежден, что победа нам обеспечена"".
Мамонтов, согласившись с Царем, что военная ситуация благоприятна для России, высказал озабоченность внутриполитической обстановкой. "Государь внимательно, с недоверчивой улыбкой и возраставшим изумлением слушавший меня, не прерывая, при заключительных словах моих воскликнул: "Да вы с ума сошли, вам все это приснилось и приснилось когда же? Чуть не накануне нашей победы?! И чего вы боитесь? Сплетен гнилого Петербурга и крикунов в Думе, которым дорога не Россия, а их собственные интересы? Можете быть спокойны; если бы и могли произойти какие-нибудь неожиданности, то соответственные меры против них приняты и повторяю, победа теперь уже на за горами""{346}.
До февральских событий оставалось меньше трех месяцев.
Глава 7.
Николай II и вопрос о черноморских проливах
Обладание черноморскими проливами - это давнишняя мечта России. Босфор и Дарданеллы давали ключ к Европе, открывали возможность господства на важнейших морских коммуникациях. Но кроме этих геополитических причин, проливы имели еще и огромный религиозный смысл для России. Они открывали дверь к заветной мечте - Царьграду, к великой миссии: поднять крест на святую Софию. Однако все устремления России в XVIII и XIX веках: при Екатерине Великой, при Александре I, при Николае I, при Александре II - не увенчались успехом. Противники России, прежде всего, Англия, хорошо понимали, что тот, кто владеет черноморскими проливами - владеет важнейшим геополитическим центром земли.
События XIX века не дали России добиться важнейшей геополитической задачи - утверждения на Босфоре и Дарданеллах. Но русская государственная и военная мысль постоянно возвращалась к этой цели. Чем больше в Европе пахло порохом, тем больше в русских штабах рассматривались возможности этих присоединений. Особенно эти планы усилились во время и после Балканских войн, когда стало ясно, что Турция сама уже не в состоянии удерживать свои оставшиеся владения. Сближение Турции с Германией и всяческое заигрывание ее с кайзером Вильгельмом II еще больше заставляли русских планировать возможную войну с Портой и возможные приобретения после победы. Одновременно вопросами о проливах занимается русская дипломатия. В 1908 году Россия проводит зондаж своего французского союзника на предмет открытия для нее черноморских проливов. 2 октября 1908 года, во время своего визита в Париж, тогдашний министр иностранных дел России Извольский поставил перед французами вопрос о проливах. И вновь французы, постоянно заверявшие Россию в своих дружеских к ней отношениях, заняли двусмысленную позицию. Глава французского правительства Клемансо, на словах сочувственно отнесшийся к планам Извольского относительно открытия проливов для русских военных кораблей, не высказал ни малейшего желания активно помочь их осуществлению. Французский министр иностранных дел подчеркнул необходимость уважать суверенитет Турции и важность согласия с Англией{347}.
В том же 1908 году в Морской Генеральный Штаб ВМФ поступали различные записки и предложения от военных моряков, в частности, от вице-адмирала Л.А. Брусилова. Летом 1908 года состоялось Особое совещание, которое получило Высочайшее одобрение. На его основе были составлены оперативные разработки под грифом "совершенно секретно" по организации десантной операции на Босфоре. Там же ставились и основные цели по захвату проливов и объяснялись причины почему этот захват необходим. Вот что говорилось в одном из этих документов: "В случае благоприятного исхода главной Босфорской операции, обстоятельства военного времени могут вызвать наступления нашего флота совместно с сухопутными силами на Босфор. В высочайше одобренном заключении Особого Совещания 21-го июля 1908 установлено, что политическая обстановка может вынудить нас занять Верхний Босфор. Владение проливами имеет для России тройное значение:
Россия получает возможность упростить оборону своего черноморского побережья.
Россия получает базу в Средиземном море, как точку опоры, дающую ей возможность проявлять свою мощь, а в некоторых случаях и владычествовать на этом море"{348}.
Но в это же время вокруг проливов и Константинополя продолжается активная борьба ведущих европейских государств за господство в этом регионе. Не найдя должного понимания у Франции, Россия обратилась к Турции с предложением открыть проливы для черноморских государств, то есть, главным образом, для самой себя. Англия видела в Константинополе свое правительство и категорически высказывалась против русского присутствия в проливах. Что же касается Германии, то она вела самые активные действия за влияние на турецкого султана и добилась в Турции главенствующего влияния. Сама же Турция вела двойную игру: в Петербург сообщала о согласии с русским проектом открытия проливов для черноморских государств, но одновременно заявляла англичанам, что никогда не примет русские предложения. Таким образом, дипломатические попытки России по защите своих интересов в зоне черноморских проливов терпели крах. Военное решение вопроса снова казалось единственно возможным. Как пишет историк К.Ф. Шацилло: "Невозможность сохранить статускво в проливах и чрезвычайная важность их для нормального функционирования экономики страны вновь постепенно приводят с конца 1911 г. царизм к мысли о том, что единственный способ гарантировать свои жизненно важные интересы и предупредить переход проливов в "чужие руки" - это захватить их себе"{349}.