Поминальная служба ещё не началась, а француженка уже заприметила вора – он стоял в ногах покойника, и скорбел за десятерых. Елена Васильевна испугалась, что похититель шубы узнает её – как же она не подумала о том, чтобы изменить свою внешность! Но вор не отрываясь смотрел на покойника, от которого на расстоянии были видны только нос и ноги – и мелко кивал, прощаясь навсегда.
Француженка юркнула за спину Семёна, и дёрнула его за рукав.
Началось отпевание. Покойная оказалась одного года с Еленой Васильевной, и в этом был печальный смысл. Суровый ликом батюшка прочёл и пропел все необходимые слова, после чего, как опытный лектор, выбрал среди присутствующих отдельное лицо – Мамаеву, и прочёл проповедь, не сводя с неё глаз. Мамаева заметно выделялась среди толпы, в ней чувствовалась детская открытость европейцев, которые, в отличие от нас, не живут в ожидании пинка или обмана, но просто – живут.
Гроб закрыли, толпа вытекала из церкви и разливалась по кладбищу – Елену Васильевну удивило, что к могиле пошли далеко не все. Земля, лежавшая рядом с прямоугольной ямой, была здесь песочно-желтой. Многие плакали. Маленький мальчик повторял, не понимая, что происходит: «А где бабушка?», и высокая женщина терпеливо гладила его по голове.
Елена Васильевна вспомнила похороны своей матери и тётки, и подумала, что саму её, скорее всего, зароют здесь, на Широкореченском кладбище, единственный вопрос – под сосной или берёзой? Неизвестной им женщине досталась сосна.
Вор стоял чуть вдалеке от близких родственников, и был всё ещё без шапки, хотя пошёл сильный снег. Француженка вздрогнула: а что если он действительно хоронит близкого человека? И у преступников такие есть… Он одним из последних бросил горсть земли на крышку гроба.
Когда всех пригласили проследовать к автобусу, вор с облегчением надел шапку и пошёл по дорожке к воротам. Так и простудиться недолго, зимой работать хуже не придумаешь… Промёрз до самых костей! Он сунул руки в карманы, когда с ним поравнялась машина, за рулём – симпатичная женщина. Открылось окно:
– Вы ведь тоже на поминки по Лидии Павловне? Садитесь, подвезу!
Вор был отменным психологом, и считывал людскую натуру с первой же минуты знакомства. Вот и сейчас внутри его что-то дёрнулось, предупреждая – не надо, не садись, – но он замёрз, а в машине было тепло, и женщина смотрела так приветливо…
Задние окна автомобиля затемнены, на пассажирском сиденье справа – никого нет.
– Ну так что? Поедете?
Незнакомка слегка нахмурилась, и вор испугался, что она сейчас уедет, а ему придется трястись в автобусе вместе с незнакомыми заплаканными людьми, и до парковки ещё так далеко…
Он открыл дверь и отпрянул – но мужчина, сидевший сзади, успел втащить его в машину за руки, водительница заблокировала двери, а через минуту на пассажирское сиденье плюхнулась старуха-гардеробщица из кафе «Париж», где он на днях взял отличную шубу – жаль, что пришлось продать её по дешевке.
Вор считал свою деятельность не преступной, а, скорее, промысловой – он добывал чужие ценности, как охотник добывает дичь. Но он никогда не не становился дичью сам! В «Париж», например, он приехал с другого кладбища, – строго следил за тем, чтобы не повторяться, и не примелькаться в храмах. Всегда заранее звонил, чтобы узнать распорядок церковных служб. Менял, по возможности, внешность – усов, конечно, не приклеивал, а вот очки порою надевал… Мужчина, державший его за руки в буквальном смысле слова одной левой, вытащил из кармана наручники.
– Мне вот интересно знать, а что вы сделали с той шубой? – вежливо спросила гардеробщица.
Вору было интересно знать, что они сделают с ним? Отпираться здесь – дело пустое. Старуха вытащила из сумки термос, налила в кружку дымящийся чай и поднесла к губам вора бережно, как будто поила младенца.
– Есть хотите?
Он кивнул – с утра не поел из экономии, да и времени не было, а поминальный стол с блинами и кутьей, был теперь для него таким же недоступным, как свободное передвижение.
– Мы что, его кормить будем? – возмутилась Мамаева. Она была до краев полна мстительным чувством, – в европейской жизни таким можно было разжиться разве что в кино.
– А куда деваться? – сказала учительница, разворачивая сверток из фольги. Мамаева и Семён взяли себе по бутерброду, вора Елена Васильевна покормила из рук. Потом отряхнула руки от крошек – как от мела у школьной доски.
По дороге в полицию они обогнали поминальный автобус – водитель счёл этот поступок бестактным.
8Учителя иностранных языков не обязаны бывать там, где говорят на иностранных языках. Эта простая мысль никогда не дошла бы до Мамаевой, как не доходит сложный оборот до переутомлённого студента. Француженка так точно описывала далёкий город, что Мамаева, очутившись здесь спустя несколько лет, узнавала его улицы, фонтаны и памятники, красные ромбы табачных лавок и зеленые стулья в садах… Как же, наверное, Лена-Вася мечтала о Париже все эти годы, заживо похороненная в Свердловске (Мамаева так и не смогла привыкнуть называть родной город другим именем)!
– Обязательно приезжайте ко мне в мае! Или в сентябре. Только предупредите заранее, чтобы я была свободна и смогла вас принять.
Мамаева довела Лену-Васю до зоны вылета – и махала рукой, удивляясь самой себе, почему она плачет, если всё прошло замечательно, и в следующем году, они Бог даст, увидятся в Париже.
Кладбищенского вора приняли в полиции с распростертыми объятьями – Елена Васильевна с Семёном дали свидетельские показания, и в тот же день на квартире вора провели обыск. Там обнаружилось много интересного, в том числе – три норковых женских шубки (одна – довольно поношенная, и даже с дырой в кармане), сумки, кошельки, документы, наличные… Одежду из кафе вор выносил одним и тем же способом – надевал на себя, под безразмерную куртку: это, конечно, слегка ограничивало выбор, длинную шубу так не унесёшь, но длинную и продать сложнее.
Семён попросил у Мамаевой номер телефона, она дала неправильный – охранник ей не нравился, да и жил далековато от Парижа… Проводив Лену-Васю в аэропорт, Мамаева ощутила, что сыта впечатлениями, и готова возвращаться в Европу, чтобы тратить накопленные на Родине силы в ежедневной борьбе за право жить в лучшем городе мира. Хватит их примерно на год, а потом она приедет снова.
Директор кафе «Париж» Анна Петровна сочиняла «отзывы посетителей» для странички ресторанного сайта: «В кафе нас покормили очень вкусно, мясо таило во рту». Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – придётся делать всё самой!
Бывшая химичка подобрала на улице кошку – симпатичную трехцветку, похожую на лоскутное одеяло. По утрам кошка приходила в кровать как по часам – и трогала учительницу за нос мягкой лапкой. Других новостей у химички не было.
Леони вот уже десять лет как не было на свете – она умерла в Марокко, во время отпуска, от аневризмы головного мозга.
Елена Васильевна вместе с другими пассажирами ждала посадки в самолёт до Москвы – выход 13, место 9F. В Москве она остановится у старинной подруги – с утра пойдёт на кладбище, к матери и Зизе, а потом – посмотрим…
Старую шубку, подаренную француженке в другом аэропорту другого века, она отнесла вчера в театр на проспекте Ленина – где-то прочитала о том, что костюмы для артистов здесь подбирают на вещевых рынках.
Директор театра, весёлый человек с печальными глазами, восторгался:
– Где вы такое выкопали?
Елена Васильевна в последний раз провела пальцем по старому, устало бликующему меху.
И вот так они простились навсегда.
Лолотта Повесть
1Она пришла ко мне в среду, девятнадцатого января. Днём раньше я записал её по телефону – на три часа, перед Игорем. (После я стараюсь никого больше не принимать, во всяком случае, никого серьёзного). Новую пациентку ко мне направила Лидия – и просила проявить особое внимание. Лидия – из той породы людей, которые делают всё исключительно по знакомству. Им даже в голову не придёт обратиться к человеку, номер которого не сохранён в телефоне – зачем, если для всего найдется знакомый профессионал: слесарь, репетитор, или, не допусти, Господи, онколог. Однажды я отвозил телефон Лидии в ремонт – и случайно заглянул в список контактов. Там были диковинные имена – Маша Ногти, Эля Ресницы, Света Эпиляция, Галина Наращивание, Владимир Плитка, Игорь Слесарь, Вадим Роутер, Иван Геннадьевич Лор, Сергей Петрович Виза и, конечно, я – Михаил Психолог.
– Михаил, к тебе придёт девочка от меня, – сказала Лидия. – Там ерунда какая-то, но человек переживает. Прояви, пожалуйста, особое внимание. За мной, ты знаешь, не заржавеет.
(За ней никогда не ржавеет – что правда, то правда).
– Михаил, к тебе придёт девочка от меня, – сказала Лидия. – Там ерунда какая-то, но человек переживает. Прояви, пожалуйста, особое внимание. За мной, ты знаешь, не заржавеет.
(За ней никогда не ржавеет – что правда, то правда).
Я только что нашёл ту старую запись в ежедневнике: «Д. от Лидии – 15:00».
Пациентка вошла в кабинет и плотно прикрыла дверь:
– У вас всегда так шумно?
Я объяснил, что по средам в поликлинике работает транспортная медицинская комиссия – десятки автолюбителей носятся из кабинета в кабинет, и создают этот шум. Психолога в списке обязательных специалистов нет, зато в нём есть психиатр и нарколог, две барышни. Поначалу я пытался с ними общаться, как-никак, коллеги. У барышень был общий кабинет, и стул для пациента стоял на заметном удалении от стола – ну я и пошутил, дескать, это чтобы не бросились? Ни та, ни другая даже не подумали улыбнуться, хотя перед этим я слышал, как они хихикали над несмешным анекдотом хирурга. Женщины всегда снисходительны к высоким и красивым мужчинам, а наш хирург, в отличие от меня, именно таков.
Разумеется, обо всём этом я уже не стал рассказывать девочке от Лидии, а просто объяснил, что нам придется потерпеть – мимо кабинета ещё часа два будут бегать туда-сюда взволнованные автолюбители.
Она вдруг выпалила:
– Зря я к вам пришла!
Начало традиционное, можно сказать – классическое.
– Как вас зовут? – спросил я. Мне показалось, что ей подходит имя Анна, но угадал я только начальную букву имени. Её звали Алия. Удивительно, что я не почуял восточную кровь – в извинение своей ненаблюдательности могу сказать, что кровь эта была значительно разбавлена среднеевропейской. Глаза тёмные, но не чёрные, а зелёные. Лицо приятной формы, жаль, подбородок чуточку длинноват. Под левым глазом – небольшой розовый шрам. Симпатичная женщина моих лет, но ничего особо выдающегося в этой Алии я не заметил. Разве что нервничала она не в пример сильнее других женщин, посещавших кабинет Михаила Психолога. Даже пот на лбу выступил.
– Кем вы работаете, Алия?
Она испугалась:
– А это ещё зачем? Лидия сказала, вы анонимно принимаете…
– Конечно! Но мы должны с чего-то начать.
Она помолчала несколько секунд, а потом заявила с каким-то вызовом:
– Я нянечка в богатом доме.
Честно сказать, я ожидал другого ответа. Алия засмеялась:
– А вы думали, я руководитель проектов?
Видимо, руководителем проектов работал кто-то из её близких – возможно, подруга, которой Алия всю свою жизнь завидует. Или, например, мамаша того ребенка, с которым её наняли возиться.
– Зря вы так, – осудила мои мысли Алия. – Я люблю малышей. Моя-то давно уже выросла, самостоятельная…
Заговорив о дочери, она сразу же успокоилась – как будто кто-то протёр ей лицо чистой салфеткой. Рассказала, что Мира окончила школу с золотой медалью, институт в Москве – с красным дипломом. Работает, купила квартиру. Ясно, что проблема, которую Алия мне принесла, но никак не решается предъявить, не связана с дочерью.
Я мельком глянул на часы, но Алия это заметила и тут же вскочила на ноги:
– Я же говорю, зря это всё! Вам, тем более, некогда.
– Нет-нет, что вы! Просто у меня после вас очень сложный пациент. Но у нас есть ещё время, Алия! Не уходите!
Она снова села, суставы в коленях громко хрустнули. Я тут же вспомнил Игоря, который дёргает себя за пальцы вначале правой, потом левой руки. Выдергивает каждый палец, чтобы щёлкнуло, и так – каждую нашу встречу. Кроме того, Игорь постоянно чешет нос и подмигивает, как будто намекает на тайну. Я терпеливо переношу всё, что он делает – особенно, после того, как увидел однажды себя по телевизору. Та же Лидия сосватала меня поучаствовать в телепередаче, посвящённой наркозависимости – вместе с двумя представителями городской администрации, которые бесконечно долго отчитывались перед ведущим в проделанной работе по борьбе с наркоманией. Когда я тем же вечером увидел себя на экране, выяснилось, что когда я молчу, то жую изнутри свои губы – и это заметно каждому. Так что пусть Игорь сколько угодно дёргает себя за пальцы и подмигивает – не мне делать ему замечания.
Психологи не должны учить и давать советы – для этого у людей есть семья.
– Вы замужем? – спросил я.
– Развелась. – Алия сказала это без всякого вызова, но с тяжёлой точкой в конце – такая сойдёт за чугунное пушечное ядро, из тех, что лежат перед военно-морскими музеями.
Как будто решившись, она вынула из сумки сложенный вчетверо листок и протянула мне.
– Вы верите, что мы живём не один раз? – спросила она.
Я не успел ни ответить, ни развернуть листок, вырванный, судя по всему, из старого журнала, потому что в кабинет, который мы забыли закрыть изнутри (Алия – потому что не знала, а я – потому что рассеянный идиот, который вечно всё забывает) ворвалась решительная сорокалетняя блондинка с обходным листом.
– Здрасьте, это вы психиатр? – блондинка улыбалась, как женщина, привыкшая к восхищению.
– Вам нужно в соседний кабинет, – сказал я. Улыбка тут же исчезла, но хозяйка исчезать не спешила. Она скрылась только наполовину, сверяя табличку на двери с моими словами. Убедившись что я, действительно, психотерапевт, а не психиатр, блондинка чертыхнулась и отбыла восвояси. Извиняться за всю свою долгую красивую жизнь она так и не выучилась.
Алия улыбнулась, и стала вдруг совсем молодой. У неё была редкая, неяркая красота – она то появлялась, то исчезала. На женщин с такими лицами можно смотреть подолгу, не надоест.
– Вы спросили, верю ли я в реинкарнацию. – Я говорил быстро, потому что Игорь и его мама уже, наверняка, сидели под дверью. – Если коротко, то нет. Но вообще, здесь должен быть подробный ответ, а времени уже почти не осталось. Сможете прийти к трём часам в пятницу?
Я говорил всё это, а сам машинально разворачивал журнальную вырезку – и когда увидел, наконец, то, что там было напечатано, замолчал. Алия следила за мной с явным удовольствием.
– Можно мне оставить это у себя, до пятницы?
Она разрешила.
И сразу же после того, как Алия закрыла за собой дверь, в кабинет вошёл Игорь.
2Игорь достался мне по наследству от психолога и психиатра Евгения Алексеевича, с которым мы пару лет назад проводили совместные тренинги.
– Он уже не ребёнок, – сказал тогда Евгений Алексеевич, и так энергично стал при этом потирать себе переносицу, что я заподозрил подвох. – Мне иногда кажется, Миша, что он никогда и не был ребёнком, хотя я наблюдаю его с пяти лет.
Ирина Викторовна, мама Игоря, была очень недовольна тем, что Евгений Алексеевич передал вдруг мальчика другому специалисту – она боялась, что я разрушу хрупкие (весьма хрупкие) достижения коллеги. Но Евгений Алексеевич уже просто не мог больше работать с Игорем – не мог и не хотел. Игорь выпивал людей до дна: при знакомстве выяснял, куда бить, а после этого наносил удар за ударом – и все в область души. Мальчик вполне справедливо считал, что хоть все люди и разные, чувства у них – одинаковые. И что единственное исключение здесь – сам Игорь. Наблюдательный, умный, и при этом инфантильный, беспомощный. За шестьдесят минут консультации я поначалу выматывался так, будто отпахал целую смену в кочегарке (а я работал в кочегарке в юности, так что говорю это со знанием предмета речи). Минуты ползли так же медленно, как это бывает в аэропорту, когда ваш рейс задерживается на несколько часов, – а вы об этом только что узнали.
Когда пятилетнего Игоря впервые привели к Евгению Алексеевичу, он предложил ему цветовой тест Люшера – выдал пачку ярких карточек, и попросил выбрать те, которые понравятся. Стандартный тест, не вызывающий затруднений ни у взрослого, ни у ребёнка: но это был Игорь, не-взрослый-не-ребёнок. Он спрятал стопку разноцветных карточек где-то в книжных полках, когда Евгений Алексеевич отвлёкся на телефонный звонок.
– Тогда я по-настоящему на него разозлился! – признался старик. – А он был радёхонек! Будто я ему подарок сделал.
Игорь любит, когда окружающие выдают именно те реакции, которых он ждёт. Я это понял быстро, а Игорь, в свою очередь, понял, что я это понял – и тут же изменил правила игры.
Он с трудом учится в школе, одноклассники его не любят, учителя не выносят, а самый главный враг мальчика – его родной отец. В прошлом году я решился ему позвонить, уговаривал прийти на консультацию хотя бы один раз, но он буркнул в трубку: «Мне есть чем заняться и без этой фигни». Игорь рассказывал, что папа проводит много времени в спортзале и ежедневно выпивает по два с половиной литра воды. Но зная Игоря, я могу предположить, что это не совсем точный портрет.
Сегодня мальчик не настроен общаться – садится в свой угол дивана и вздыхает. Очень бледный, под носом пробиваются усики, пальцы вздрагивают. Предлагает:
– Давайте сегодня о вас поговорим.
Иногда я соглашаюсь поменяться ролями. Как будто это Игорь – психолог, а я – пациент. В таких случаях я чаще всего придумываю себе «проблемы», но, бывает, и проговариваюсь. Вот и сегодня, – возможно из-за Алии, затронувшей во мне то, что давно не болело, и вдруг ударило изнутри, – я заговорил о моей бывшей жене. Вспомнил какие-то истории из нашей прошлой жизни. Например, моя жена плохо знала географию, и считала, что Непал находится в Африке, а ещё она не могла понять, где расположен запад, а где – восток. Жена заменяла понятия «восток» и «запад» словами «справа» и «слева», и меня это всегда умиляло, как и то, что если она рассказывала о каком-то месте вблизи от нашего дома, то обязательно указывала рукой в противоположную сторону.