– Парни, скучаете? И то правда, какие сейчас развлечения?!
– Да. – Друзья Витька имели все признаки полного отсутствия интеллекта, и поддерживать разговор было для них делом непосильным. Им хотелось еще курить, но Сиур решил предложить им еще сигарет только после ответов на интересующие его вопросы.
– Хотя вам еще повезло. Это в вашем доме старичка пришили? Небось, интересно было?
– Пришили? – Подростки с недоумением переглянулись. На их лицах отразилась напряженная работа мысли, для них не характерная.
– Ну вот, Толян, я же говорил вам, пришили деда, а вы смеялись, – Витек ткнул пальцем в грудь тощего рыжего паренька. – Особенно ты. А я чувствовал, я же говорил вам, странно все. Мужик тот черный. И подвал. А потом деда … – Он чиркнул ребром ладони по горлу. – А вы смеялись.
– Что же ты ментам про это не рассказал? – третий парень, в спортивных штанах, загоготал, тряся немытыми патлами.
– Постой, Витек, что ты сказал? Что за мужик? – Сиур протянул приободренному Витьку сигареты. Тот взял три – одну себе и две приятелям. Новый друг над ним не смеялся, а напротив, проявлял интерес. Это дорогого стоило.
Благодарно посмотрев на Сиура, Витек задумчиво закатил глаза.
– Ну странный, говорю, мужик – весь в черном, фейс никакой – глаза жуткие. – Парня аж передернуло. – Как будто он уже «отъехал». Ну да. Я шел, смотрю, – стоит. Кто такой, думаю? А когда спиной к нему повернулся, меня даже пот прошиб. Не знаю, почему. Как в детстве, когда страшилки рассказывали, и такая вдруг жуть возьмет, что от собственной тени шарахаешься. Я потом еще пару раз его видел.
Старикан редко выходил, за хлебом, или еще зачем, – а этот черный мужик как будто поджидал его. Дед очень плохо видел, у него еще очки такие прикольные, – умора! Такие только в кино бывают. А он в этих чудных очках ходил. Но только не на улице. Вот он этого странного мужика и не заметил, а только когда шел, все время оглядывался. Нервно так. Как будто ему шею что-то жало.
– А ты наблюдательный. – Сиур одобрительно похлопал парня по плечу.
– Ну да. Бабка говорит, у меня глаз – алмаз. Я сразу мужика этого приметил. Странный он какой-то. Один раз дождь идет, льет, как из ведра, а он стоит и смотрит из-за ствола липы, как будто на окна второго этажа. И не прячется от ливня, зонта нет. Хоть бы воротник поднял, или еще что… Только стоит и смотрит.
Я даже не слышал, что бабка меня звала телевизор налаживать. Как раз ее дебильный сериал начинался, вот, а я все стоял за портьерой и глядел на него, прямо не мог оторваться. И тут он как почувствовал, глянул прямо мне в глаза. Не в глаза, конечно, он меня видеть вообще не мог. Портьера толстая, да и ветки закрывают, но у меня аж глаза заболели. И так страшно стало, что я лег на диван, накрылся пледом и никак не мог согреться.
– И долго он так стоял?
– Ну… – Витек пожал плечами. – Стоял, стоял, а потом будто в подъезд вошел. Меня тут такое любопытство разобрало, я к двери подкрался и стал в глазок смотреть. А у нас лампочка слабо горит, никак ничего не разглядишь. Я дверь чуток приоткрыл – и аж зубами застучал от страха, а все смотрю. Он как тень промелькнул, а в подъезде так и не появился. И на улицу больше не вышел. Как растворился.
Приятели Витька больше не смеялись, а слушали, открыв рты.
– Так куда он делся? Правда, что ли, исчез? – рыжий паренек оглянулся в сторону подъезда. Всем явно стало не по себе.
– Не знаю… Я потом, когда дождь кончился, вышел в подъезд, никого там не было. У нас справа, сразу за входной дверью, что-то вроде кладовки. А в кладовке дверь в подвал. Маленькая такая, низенькая и полукруглая. Я ее, честно, раньше даже не замечал. Может, он в подвал зашел?
– Знаю я этот подвал. – Парень в спортивных штанах выбросил окурок. – Я когда маленький был, хотел с пацанами туда залезть, так меня отец выпорол. Сказал, что в этот подвал можно зайти и не выйти. А почему, не объяснил.
– Ну. Я потом бабку спросил про подвал. Она здесь давно живет. Я раньше жил с родителями в Маленковке, а потом, когда они меня доставать стали, переехал к бабке. И ей хорошо, и мне. Так бабка мне сказала, что дворник однажды зачем-то в подвал спустился, да так и не вышел оттуда. Его потом даже вроде искали. Решили, что он спьяну заблудился. Не нашли. Кто говорит, там раньше погреба какие-то были. Вообщем, не знаю. Только с тех пор подвал забили. Дерево в старину было толстое, крепкое, не то, что сейчас. Просто так не откроешь. И слава нехорошая тоже… В соседнем доме похожий подвал есть, так там бомжи живут. А в нашем даже бомжи никогда не ночуют.
– Во-во! Я тебе говорил, если бомжи не ночуют, что-то нечисто, точно. – Рыжий Толян посмотрел на сигареты, но попросить постеснялся.
– Может, этот мужик в подвал спрятался? – Витек прочистил внезапно охрипшее горло. – Он всегда прятался. Раз я ночью услышал, как коты дерутся, и выглянул, думал, там наш Пушок. Смотрю наверх – а этот, в черном, стоит у двери старикана и так ухо приложил – будто подслушивает. А чего ночью подслушивать? Спят ведь все. Вот я и говорю: странный он.
Сиур протянул Витьку пачку с оставшимися сигаретами.
– Угости друзей. А мне пора. Пока, ребята, – увидимся.
– Ага. – Парень недоумевающе почесал затылок. Переглянулся с приятелями.
Долго думать было для них непосильным занятием. А думать о чем-то непонятном – тем более. Поэтому они отправились на лавочку в кусты, на ходу прикуривая. Рыжий Толян спросил, лениво потягиваясь:
– Что за мужик, Витька, мент, что ли? Чего это он все расспрашивал?
– Не-е… не похож на мента. Да я его и знаю всего ничего. Так, сигаретами угощает иногда.
Почти сразу о разговоре забыли. Перешли на привычную тему – сколько не хватает на бутылку, и где взять…
Сиур тем временем ехал по мягкому от жары шоссе и напряженно размышлял. Очень ему все не нравилось. Он взял одной рукой телефон и позвонил Тине, – несколько длинных гудков, пока она не взяла трубку, показались ему вечностью…
ГЛАВА 13
Поиски счастья – погоня за вечно бегущей тенью. То вспоминаешь его, то ожидаешь – сам же момент счастья неуловим. У Тины было свое собственное понятие о счастье. Она вздохнула и посмотрела на портрет Евлалии. Была ли счастлива эта женщина? – несомненно талантливая, одаренная дивным голосом, экзотической красотой, вдохновением… Черные дикие глаза из-под пушистых бровей сверкали звездами. Под платьем угадывалась высокая грудь. Густая коса венцом обрамляла голову.
Девушка представила скандально знаменитую примадонну на сцене – волшебная музыка, чудный, бархатного тембра, голос, тысячи прикованных к ней восхищенных взглядов, волны, флюиды обожания…
Она перевела взгляд на часы. Где же все-таки Сиур? Она вдруг испугалась, что он не приедет. Зазвонил телефон. Тина с трудом перевела дыхание, услышав его голос, приглушенный расстоянием, или плохой связью.
– Да, я готова. – Она глупо улыбалась, глядя на себя в зеркало. Это было счастье. Просто слышать его голос по телефону.
– Я уже подъезжаю. Не открывайте, пока не посмотрите в глазок. Вы меня поняли?
– Конечно. – Она продолжала улыбаться. – Это не лишние предосторожности?
– Не лишние. – Его голос прозвучал почти жестко. Тина могла бы обидеться, если бы не почувствовала его волнение и страх за нее.
Она положила трубку и снова посмотрела на себя в зеркало. В светлой футболке из хлопка, слегка просторной, в темных брюках, тоже из хлопка, с небрежно сколотыми на затылке волосами, сверкающими от счастья глазищами, она показалась себе необыкновенно красивой.
Что-то новое, волнующее появилось во всей ее стройной фигуре, в выражении лица, во всем ее облике. Поворот головы, взгляд, ресницы, брови, губы – все стало другим.
Тина немного подумала и подкрасила губы светло розовой французской помадой, которую Людмилочка подарила ей на день рождения, и которой она ни разу еще не пользовалась. Помада приятно пахла розами и свежестью.
– Кажется, я «чищу перышки», – так они называли с подругой те редкие моменты, когда им хотелось нравиться. – Пожалуй, это было так давно, что почти невозможно вспомнить, когда. Может быть, вовсе не в этой, а какой-то другой, давно забытой жизни, которая то ли была, то ли пригрезилась…
Звонок в дверь заставил ее поспешно схватить приготовленную заранее небольшую спортивную сумку и на цыпочках подойти к глазку. Слава Богу! Она торопливо открыла замки, и… попала прямо в крепкие мужские объятия.
– Вы что? Что с вами? – Тина чуть было не огрела его сумкой, как он разжал руки и примирительно поднял их вверх, слегка насмешливо глядя на нее, такую милую и трогательную в ее простой одежде, с далеко не безукоризненной прической, с раскрасневшимися щеками… Под футболкой, похоже, ничего больше не было. Брюки не закрывали ее легкие тонкие щиколотки, плетеные туфли надеты на босу ногу, видны кончики пальцев с крашеными слегка розоватым лаком ногтями…
На секунду ему показалось: где-то уже видел плетеные туфельки, узкие ступни с крашеными ногтями, когда-то уже любил их, был готов идти по следам этих легких ног, не рассуждая, не раздумывая…
– Что вы уставились? Какое нахальство! – ее голос звенел не то от возмущения, не то от сдерживаемого смеха. – Представляю себе…
– Не стоит. – Он примирительно улыбнулся, подумал про себя: «Черт, как это меня опять понесло? Как это ни с того ни с сего опять словно провалился куда-то? Можно подумать, женских ног не видел! И что в них такого? Ноги самые обыкновенные, к тому же и в брюках – наверняка далеки от совершенства».
В то же время жаркая волна поднялась к горлу, затем опустилась вниз. Он машинально нащупал сигареты в кармане джинсов, опомнился, убрал руку, поморщившись от досады на себя. Эта женщина лишала его самообладания, не прикладывая к этому, что самое обидное, никаких усилий.
Тина посмотрела на него, хотела что-то сказать, но передумала. Они молча вышли из квартиры. Сиур взял ее сумку. Также молча подошли к машине, он сел за руль, открыл ей дверцу, бросил сумку на заднее сиденье. Сиденья были без чехлов, в салоне стоял крепкий запах дорогого табака, хорошего одеколона.
– Когда мы вернемся? – Она устроилась поудобнее, глядя прямо перед собой и избегая смотреть на него. Ветер привел ее волосы в еще больший беспорядок, но она не обращала на это внимания.
– Думаю, часа через четыре, если все будет хорошо.
– Если все будет хорошо? Что вы имеете в виду?
– Так, ничего особенного. – Сиур оглядывался назад, выезжая на шоссе. Он уже пожалел, что у него вырвалась эта фраза. – Мало ли… Машина сломается, происшествие какое-нибудь…
– Какое происшествие? – Она бросила на него тревожный взгляд. – Да говорите же, наконец! Вы обещали что-то узнать. Вы узнали?
– Ничего существенного. Скорее не узнал, чем узнал. Хотя это тоже результат. Знаете, что мне больше всего не нравится? – он повернулся к Тине, – Больше всего мне не нравится то, что вся информация об этом никакая – вроде есть, а вроде и нет… просачивается сквозь пальцы, как вода. Кажется, что ухватился за что-то, а оно ускользает. Единственная стоящая зацепка – это племянник. Он действительно существует и даже работает, между прочим, именно в коммерческом банке. Правда, он не банкир, а обыкновенный клерк. Впрочем, все обыкновенное в этом деле имеет тенденцию превращаться в странное и нереальное. Будем надеяться, что хоть с этим единственным персонажем все в порядке.
За разговором они не заметили, как выехали за город. Ясное с утра небо у горизонта незаметно покрывалось тучками. В машине было жарко – Тина сильнее опустила стекло со своей стороны – воздух врывался тугой струей, приятно освежая разгоряченное лицо.
Она слушала и не слушала. То, что говорил Сиур, вызывало тревогу, но ей было так хорошо ехать с ним в машине, смотреть на бегущую под колеса ленту Ярославского шоссе, мелькающие по бокам дачные домики, зеленые деревья. Хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончилась.
Когда человеку плохо, время как бы замирает, или тянется, словно нескончаемый осенний дождь. Когда человеку хорошо, время летит быстро. Скоро появились знакомые дачные постройки, через переезд шли люди, приехавшие на загородной электричке. Тина показала, по какой дороге они в прошлый раз шли к загадочной вдове.
– Если вы будете ехать помедленнее, я смогу узнать дом. В прошлый раз Людмилочка меня вела, так что я не заботилась запоминать. Я не очень хорошо ориентируюсь, могу заблудиться в трех соснах. – Она внимательно смотрела по сторонам, отыскивая знакомые приметы. – Вот, кажется, мы проходили мимо этого дома.
Она показала на красивый деревянный домик с резными украшениями и множеством окон, выкрашенный в голубой цвет. Высокий шпиль на крыше и уютная веранда придавали дому особый колорит праздной дачной жизни, куда едут отдыхать, пить по вечерам чай на воздухе, под деревьями, удить рыбу, валяться с книгой в гамаке, гулять, вдыхая острый хвойный аромат, густой, прогретый солнцем, любоваться малиновыми закатами на реке под пение сверчков, соловьиные трели… Ах, как удивительно хороша все-таки может быть жизнь!
– Куда дальше?
Тина опомнилась – ей уже было пригрезились гусары, гитары, дачная любовь, антоновские яблоки – то ли Куприн, то ли Бунин…О Боже, что только не придет в романтически настроенную голову! Она стала оглядываться.
– Вот акация, по-моему… да, вот за этими зарослями акации и шиповника колодец, потом поворот… Тут уже совсем близко.
– Близко? Тогда, пожалуй, оставим машину здесь. Сейчас, только найду тень, а то мы потом в ней изжаримся.
Сиур увидел большую липу и подъехал почти к самому стволу, в прохладную плотную тень. Вокруг никого не было – день будний, если кто-то из дачников отдыхал, то в такую жару время проводили либо на речке, либо в домике. Дневной сон – дело святое и русскими людьми любимое.
Трещали сороки, где-то постукивал дятел, жужжали пчелы и шмели, прозрачнокрылые стрекозы зависали в горячем воздухе, над душистым сиренево-желтым цветочным ковром порхали бабочки.
Тина ступила на эту благоухающую землю и с удовольствием потянулась, подставила лицо солнышку, сладко зажмурилась, вдыхая полной грудью и чувствуя, как разливается внутри теплая благодать. Она сорвала нежный колокольчик, поднесла к лицу. В траве алели ягодки земляники…
Сиур молча смотрел. Когда она наклонилась, под тонкой футболкой обозначилась мягкая округлость груди, рассыпавшиеся волосы открыли изгиб шеи. Он сглотнул подступивший к горлу комок.
Было жаль прерывать эту ее радость, напоминая, зачем они здесь. Однако… беспокойство, постоянно напевающее свою противную песню, как комар над ухом, не давало ему в полной мере расслабиться. Тина могла забыть обо всем, присев на корточки к земляничному кустику и по-детски радуясь найденным ягодкам, потому что он был здесь. Он отвечал за них обоих. Он не мог позволить себе… Сиур вздохнул и, наклонившись, подал ей руку.
– Нам пора идти, – сказал он как можно мягче. – Лучше, если мы успеем вернуться обратно до темноты.
– Да, да, конечно. – Тина виновато вскочила.
Они, не спеша, пошли по дороге. Теплая пыль поднималась легкими облачками при каждом шаге. Какие-то птички звонко посвистывали, белки, распушив хвосты, ловко бегали по толстым стволам, никого и ничего не боясь.
На секунду Тина позавидовала им – ни забот, ни проблем, – но только на секунду. Кто познал весь яд и наслаждение страстей человеческих, уж никогда не променяет их на примитивное, пусть и безоблачное, существование. Ей вспомнилось детское: «птичка Божия не знает ни заботы, ни труда». Привлекательно, но ненадолго.
Вдруг она почти физически почувствовала разливающуюся в этом зеленом, шуршащем, свистящем и жужжащем мире, тревогу. Звуки обострились до болезненности, запахи стали удушающими, на солнце набежала тень, откуда ни возьмись, поднялся ветер, вздымая дорожную пыль.
Стало трудно дышать. Тина поднесла руку к горлу, оттянула ворот футболки, закрыла глаза.
– Что случилось?
– Сейчас пройдет. Мне нехорошо. Наверное, от жары. – Она попыталась улыбнуться.
Ему тоже было не по себе. Может, вернуться в город? Сиур привык выполнять намеченное. Единственное, о чем он уже пожалел, так это о том, что взял с собой Тину. Впрочем, хорош же он был бы, явившись к вдове на дачу с целью поинтересоваться, о чем она гадала вчера двум женщинам, и не расскажет ли она ему об их дальнейшей судьбе.
Такая дурь не всякому придет в голову. Бедная женщина наверняка до смерти перепугалась бы, особенно с учетом, что живет одна. У нее даже нет телефона, чтобы вызвать психушку. Или милицию.
– Вы позволите? – Он крепко взял девушку под руку и подвел к калитке. – Похоже, это то, что мы ищем.
Ароматические смолы курились в алебастровых курильницах. Глаза прорицателя словно наполнены изнутри холодным туманным блеском. Таким же блеском мерцает полый кристалл горного хрусталя, оправленный в платину. Квадрат символизирует Вселенную – Космос, полный звезд.
«Я понял, почему удалился Ра,[19] которому надоели распри, воинственные и разрушительные наклонности людей…охваченных неодолимой, фатальной страстью к разрушению…О, я вижу, я вижу!.. Папирусы и реликвии храма Тота уничтожены или погребены в песках Сирийской пустыни. Усыпальницы ограблены, на месте святилищ груды камней…Великолепные храмы превратились в руины…
Я вижу, как пала Троя. Закатилась звезда Эллады. Триумф Рима сменился упадком. Орды варваров хлынули, подобно приливу, уничтожая и поглощая великие империи, древнюю культуру… От некогда великих городов остались несколько песчаных холмов.
Великое нашествие людей с узкими глазами, ведомое хромым Тамерланом,[20] затопило своими полчищами континент другой расы… Великие войны, великие разрушения…Путь в пропасть…Нельзя обрести Силу, разрушая и разрушая. Дорога Силы – это дорога Любви…