— Фу, черт! — О'Патли передернул плечами. — Опять какая-то голливудская стряпня с удавленниками, призраками и прочей галиматьей.
Ниже большой афиши была наклеена дополнительная — «Сверх программы». Она невольно задержала внимание О'Патли, в какой-то мере отвечая на занимавшие его мысли. Он просмотрел афишу, подумал и прошел мимо.
Но, пройдя несколько шагов, он вернулся, задумчиво посвистел и подошел к кассе кинотеатра.
Кинодраму «с ужасами» О'Патли так и не посмотрел, однако в редакцию вернулся с запозданием, его уже ожидали гранки очередного номера «Рабочей газеты».
Редактор с размаху плюхнулся на заскрипевший стул, подвинул к себе графин и, залпом выпив стакан воды, долго разглядывал в круглой пробке графина свое искаженное изображение.
В решении поставленной задачи было достаточно много и риска, и фантазии. И все же она казалась ему выполнимой… Выпив еще один стакан воды, он подвинул к себе гранки и принялся за работу…
На следующий день О'Патли постарался освободиться раньше.
Выходя из редакции, он захватил с собою фотоаппарат с мощным телеобъективом…
Господин Эксон гневается
— Когда вы ликвидируете забастовку на заводе? — вас спрашиваю! господин Эксон хлопнул ладонью по столу — с чернильного прибора покатилась на пол латунная крышка.
Шеф полиции стоял вытянувшись и нервно подергивал щетиной усиков. В его душе боролись возмущение и осторожность.
Какое имеет право этот боров кричать на него, фон Штрипса, бывшего офицера германской армии, кавалера Железного Креста. Сейчас он тоже стукнет кулаком по столу и крикнет: «Молчать, хам! Вон из кабинета!». Рука фон Штрипса уже сжалась в кулак…
— Я постараюсь, — сказал он. — приложу все усилия…
— Вот что, фон Штрипс, — даже не глядя на него, сказал господин Эксон, вы получаете у меня больше, чем получает наш министр. Но если вы через два дня не найдете зачинщиков забастовки, я снижу ваш оклад на одну треть. Еще два дня — наполовину… А через неделю я вас выгоню, фон Штрипс, к дьяволу. Вы слышите? К дьяволу!..
Не снимая ни пальто, ни шляпы, господин Эксон прошел в кабинет к фрейлейн Морге. Она неторопливо поднялась ему навстречу.
— Я рада вас видеть. Примите пальто и шляпу, — резко бросила она своему рыбоглазому служителю, который, понятно, не слышал ни слова — все это говорилось специально в адрес невежливого гостя. — Господин Эксон, я прошу извинить моих нерасторопных слуг.
Господин Эксон недобро посверкал глазами, однако снял с себя шляпу и пальто.
— У вас такой расстроенный вид, — участливо сказала фрейлейн Морге, наливая в бокалы вино из графина на столе. — Надеюсь, вы здоровы?
— Неприятности, — пробурчал господин Эксон, по-хозяйски усаживаясь в кресло.
— Догадываюсь.
— Не мудрено, сейчас об этом знает уже полгорода. Но вот если о забастовке узнает военный министр, то я, наверное, потеряю заказ. И все это по милости вашего болвана в полиции.
— Болван в полиции скорее ваш, чем наш.
Господин Эксон не терпел возражений. Щеки его начали медленно розоветь.
Эта фрейлейн держит себя так, словно она здесь хозяйка, а он ее гость. Он, построивший всю лабораторию на свей собственные деньги?!
— Черт знает что! — слова у господина Эксона вырывались шипящие и злые, как струйки пара из-под крышки котла, готового взорваться. — Похоже, что и с вашей лабораторией я тоже лечу в трубу. Когда наконец, вы дадите мне вирус?! — почти закричал он.
— Вирус есть.
— Это чепуха, а не вирус! Чтобы заразить вашим вирусом человека, нужно бегать за ним со шприцем.
— Не совсем так.
— Я хочу знать, когда вы дадите мне настоящий доброкачественный вирус, который можно будет продать, как военное оружие… Вы знаете, сколько стоит мне вся ваша лаборатория!
— Конечно, — невозмутимо ответила фрейлейн Морге, — я же все-таки заведую клиникой.
— Так вот, скажите мне, заведующая клиникой, — едко скривил губы господин Эксон, — когда я перестану платить, а начну получать? — плачу направо, плачу налево; оплачиваю неустойки, штрафы полиции, лаборатории. Черт побери! — не бездонный мешок. Когда я перестану платить, я вас спрашиваю? Что это у вас в руках?
— Счет, господин Эксон. Дополнительные расходы по клинике. Всего на двадцать пять тысяч.
Господин Эксон оторопело моргнул. Губы его сжались в тонкую щелочку. Он медленно протянул руку, взял счет, старательно сложил его пополам, еще раз пополам… потом быстро разорвал его на кусочки и бросал на ковер.
— Вот! — выдохнул он.
— Что ж, — сказала фрейлейн Морге, доставая из стола чистый бланк, — мне придется выписать новый счет.
Лицо господина Эксона из розового стало темно-багровым. С безмятежной улыбкой фрейлейн Морге встретила его взбешенный взгляд. Со злорадным удовольствием она точно рассчитала паузу и сказала в ту самую секунду, когда с его губ били готовы сорваться непростительно оскорбительные слова.
— Я попробую спасти ваш военный заказ. Тем самым избавлю вас от штрафа, сумма которого во много раз больше моего счета. Вот список стачечного комитета бастующих, — и она толкнула по столу листок бумаги.
Господин Эксон закрыл рот. Недоверчиво протянул руку к листку. Прочитал.
— Как вы это узнали? Почему их не знает шеф полиции?
— Вы же сами сказали, что он болван. Потом у него свои методы, у меня свои. Мои оказались лучше. — также знаю и главного руководителя забастовки, председателя стачечного комитета. Это электрик из пятого цеха Дэн Марти.
— Но его фамилии в списке нет.
— Его фамилии в списке нет, — согласилась фрейлейн Морге. — Он уже у меня.
— Как так?
— Очень просто. Дэн Марти заболел.
— Ага… — господин Эксон начал понимать. — Вы мне его покажете?
Через несколько минут два санитара ввели в кабинет Дэна Марти. У него только что прошел припадок, босые ноги его бессильно подвертывались на ходу. Но глаза смотрели прямо и осмысленно. Он подумал, что его ведут к врачу, и вместо этого увидел перед собой торжествующее лицо хозяина завода дизелей.
— Попались, господин председатель!
Воспаленное сознание Дэна Марти с лихорадочной быстротой связало воедино разрозненные события: забастовку на заводе, внезапную его болезнь и появление здесь господина Эксона. Он понял, что попал в капкан.
Это вызвало у него не панику, а гнев. Он хотел сказать что-то презрительное, но губы его затряслись, в груди не хватило воздуха.
— Я отучу вас устраивать забастовки на моем заводе! Вы подохнете здесь, как крыса в ловушке!..
Дэну Марти стало стыдно за свое бессильное молчание, которое могли признать за трусость. Он облизнул языком сухие, негнущиеся губы.
— Ничего… — прохрипел он с усилием. — Другие… другие…
Закончить ему не хватило сил — горло перехватила нервная спазма. Голова его качнулась набок. Он с усилием выпрямился, набрал полную грудь воздуха… и плюнул прямо в лицо Эксона.
— Увести! — скомандовала фрейлейн Морге. — Господин Эксон, надеюсь, теперь вы подпишите счет?
В комнату к Березкину Байдаров вошел один.
Перешагнув порог, он тут же нагнулся: над его головой просвистел конец удилища. Березкин стоял на стуле, в левой руке его было руководство по спиннингу, в правой — удилище для спиннинга, и он разучивал «заброс блесны слева направо, катушкой вверх».
— Сколько стоит? — осведомился Байдаров, показывая на сверкающее красным лаком новое удилище.
— Двести десять, с катушкой. Посторонись, Яша.
Березкин опять махнул удилищем и сшиб с тумбочки флакон с одеколоном.
— Так, — сказал Байдаров, — «Кремль»?
— Да!
— Еще двадцать рублей. Итого: двести тридцать рублей выброшенных денег.
— Ничего подобного. — привезу вот таких щук.
— Сережа, милый. Да таким рыболовам, как ты, рыба попадает только в популярных очерках по рыболовству. Тебе выгоднее было бы купить хороший чемодан. Он и нужнее, и стоит значительно дешевле.
— Зачем мне чемодан? Завтра я еду на рыбалку.
— Завтра ты поедешь за границу. В Европу, — сказал Байдаров. Он взял из рук Березкина удилище и поставил его за шкаф. — Щуки подождут. Вот командировочные удостоверения, деньги. В Кенне созывается Европейская конференция биологов, мы должны поехать на нее и дать читателям «Огонька» исчерпывающие сведения о том, что там будет происходить.
— Но почему именно мы?
— Получилось так. Главный редактор узнал, что я знаю три европейских языка, и моя кандидатура наметилась сама собой. Но я сказал, что мне одному будет скучно…
— Вот тебе на, — протянул Березкин. — А я хотел отпуск взять.
— Что поделаешь. Человек предполагает — главный редактор располагает, — философски заметил Байдаров. — Не расстраивайся, Сережа, — щук твоих никто не поймает. Прокатишься по Европе. И чтобы и тебе не было скучно, мы едем на конференцию вместе с нашим ученым-биологом.
— Ты считаешь, что мне с ним будет веселее, — продолжал волноваться Березкин. — даже не знаю, как с такими учеными разговаривать. Это будет какой-нибудь пожилой, солидный дядя…
— Угу, — промычал Байдаров.
— В очках вот таких…
— Точно. Ты угадал. Пойдем, я тебе его покажу. Он у меня в комнате сидит.
Березкин испуганно прикрыл рот ладонью: комната Байдарова была рядом.
— Почему же ты меня не предупредил? Он же все слышал.
— Может быть.
— Он, вероятно, обиделся?
— Ну зачем же ему обижаться на правду, — заметил Байдаров, подталкивая товарища к дверям.
В комнате Байдарова с журналом в руках сидела девушка. Она подняла голову.
Березкин узнал Таню Майкову.
Письмо господина Эксона, как и все его письма, было кратким и исчерпывающе-деловым. Несколько фраз подчеркнуто: «…На конференции будет присутствовать с группой русских представителей сотрудник Института витаминов, ассистент проф. Русакова…» Фрейлейн Морге внимательно прочитала подчеркнутые фразы. Подумала. Потом взяла карандаш и очертила их жирным черным прямоугольником.
Книга вторая В ЗАСТЕНКАХ КЛИНИКИ
На конференции
Международная конференция, посвященная лечению авитаминозов, шла своим чередом. На третий день с большим интересом был выслушан доклад сотрудницы советского Института витаминов Татьяны Майковой.
Таня читала свой доклад на русском языке. В этот же день вечерние газеты поместили на своих страницах его краткое изложение.
«Советский представитель, — писали газеты, — доктор Майкова сообщила, что в России, в Институте витаминов заканчиваются экспериментальные работы по синтезу комплексного препарата витаминов группы “В”, в высшей степени благотворно действующего на нервную систему. Препарат сложен и очень дорог в изготовлении, однако Советское правительство, учитывая его большое лечебное действие, после перехода к массовому изготовлению, намерено отпускать препарат любой стране».
Это была уже политика, пресса зашевелилась.
О конференции заговорили. Репортеры и журналисты стремились наверстать упущенное.
Среди солидных известных ученых, приехавших со всех концов Европы, Таня Майкова была самой молодой, и вначале журналисты не обратили на нее особого внимания. Зато теперь, после ее доклада, когда оказалось, что эта красивая девушка является научным сотрудником советского Института витаминов и даже уполномочена выступить на конференции с докладом, фоторепортеры и газетные корреспонденты стали осаждать Таню. Ее без конца фотографировали, засыпали самыми неожиданными вопросами.
Ее, например, спрашивали, пьет ли она у себя на родине водку, какие носит туфли, кто ее родные, и задавали много других вопросов…
Владелец фабрики женского трикотажа явился к ней в номер с чековой книжкой и умолял Таню назвать сумму, за которую она согласилась бы сфотографироваться для рекламы его изделий. Он упрашивал так настойчиво, что Тане пришлось обратиться за помощью к Байдарову.
Тот внушительно предложил трикотажному дельцу свои услуги, и назойливый фабрикант покинул номер.
Таня стала прятаться от репортеров. Те начали ловить ее у подъезда гостиницы, в такси, в ресторане. Телефон в ее номере звонил не переставая. Если она не отвечала, к ней стучались в двери. Если она не открывала — пытались заглянуть в замочную скважину. Наконец, она обнаружила одного особо настойчивого фоторепортера у себя в ванной комнате.
— Товарищи! Ну это невозможно, — чуть не плача жаловалась она Байдарову и Березкину, закрывшись у них в номере. — больше не могу! Есть у вас пирамидон?
Друзья отодвинули в сторону пленки, снимки, блокнот и усадили расстроенную Таню в кресло.
Березкин стал искать порошки от головной боли, — Нет, — сокрушенно сказал Сережа. — Нет пирамидона. Но я сейчас принесу. Посидите, Таня.
— Вы куда?
— Внизу, в подъезде есть аптечный киоск.
— Сережа, не надо, не ходите. — Таня устало улыбнулась и потерла пальцами виски.
Это движение заставило Березкина немедленно выскочить в коридор. Не дожидаясь лифта, он мигом пролетел по лестнице все четыре этажа и, ворвавшись в аптечный киоск, перепугал кокетливую продавщицу.
Оставив у нее сдачу, он вернулся в номер и поспешил к графину с водой. Но стаканом уже завладел Байдаров.
Принимая у Березкина пирамидон, Таня ласково пожала ему пальцы. Он смущенно вспыхнул и покосился на Байдарова.
— Спасибо, мои хорошие, — сказала Таня. — не представляю, как бы я себя чувствовала здесь без вас. И когда только мы отсюда уедем?
— Теперь уже скоро, — ответил Байдаров. — Каких-нибудь два-три дня осталось.
— Ох, скорее бы. До того здесь все надоело. А особенно репортеры. Вы бы только знали, сколько раз меня сегодня фотографировали, сколько раз заставляли улыбаться.
— Сочувствую, Танечка, — согласился Байдаров… — Слава, в моем представлении, всегда напоминала горчицу: в небольших дозах приятно, но когда ее много- щиплет во рту. Нужно сказать, что популярность у вас здесь необычайная. Она затмила даже внимание к министру, — Байдаров взял со стула пачку газет, — его фотография помещена после вашей и размером в два раза меньше.
— Вы все шутите, Яша, — улыбнулась Таня. — Но уберите, пожалуйста, газеты. — на них смотреть не могу. Не знаю, куда бы скрыться от иностранных журналистов.
На столике за ее спиной резко зазвонил телефон. Таня вздрогнула. Байдаров снял трубку.
— Меня здесь нет, — шепнула девушка.
Байдаров согласно кивнул, но в трубку сказал «Да, здесь» и подал ее Тане.
— Яша! — укоризненно протянула она.
— Это из нашего консульства. С вами консул желает поговорить.
Друзья отошли в сторону и занялись своими делами.
Вначале Таня долго слушала и только повторяла утвердительно: «Да… да… да». Потом она вдруг спросила: «А репортеры там есть?» Как видно, консула озадачил ее вопрос, и Тане пришлось повторить его… «Хорошо, я сама поеду туда», — заявила она, выслушав ответ. Консул, очевидно, не соглашался. Таня настаивала. «Я же не одна буду, — вдруг прибавила она. — Ну, конечно, они тоже поедут, — она улыбнулась Байдарову. — Они согласны, продолжала Таня. — Да, да, согласны».
Она повесила трубку и с виноватым видом повернулась к друзьям.
— Ну? — пробасил Байдаров. — Признавайтесь, в какую поездку втравили вы нас с Сережей.
— Товарищи, — сказала Таня умоляюще, — поедемте со мной в Зиттин, консул сказал, что это недалеко, около трехсот километров.
— Что там случилось? Зачем ехать?
— Видите ли, в консульство поступил запрос из Зиттинской рабочей больницы. Там у них появился больной с редкой формой авитаминоза. Они надеются на наш препарат, просят нашего совета. Консул предложил привезти больного сюда, но больной в тяжелом состоянии. — согласилась приехать в Зиттин. Консул сказал, что там всего две газеты и репортеров в десять раз меньше. Но меня одну он не отпускает.
Байдаров вздохнул и потянулся за папиросами.
— Яша, консул дает нам свою машину. У него есть старый Кадиллак, машина спокойная, и мы хорошо доедем.
…В то время, когда Байдаров и Березкин усаживались в Кадиллак, а консул говорил Тане: «…вы там поосторожнее, Зиттин город портовый…», в Зиттине фрейлейн Морге сказала доктору Крейде:.
— Майкова приедет к нам через несколько часов. Принимать ее будете вы, в больнице. Ей пока незачем знать о нашей клинике.
— Понимаю.
— У вас все готово?
— Конечно.
— Больной есть?
— Да, фрейлейн Морге. Вчера только поступил.
— Так вот, доктор Крейде. Вы знаете, как отцу нужен препарат профессора Русакова. Мы должны достать рецепт его у этой Майковой во что бы то ни стало…
Плохие предчувствия
До Зиттина доехали за пять часов.
Таня вела машину сама, завоевав это право после жестокого спора с Байдаровым. который говорил, что не может позволить ей, женщине, вести машину.
— Все эти триста километров, Танечка…
— Двести восемьдесят, Яша.
— Все двести восемьдесят километров меня будет мучить совесть, что вы работаете, а я сижу сложа руки…
— Да какая же это работа, — возражала Таня, — сидеть в кабине и держать рулевое колесо. Вести машину по такой дороге одно удовольствие. Может быть, вы боитесь, что я плохо управляю машиной?..
Наконец, Байдаров уступил. Демонстративно насупившись, он предоставил Березкину место рядом с Таней, а сам расположился на заднем сидении вместительного Кадиллака.
— Хорошо, — заявил он, — в таком случае, чтобы не чувствовать, как меня мучает совесть, я буду спать. Прошу не беспокоить меня разными эмоциями по поводу занимательных дорожных пейзажей.