– Рюкзаки! Где рюкзаки?
– Когда я разбирал выход, чтобы уйти, подполковник куда-то перепрятал их. Я не видел, куда он прятал, мне было не до того.
– А второй? Тот, которого зовут Макаром?
– Макар ушел сразу после твоего бегства. Ты быстро убегал. Страх добавил тебе сил, и он не смог догнать тебя. Он ушел к нашему джамаату, и один убил там всех. А потом сам стрелял из миномета по подходящим джамаатам. Больше я его не видел.
– Один убил всех?
– Наверное, он хороший воин.
– Он хороший воин… Но я до него доберусь! Федералы вывезли рюкзаки?
– Я не видел никого, кроме того раненого подполковника. Он отпустил меня, и я ушел.
– И рюкзаки он перепрятал?
– Перепрятал.
– От кого? От тебя? – понимает все, но продолжает допрос Абдул.
– Зачем ему прятать от меня, если я ушел?
– От других федералов?
– Об этом спроси у подполковника.
– Ты говоришь, он ранен?
– Искандер прострелил ему бедро. Может быть, и ты прострелил. Пистолет Искандера делает большие дыры. Наверное, это был ты…
– Фамилия?
– Я не знаю его фамилию. Он не предъявлял мне документы… Абдул думает несколько секунд.
– Пойдешь с нами… – решает он, наконец.
Беслан понимает, что его выведут за село и там пристрелят. Это обычная процедура, чтобы не поднимать в селе лишний шум. Так всегда делается. Но он спокоен и молча натягивает на себя куртку.
Абдул уже вышел, в комнате остается только один из его людей. Беслан тянется за своей шапкой, висящей на спинке кровати, и только тут замечает торчащую из-под подушки рукоятку штурмового пистолета. В темноте ее не видно со стороны. И рука легко ложится на рукоятку. Беслан поворачивается одновременно и телом и рукой, неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, поднимает ствол на уровень лица. Спутник Абдула отвернулся, смотрит эмиру в спину.
– Вот так! – говорит Беслан и тут же стреляет.
Тяжелая пуля буквально разносит голову боевика. Беслан тут же стреляет в дверной проем, где только что была спина Абдула, но спины там уже нет. Абдул успевает выскочить из дома. Но тут же и с улицы слышатся автоматные очереди. Слышно, как пули бьют в стены. Коротко звенит пробитое пулей оконное стекло.
Беслан выскакивает из двери во двор, перекатывается, чтобы не попасть под очередь Абдула или еще под чью-то очередь, и сразу бросается к правому углу дома, к входу в подвал. Но Абдул не стреляет. Его вообще нет во дворе. А за углом лежит на спине, раскинув руки, длиннобородый боевик. Пуля угодила ему в лоб. Из дверей подвала, спустившись на несколько ступенек, выглядывает мать, где-то дальше, ниже, звучит плач младшей сестры…
Беслан понимает, что кто-то пришел к нему на помощь, оборачивается, и кричит в ночь:
– Абду-ул! Ты предатель и подлец! Ты – мой «кровник»… Я все равно убью тебя!
3
Очередь… Короткая и хлесткая… Еще очередь… Автомат в сторону бросает, о каменный забор стволом бьет… Вроде бы, и темная тень видна, быстро проскальзывающая за углом забора, а попасть в такую мишень с одной руки трудно, почти невозможно. Автомат всегда для двух рук предназначен. Правда, видел Абдул человека с железными руками – тот сразу из двух автоматов стрелял, и не слишком стволы при этом от цели отводило. Но у того руки и в самом деле были железными… У него не такие. У него вообще практически одна рука, а вторая только мешается. Но приходится и второй рукой приклад придерживать. Сейчас для него это невыносимо трудно. И толку мало, потому что не видно даже, в кого стрелять.
Абдул уходит, отстреливаясь, и не понимает, с какой стороны приближается угроза, в какую сторону следует бежать, потому что он не подготовил, как готовил обычно для своего джамаата, несколько вариантов отхода. Он совершенно не ожидал встретить засаду в этом селе, не должно здесь быть засады – потому что никто не знал, что он заявится сюда, никто, кроме эмира Вагапа… Подозревать Вагапа трудно. И тем не менее засада появилась.
И теперь спешно, хотя и без паники, Абдул уходит через кладбище. Ему особенно сложно уходить. Невыносимо ноет нога, словно предлагает остановиться и присесть, прекратить сопротивление. Стонать, стонать и выть хочется от боли в руке. И каждая очередь, оставленная за спиной, каждый шаг, отдаляющий его от преследователей, боль увеличивают. Но крик Беслана Абдул услышать успел, этот крик вызвал в нем ярость от бессилия и невозможности ответить. И застрял в голове, требуя обязательного возвращения и сведения счетов, то есть того, что он не может сейчас сделать. И это тоже больно. Для властного характера больно…
Абдул слишком опытный полевой командир, чтобы немедленно возвращаться. И не страх его гонит в сторону, не страх заставляет превозмогать боль и характер, а понимание ситуации. Стену лбом не прошибешь, и автоматную очередь, направленную в грудь, не отодвинешь рукой, к тому же сломанной.
Периферийным зрением он видит, как неподалеку мелькают такие же бегущие, как и он, отстреливающиеся тени. Определяет сразу, как не однажды определял раньше, в ходе боя подобные ситуации – с ним осталось только два человека. Трое погибли в засаде. Надо выходить и уходить как можно быстрее. Ни о каком возвращении не может быть речи. И не пойдут за ним эти двое, даже если он решит вернуться. Они – не его бойцы. Они чужие, и другого человека зовут своим эмиром, а ему только помогают по воле своего эмира. И не пойдут за Абдулом почти на верную смерть…
Сразу за кладбищем они собираются вместе. Боевики смотрят настороженно, с испугом.
– Куда вы смотрели? – сухо спрашивает эмир Абдул. – Как засаду прозевали?
– Это мы т-тебя должны спросить, к-куда ты нас привел? Отк-куда т-там засада? – зло спрашивает в ответ один, заика.
– Я час назад пришел сюда. Откуда я мог знать о засаде? Вы целый день здесь сидите. Должны были увидеть…
– Ты привел их за собой! Троих наших убили, как и весь твой джамаат!
Вот что значит воевать с чужими моджахедами. Они не очень-то считаются с авторитетом эмира Абдула. Разве могли себе позволить его воины сказать такое? Он сразу пристрелил бы дерзкого. К тому же, видимо, они правы.
– Кто видел, что за парни в нас стреляли?
– «Краповые»…
Теперь эмир Абдул понимает, что они охотились именно за ним. И не случайная это засада, совсем не случайная. И не случайно они Беслана отпустили, совсем не случайно – они использовали бывшего снайпера как наживку, на которую должна клюнуть такая крупная рыбка, как эмир Абдул Мадаев.
– Уходим… Они наверняка начнут преследование… «Краповые» всегда цепко след держат… Соба-аки… Уходим!
– Не т-туда, – вдруг говорит один из моджахедов и ловким движением вырывает из руки Абдула автомат. Второй наставляет на него свой, предоставляя возможность первому без сопротивления взять и пистолет, а потом и снять с его плеч сумку. Ту самую сумку, в которой лежит единственный оставшийся миллион долларов.
– Что? Что такое? – не понимает Абдул.
Он и эту ситуацию не просчитал. Во второй раз сегодня ошибся.
– П-пока не вол-лнуйся.
– У нашего эмира тебя кое-кто ждет. Вагап велел тебя на базу доставить.
– Я туда и хотел. Отдай оружие…
– Вп-пер-ред! – и ствол автомата подталкивает Абдула под ребра.
Это больно. Это, кажется, даже больнее, чем привычная боль в руке и ноге.
А главное, это оскорбительно…
Абдул поворачивается резко в сторону, показанную вторым автоматным стволом. Теперь справа от него дальний хребет, над которым уже четко прорисовывается розовый контур – приближается рассвет.
* * *Теперь уже они идут через более обжитые места. Обходят соседнее село стороной – там местное население не слишком надежно. Много родственников тех, кто служит в нынешнем правительстве и его структурах в Грозном. Зайдешь в село отдохнуть или перекусить, могут снова «краповые» на след сесть. Почуяв их, поднимают лай собаки. По нынешним временам, наличие собак в селе говорит только об одном – здесь люди живут не голодно, им и собак есть, чем кормить.
Эмир Абдул сначала пытается полностью контролировать ситуацию. Регистрирует каждое движение своих непредвиденных конвоиров. Кто не так ступает, кто при встрече с деревом или с камнем ствол не в ту сторону отводит, чтобы систематизировать сведения, и использовать в подходящий момент. Потом боль в ноге и в руке так донимают его, что становится не до контроля. Но мужской характер не позволяет эмиру Абдулу попросить устроить короткий привал. А сами они не догадываются. Не желают понять скудным своим умишком, что он уже несколько суток не имел полноценного отдыха, что он до кладбища-то, где они встретились, еле-еле добрался. Правда, там ему эти же люди сделали перевязку. Длиннобородый делал, тот, которого, похоже, убили или захватили в плен «краповые». Этот длиннобородый по гражданской профессии то ли фельдшер, то ли ветеринар, и повязки сделал профессионально. При этом авторитетно заявил, что рука сломана в лучевой кости, а на ноге простой ушиб, который не стоит внимания. Но сам эмир Абдул в ранах и ушибах понимает не меньше ветеринара и знает хорошо, что разрыв мениска определить на глазок невозможно. Нужен рентген. И с разрывом мениска много не походишь. Нужна операция, а потом гипс на колено…
Тем не менее он упорно идет, уже думая только о том, как ступить удобнее, чтобы не вызвать новый приступ горячей боли. Это всегда неприятно, когда боль становится горячей. Жар не задерживается в ноге, он по телу проходит и к голове поднимается. И делает горячей голову. В таком состоянии трудно думать, и уж совсем невозможно ситуацию контролировать так, как он хотел это сделать. И при этом Абдул понимает, что ему, в принципе, и не нужен этот контроль. Если бы люди эмира Вагапа были простыми бандитами, которым захотелось захватить миллион долларов в его сумке, они уже пристрелили бы его и ушли вместе с сумкой, куда глаза глядят. А глаза у таких людей всегда глядят в сторону границы… Но – нет. Они ведут его на север, к базе Вагапа. Это значит, что сказали правду. Кто-то к эмиру Вагапу прибыл или собирается прибыть. Кто-то, кто желает прояснить ситуацию.
Выигрышное положение Абдула в том, что только он один и может исправить создавшуюся ситуацию. Он один видел в лицо людей, которые похитили деньги, предназначенные для дела. Правда, второго, предателя, того, которого зовут Макаром, боевики хорошо знают. Но они не знают в лицо подполковника спецназа. И никто не знает его фамилию. И Абдул тоже не скажет им, что не имел возможности как следует рассмотреть лицо. Он скажет, что лицо помнит. С Макаром-предателем все может случиться. Тот же подполковник не пожелает делиться и пристрелит его. Это возможный вариант… Как тогда искать деньги? Кто их будет искать? И какие надежды останутся найти их у любого другого, кроме эмира Абдула?
Значит, опасения напрасны. Эмир Абдул признает свою неудачу на первом этапе разворачивающейся операции. Но только он один способен исправить ситуацию. И он ее исправит. Но для этого нужны люди, которые будут подчиняться ему, и средства.
* * *Эмир Абдул даже не предполагал, что Вагап располагает такими большими возможностями. Хотя, может быть, это и не сам Вагап действует, а другие силы уже включились, более влиятельные. Более влиятельные, чем доступно для связей и понимания эмира Абдула Мадаева.
Они входят в село, стоящее прямо на оживленной дороге. Входят откровенно, и у первых домов их встречает пост – два человека. Приветственно машут рукой. Заика подходит к ним, что-то говорит. Ему объясняют, показывая пальцем. Идут по улице, находят дом, где их встречает радушный хозяин и сразу усаживает за накрытый стол. Подкрепиться необходимо всем. И здесь их ждут, должно быть, уже не первый час. Но стол накрыт на шестерых. Значит, ждали сразу в полном составе. После этого приносят милицейскую форму на двоих. Документы. Подгоняют машину – обыкновенную «жучку», но с синей полосой на дверцах и с надписью «Милиция».
Абдулу, к его удивлению, на руки цепляют наручники, что ему совсем не нравится, и сажают в машину на заднее сиденье, а с двух сторон устраиваются два незнакомых боевика, уже пришедшие в милицейской форме. Заика устраивается за рулем, его напарник спереди справа. И выезжают. Необходимость ехать в наручниках понимается позже, через сорок минут езды, когда машину останавливают на блок-посту для проверки документов. Ситуация выглядит прозрачной – менты «повязали» одного из боевиков и везут его к себе в управление. На посту омоновцы посматривают на эмира Абдула злобными цепными псами. К таким в лапы попасть – сдадут не живого, а только в качестве изорванного трупа…
И только после второго блок-поста, где документы проверяют уже федеральные внутривойсковики, хотя и не «краповые», машина, едва шлагбаум скрывается за поворотом, сворачивает на малоприметную, с засохшей грязью, лесную дорогу, идущую в гору, и через десять минут въезжает в другое село.
– П-приехали, – говорит заика, останавливаясь около длинного здания бывшей скотофермы, неистребимый запах которой доносится даже в машину.
Из-за угла выходит человек и показывает рукой. Приходится снова заводить двигатель и объезжать скотоферму. Ворота по центру здания с другой стороны распахнуты. Еще один боевик выходит, показывает, чтобы машина заехала внутрь. И только там, повинуясь приказу, отданному стволом автомата, пассажиры выходят. Эмир Абдул протягивает руки, чтобы сопровождающие сняли с него наручники, но они словно не замечают его движения. Стоят и ждут. Еще трое боевиков подходят и у всех забирают оружие. И только после этого из темноты дальнего прохода появляется фигура слегка прихрамывающего человека. Эмир Абдул издали узнает его. И по этой хромоте, и по привычке держать голову заметно надменно. За ним выступают трое. Двое – телохранители, они и держат себя так, как положено телохранителям. Кроме того, Абдул знаком с обоими – он их когда-то учил ремеслу. Третий, следующий чуть дальше, эмир Вагап.
Человек приближается, и все молча ждут его.
– Снимите наручники, – с двух шагов командует человек.
Ключ никак не хочет поворачиваться. Но все же поворачивается.
– Здравствуй, Абдул… – но руку не протягивает.
– Здравствуй, Шамиль. Я рад тебя видеть.
– Правда? Я думал, ты не будешь очень рад… После того что произошло…
– Не произошло непоправимого, и это главное, – эмир Абдул пытается придать своему голосу твердость, и это ему удается. – Если бы рюкзаки попали в руки федералов, они уже пропали бы безвозвратно. А до этого мы имеем возможность…
– Мы имеем, – поправляет его Шамиль. – Не ты, а мы. Ты свои возможности, кажется, исчерпал, и тебе больше нельзя доверить серьезное дело.
– Только я один и имею возможность, – эмир Абдул пытается даже улыбнуться.
И это тоже ему удается. Он не выглядит перед Шамилем жалким и просящим. Жалкому и просящему не поверят и не доверят. Доверят только твердому человеку. Мужчине и воину.
Шамиль понимает. Он становится психопатом только тогда, когда это ему выгодно.
– Ну-ну. Я готов тебя выслушать. Только не говори много. У меня время ограниченно.
– Рюкзаки перепрятал подполковник спецназа. И не выдал их федералам. О существовании рюкзаков знает еще и Макар. Если это в самом деле был он…
– Скорее всего это был он, – из-за спины Шамиля говорит эмир Вагап. – Я узнавал. Макар не вернулся на базу, а ушел он, никого не предупредив, накануне событий. Просто исчез, и все. Его даже искали, но он следов не оставил. И забрал все свои вещи. Но у него там немного было. Все в рюкзак умещается…
– Ты думаешь? – Шамиль только чуть поворачивает голову в сторону эмира Вагапа.
– Я думаю, он ради этих денег и приехал к нам… Он давно знал, что здесь готовится. Саудовские связи со старых времен. И заранее договорился с тем подполковником. Наверное, они раньше служили вместе…
– О Макаре хорошо отзывались аравийцы. Он сильно «наследил», говорят, в Канаде. А потом куда-то пропал.
– Потом он служил во французском иностранном легионе. Потом жил, по одним сведениям, в Колумбии, по другим, в Сербии.
– И что?
– Но он не скрывал, что служил в спецназе ГРУ. До афганского плена. И у него остались друзья среди спецназовцев. Наверняка.
– Я так и не понимаю, кто работал в пещерах? «Краповые» или спецназ ГРУ? – спокойно спрашивает Шамиль.
– И те, и другие, – говорит Абдул. – Подполковник, которого я ранил, из спецназа ГРУ. Только он и Макар знали о существовании рюкзаков.
Сам эмир Абдул точно и не знает, к каким войскам принадлежит подполковник. Берета на нем не было. Он вполне мог относиться и к «краповым». Но сейчас надо преподать историю так, чтобы она выглядела правдоподобной.
– И что ты предлагаешь? – вопрос обращен уже напрямую к эмиру Абдулу.
– Они будут вывозить деньги. Только они знают, где деньги спрятаны. И будут вывозить их. Я хочу найти подполковника или Макара…
– Макара мы можем найти и без тебя!
– А если подполковник жадный?
– И что?
– А если он не захочет с Макаром делиться?
Шамиль думает. И ничего не говорит. Он долго думает, потом поворачивается, и уходит так же неторопливо, как пришел. Едва заметно прихрамывает.
Абдул так и не понимает, какое решение принял Шамиль.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Антенна развешана по камням чуть выше тропы. Сеанс связи много времени не занимает.
Группу полковника Согрина снимают из района боевых действий около одиннадцати часов утра, выслав за ними вертолет. На смену ей и взводу «краповых» беретов, караулящих возможное появление эмира Абдула Мадаева с сообщниками, прибывает группа Разина. Предварительное сообщение принимает Кордебалет. Шифровка подписана Мочиловым, что Шурика удивляет, поскольку только за день до этого он проводил сеанс связи с полковником, который находился тогда в Москве и ничего не сообщал о возможном приезде в Грозный.
– Ничего не понимаю, – пожимает Кордебалет плечами. – При чем здесь Мочилов?
Сам Согрин во время сеанса связи сидит на камне рядом с подполковником и понимает не больше. Но он имеет склонность не выражать своих эмоций.