Материнство - Борис Виан

Борис Виан МАТЕРИНСТВО

Когда Рене Лантюле влюбился в Клода Бедаля, с которым он вот уже несколько недель переписывался через почтовый отдел «Кинообозрения», он еще не знал, что Клод — мужчина. Оба они писали друг другу необычайно нежные послания, любили одних и тех же кинозвезд, занимались одним и тем же видом спорта, обожали танцы… идиллия без тени облачка на горизонте. Клод жил в провинции и очень редко приезжал в Париж; он послал Рене свою фотографию, но тот, поддавшись обману современной моды на длинные волосы, различил на снимке молодую девушку, слегка эмансипированную (для провинции), которая подстриглась тайком от родителей. Орфография писем, казалось бы, могла просветить Рене… — но он сам на этот счет достаточно неуверен, чтобы заметить что бы то ни было. Их эпистолярная дружба длилась довольно долго, затем вышло так, что Клод должен был получить в столице небольшое наследство. Сам не свой от радости, Рене примчался на вокзал с букетом цветов. Он ожидал увидеть девушку, и, естественно, не узнал Клода, но тот, в свою очередь, знал, чего хотел, так что вскоре двое друзей стали жить вместе — дело обычное в нашу эпоху великой широты ума. В действительности же, Рене поначалу испытывал угрызения совести, но Клод объяснил ему, что если верить «Санди Суар», в кабачках Сен-Жермен-де-Пре «Флоретте», «Тант Бланш» и «Монтане» собираются одни лишь гомосексуалисты, так что мода, которой следует, в достаточно широком масштабе, немалая часть интеллектуальной и артистической молодежи, не могла возникнуть без серьезного на то основания. Мало-помалу Рене привык, и они с Клодом образовали вскоре одну из этих очаровательных семей педерастов, что являются, к чести французских традиций, образцом верности и конформизма.

Их жизнь текла без происшествий. Оберегаемый Клодом, Рене Лантюле жил припеваючи и содержал свою квартиру в образцовом порядке. Он от природы был хорошим кулинаром, и так же аккуратно выполнял мелкие домашние дела. Клод, а он был юноша толковый, поместил свой капиталец в одно надежное дело; он устроился на работу в бюро, и очень ловко справлялся с делами. В шесть вечера он собирал бумаги, закрывал ящики и, сияющий, возвращался в свой уютный home, где Рене ждал его за вязанием какой‑нибудь безделицы. По вечерам они строили планы на будущее, и Клод чувствовал иногда, как тает его сердце при упоминании о «Кинообозрении», еженедельные выпуски которого они оба встречали с признательностью.

Между тем, по мере того, как длилась их связь, настроение Рене стало меняться. Не раз, возвращаясь домой, Клод замечал, что его друг чем‑то опечален: скуксившись, Рене едва отвечал на любезные знаки внимания Клода, который с юмором рассказывал ему о превратностях проведенного дня. Иногда даже, отвернувшись, Рене уходил из гостиной и уединялся в своей комнате. Поначалу Клод ничего не говорил, но как‑то раз, когда Рене, казалось, был удручен чем‑то больше, чем обычно, он дождался пока тот уйдет в свою комнату и через несколько минут последовал за ним. Когда он вошел, Рене лежал на кровати, уткнувшись в подушку. Клод положил ему руку на плечо и заметил, что Рене плачет.

— Что случилось, мое сокровище? — спросил Клод.

— Ничего, — всхлипнул Рене.

— Так все‑таки, что же, радость моя, золотко мое?

— Я не могу тебе этого сказать, — пробормотал Рене.

— Скажи же, моя прелесть, — настаивал Клод.

— Я не осмеливаюсь.

— Ну же, красавец мой, скажи.

— Дело в том, что мне стыдно сказать тебе это, — прошептал Рене совсем тихо.

— Давай, давай, моя цыпочка, решайся же…

— Я хотел бы иметь ребенка, — сказал Рене, затем снова зарыдал в подушку.

Клод был более чем изумлен, на лице его отразилась досада. Он не ответил и покинул комнату, чтобы Рене не увидел написанное на лице его огорчение.

Очевидно, что с этого момента их жизнь несколько осложнилась. Клод пребывал в мрачном расположении духа и провалил несколько деловых операций. Отношения между ними оставались прежними, но ни Рене, ни сам Клод уже не были так веселы, как раньше. Клод колебался, но как‑то вечером, наконец, решился:

— Слушай, любовь моя, — сказал он. — Раз уж ты не можешь иметь детей, нам надо взять ребенка на воспитание.

— О, — воскликнул Рене, лицо которого тотчас же засияло от радости. — Ты сделаешь это?

Растроганный внезапным счастьем своего друга, Клод согласился.

— Кого ты хочешь, — спросил он, — мальчика или девочку?

— Маленькую девочку, — ответил Рене восторженно. — Это так мило, и потом они больше любят свою мать.

— Хорошо, — сказал Клод, — будет у тебя маленькая девочка.

Рене бросился ему на шею, и они провели очень приятный вечер, впервые за долгое время. Обрадованный, Клод на следующий день провернул удачную сделку, и позволив себе сократить рабочий день, отправился после полудня на поиски. Однако вскоре он понял, что взять девочку на воспитание не так‑то просто. Все, кого ему предлагали, были слишком малы; Клод опасался, что Рене не сможет их выкормить, к тому же всем известно, что ребенок, которого мать не кормит грудью, вырастает болезненным. Дети беженцев были уже пристроены, впрочем, садисты убили большое их количество. Короче говоря, на девочек был дефицит.

Вечером, возвратившись с пустыми руками, он ничего не сказал Рене о своих бесплодных поисках. Целую неделю он обивал пороги, надеясь хоть на что‑то. Его объявления оставались без ответа. Наконец, в полицейском участке Четырнадцатого округа ему кое‑что предложили. Это была девочка-подросток, слегка тщедушная, с премилыми голубыми глазами и взъерошенными черными волосами.

— Это все, что у меня есть, — сказал комиссар.

— Сколько ей лет? — спросил Клод.

— Семнадцать, но она выглядит на четырнадцать.

— Это не совсем то, что я хотел, — сказал Клод, — но ничего не поделаешь, я беру ее.

На обратном пути он спросил ее имя: ее звали Андре.

Он посоветовал ей сказать Рене, что ей четырнадцать лет. Клод испытывал некоторое отвращение от столь близкого соседства с представительницей этого пола, но, подумав о том, как обрадуется Рене, успокоился. Впрочем, худенькая и нервозная, Андре скорее походила на мальчика, но, невзирая на это, маленькие груди выступали у нее под корсажем.

— Ты спрячешь это, — сказал Клод, показывая на них пальцем.

— Как? — спросила Андре.

— Надень повязку Вальпо, — подсказал ей Клод.

— Но они у меня не такие большие, — запротестовала Андре.

— Это верно, — согласился Клод. — Верно, что они у тебя совсем маленькие, но, тем не менее, это противно.

— Зачем же вы тогда взяли меня на воспитание? — разгневанно спросила Андре. — Если я вам противна, то ведь никто не заставляет.

— Ладно, — сказал Клод, — не сердись. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Ты увидишь, Рене будет от тебя в восторге.

— Это моя мать? — спросила Андре.

— Да, она очень нежная.

Проезжая мимо светящихся витрин Салона Красоты, Клод подумал, не стоит ли отвести туда Андре, чтобы у нее был более презентабельный вид при встрече, но сообразил, что это означало бы лишить Рене удовольствия причесать свою дочь по собственному вкусу.

Когда они подъезжали к дому, он снова порекомендовал Андре скрыть свой настоящий возраст.

— Рене хотелось маленькую девочку, — объяснил он. — Это ничего не меняет для тебя, если ты скажешь, что тебе четырнадцать, а Рене это доставит огромное удовольствие.

— Вы очень любите мою мать, — сказала Андре с нескрываемым восхищением. — Вы думаете только о ней.

Клод смахнул со щеки теплую слезу радости, вспомнив, как рыдал Рене. Автомобильчик остановился перед их домом.

— Это здесь, — сказал Клод.

— До чего красиво! — восхищенно воскликнула Андре.

Бедный ребенок до сих пор жил только в грязных кварталах.

— О, шикарно, — закричала Андре. — Лифт!!! А платья у меня будут?

— Да, — ответил Клод, — но не забудь — тебе четырнадцать лет… и нужно будет играть в куклы.

— Ну что же, — ответила Андре, — вид у меня будет, конечно, идиотский, но нужно же чем‑то жертвовать.

У нее было врожденное благоразумие истинной дочери Парижа.

Трудно описать радость Рене, когда Клод и Андре переступили порог маленькой квартиры.

Он с чувством обнял Андре, затем, бросившись на шею Клоду, восторженно поцеловал его в губы.

Андре наблюдала эту сцену с некоторым удивлением. «Вроде мы уже дома?» — подумала она и добавила громко:

— Где же моя мать?

— Это я, любовь моя, — воскликнул Рене и, выпустив Клода из своих объятий, принялся ласкать девочку.

— А… хорошо, — сказала Андре, не особенно удивившись. — Нет ли у вас курятины?

— Все, что ты пожелаешь, радость моя, — сказал Рене.

Клод, слегка рассерженный поцелуями, которые Рене расточал своей новой дочери, решил смягчить свою боль шуткой:

— Курятины? — спросил он. — Разве ты еще не наелась ею?

Он шутливо намекал на полицейский участок[1]. Андре рассмеялась и объяснила Рене, которого это тоже рассмешило.

Несмотря на то, что у Клода было тяжело на сердце, он почувствовал меланхолическую радость при виде сияющего лица Рене.

Их жизнь втроем организовалась без проблем. Было решено, что Андре поселится в комнате Рене, раздельной от комнаты Клода — так было более пристойно. Возвращаясь с работы, Клод заставал теперь Рене и его дочь постоянно занятыми какими‑нибудь новыми забавами. Андре обожала свою приемную мать, которую из застенчивости, простительной девушке ее возраста, называла тетей Рене. Что же касается Рене, тот не мог нахвалиться, глядя на нее. Следует заметить, что, благодаря заботам Клода и Рене, Андре превратилась в восхитительную молодую особу: окрепшую, с прытким взглядом и насмешливо надутыми губками.

Клод не мог долго скрывать настоящий возраст их протеже, но вопреки его опасениям, истина, казалось, только лишь обрадовала Рене. Каждый день приносил новые подарки: лак для ногтей, шляпку, пару красивых туфель, нейлоновые чулки. Жизнь Андре превратилась в вечный праздник. Когда они под руку с Рене шли за покупками в элегантные магазины на улицу Руаяль, редко кто из прохожих не оборачивался, очарованный грацией и огненным взглядом Андре. Довольно запущенное воспитание Андре было пополнено самым достойным образом; ее речь, слегка грубоватая поначалу, выправилась благодаря стараниям родителей.

К тому же, Андре обожала кино, что было дополнительным источником единения трех любящих людей.

Выяснив настоящий возраст дочери, Рене больше не колебался и отвел ее к известным модельерам, в частности, к Пьеру Бельпоню, с которым он познакомился в клубе Сен-Жермен‑де-Пре. Присутствовавший на примерках Рене открыл у себя склонности к коллекционной моде, и несколько раз под руководством Больпоня укладывал дорогие ткани вокруг бедер своей приемной дочери. А та, окруженная закройщиками, стояла в коротенькой комбинации, наслаждаясь тем, что ее разодевают в пух и прах.

Бельпонь поощрял Рене изо всех сил, и тот чувствовал, что все больше и больше увлекается очаровательной профессией, к занятию которой его подталкивала сама природа. По вечерам они с Андре развлекали Клода рассказами о сеансах Бельпоня.

Рене достал себе оборудование для раскроя тканей и, пользуясь услугами руководств по модельерному делу, нередко раздевал Андре в своей комнате и примеривал на нее одежды собственного изготовления.

Поначалу Андре тоже проявляла энтузиазм, но со временем сделалась очень застенчивой: теперь, когда Рене деликатно снимал с нее платье и нижнее белье, чтобы расположить по фигуре отрез тяжелой атласной или муаровой материи, она опускала глаза, прикрывала ладошками груди и стыдливо сжимала бедра. По правде говоря, Рене теперь примеривал на нее платья с большим удовольствием, и нередко его руки задерживались, расправляя ткань на округлых формах приемной дочери.

В один прекрасный день, не сдержавшись, он поцеловал ее в губы столь значительным образом, что девушка смутилась и, поддавшись напору воспоминаний из своей прошлой жизни, возвратила ему поцелуй столь пылким образом, что Рене чуть не упал в обморок.

Не в силах сдержать себя, они упивались все более и более дерзновенными ласками, так, что через полчаса уже экстазировали в объятиях друг друга — томный взгляд Андре доказывал, что это дело пришлось ей по вкусу. Рене, со своей стороны, жаждал повторять и повторять удовольствие — на что они и потратили последующие два часа.

С того дня трудно было продолжать прежнюю жизнь. Рене навещал Клода по вечерам все реже и реже, приберегая свой пыл для Андре. Распорядок их совместной жизни и тот факт, что Андре жила в комнате Рене, значительно облегчали столь преступные отношения.

Между тем Рене работал теперь вместе с Бельпонем, который считал его коллегой, открывал секреты ремесла и регулярно выплачивал ему жалованье.

Андре, со своей стороны, поступила манекенщицей к Дьяржан, известной модельерше, так что Рене извлекал пользу из сведений, которые она собирала ему каждый день.

Рене не мог долго скрывать от Клода свою эволюцию и те глубокие преобразования, которые в нем произошли.

Клод очень страдал от этого непостижимого для него положения вещей, но ни уговоры, ни угрозы не смогли заставить Рене отказаться от принятого им решения жить своим трудом — с Андре, разумеется. Они расстались весной следующего года. Но что более всего возмутительно: процесс, возбужденный против Рене Клодом, об уклонении от супружеских обязанностей и оставлении семейного очага, был решен в пользу Рене, которому, кроме того, была доверена опека над ребенком.

Только во Франции, стране с разложившейся моралью, подобные мерзости могут происходить на глазах у всех.

Примечания

1

Слово «курица» на воровском жаргоне означает «полицейский».