Август 1998
(Отрывок из романа Л. Подервянского «Единая и Неделимая»)
[...]
Глава 5.
Из окна малой залы был виден стеклянный купол Верховной Рады и бодро развевающийся червоно-блакитный прапор над ним. Такой же красно-голубой флаг, только размером поменьше, украшал восточную стену залы.
Президент недовольно покосился на премьера.
— Товарищ Ющенко, это что такое? — он слегка повёл бровью. — Где союзное знамя?
Ющенко скривился.
— Вы прекрасно знаете, товарищ Кучма, — раздражённо заметил он, — тут иногда бывают люди из Москвы. Не хватало ещё и красного флага. Они и так нас подозревают.
— В чём же это они нас подозревают? — Кучма развернулся к Ющенко всем телом. Его простое, открытое лицо потемнело от гнева. Ющенко невольно отступил на шаг.
— Так в чём нас подозревают господа москвичи? — уже спокойнее спросил Президент.
Премьер пожал плечами.
— Как обычно. В империализме. В великодержавных замашках. В…
— Они каждый день пишут об этом в своих газетах, — Президент, казалось, успокоился, но Ющенко понимал, что это ненадолго. — Каждый день они пишут о том, что Украинская Русь спит и видит, как бы посягнуть на независимость Российской Федерации… И на её природные богатства, — с горечью закончил он. — Они будут трубить об этом на всех перекрёстках, что бы мы не делали…
— В любом случае, нам не нужны лишние конфликты, тем более сейчас, — вежливо, но твёрдо заметил Ющенко. — Что нам важнее — дешёвые жесты, или перспектива воссоединения?
— С кем мы собираемся воссоединяться? С братским великорусским народом, или с бандой Ельцина? — Президент опять завёлся. — Так вот, с бандой Ельцина мы воссоединяться не будем. Законное место этих людей — на нарах. А не в Кремле.
— По нашим данным, именно так думают девяносто пять процентов россиян, — подал голос товарищ Рабинович.
Старый разведчик стоял, облокотившись о стену, и раскуривал самокрутку. Рабинович курил табак, который сам выращивал на маленьком огородике, у себя на даче. Покупной табак он не жаловал.
— Только нам с того никакого толку. Потому что шестьдесят два процента тех же самых россиян, что считают Ельцина вором и подонком, категорически за независимость России… И не хотят видеть у себя в Москве никаких киевских интеграстов. Им там здорово промыли мозги, — помолчав, добавил он.
Скрипнула дверь, и в залу вбежал товарищ Пинчук, держа под мышкой кожаную папку с какими-то бумагами.
— Здравствуйте, товарищи, — небрежно поздоровался он, и лихо уселся на подоконник. — Опять разговорчики на любимую тему? Что ещё вытворили кляти москали?
— Вот, не дают товарищу Ющенко повесить красный флаг, — невесело пошутил Президент. — По этому поводу товарищ Ющенко собирается подавать жалобу в Совет Европы.
Пинчук хохотнул. Остальные тоже заулыбались.
— …где уже неделю как дебатируется крымский вопрос, — напомнил товарищ Рабинович.
Смех тут же оборвался.
— Как там наши? — Пинчук подался вперёд.
— Вроде пока держатся, — ответил Ющенко. — Правда, всё дело идёт к тому, что нас опять лишат права голоса. Особенно прибалты стараются.
— Может, всё-таки уйдём из этой лавочки? — с надеждой в голосе спросил Рабинович. — Лично мне, как бизнесмену, и как еврею, банально жаль тех денег, которые мы платим этим евробюрократам. За то, что они нас учат жить…
— Кого учат, а кого и жучат, - вздохнул Президент.
— Кому таторы, а кому — ляторы, — добавил Рабинович. — Так мы и дальше будем терпеть эту гидоту?
— Да, вы уже знаете про последний скандал в ихней Думе? — Пинчук ухватил какую-то бумажку в папке, та потянула за собой ещё несколько листочков, которые закружились в воздухе. Пинчук спрыгнул в подоконника и бросился их ловить, одновременно продолжая:
— …это анекдот… ф-фух… вы представьте себе… ага, так… им теперь не нравятся наши деньги. Товарищ Рабинович, могут ли кому-то не нравиться деньги?
— Это, наверное, относится к числу тайн великорусской души… — Рабинович, кряхтя, наклонился за упавшей к его ногам бумажкой.
— Так вот, — Пинчук близоруко прищурился, перебирая свои листочки, — они, значит, заметили, что на десятирублёвке у нас изображён Хрущёв…
— …который подарил Украине исконно российский Крым, — прогудел из угла удобно устроившийся в глубоком кресле товарищ Медведчук. Он был допущен на тайные заседания совсем недавно, но уже успел обзавестись роскошным троном на львиных лапах. В отличие от сухонького и быстрого Пинчука, совершенно равнодушного к комфорту, Медведчук любил во всём основательность. Это, впрочем, не мешало ему в случае надобности не спать по пять суток, мотаясь по всей стране на своей легендарной красной «Волге», которую он всегда водил только сам, вне зависимости от времени суток, усталости, и количества выпитой горилки. Президент закрывал на это глаза: Медведчук был ценным работником, которому приходилось прощать кое-какие барские замашки. К тому же он был отличным водителем, и ни разу не попал в серьёзную аварию.
— Что у нас в Крыму, кстати? — поинтересовался Президент у Ющенко.
— Как всегда, — отозвался премьер-министр. — Сегодня предотвратили очередной теракт.
— Где? — скрипнул зубами Кучма.
— Железная дорога, — ответил премьер. — Поезд с отдыхающими. Большинство — россияне. Это у них называется «турецкая схема». Понимаете, курды делают один маленький теракт — а Турция теряет миллионы долларов на туристах…
— А что в таком случае потеряем мы? С учётом дотаций краю? — поинтересовался Медведчук.
— С учётом дотаций — ничего, — отозвался Рабинович. — Фактически, мы возим россиян отдыхать у моря почти бесплатно, чтобы не простаивали здравницы… Разумеется, крымские сепаратисты в это не верят. Они думают, что Центр…
— Да ничего они не думают, — парировал премьер. — У них простая логика: чем хуже — тем лучше. Если россияне не будут приезжать в край, исчезнет работа для множества крымчан. В этом, как всегда, обвинят Киев. Ряды сепаратистов пополнятся…
Все замолчали. Президент отвернулся к окну.
— Я люблю великорусский народ, — с усилием произнёс он. — Но я не понимаю, откуда в нём эта тяга к обособлению. К обособлению ценой разрушения. Сначала бандит Ельцин разрушил Советский Союз, навязав нам беловежские соглашения…
— Ну, положим, с нашей стороны тоже нашлось, кому их подписать… — вставил своё Рабинович.
Президент сделал резкое движение шеей.
— Я не оправдываю Кравчука! — крикнул он. — Но тот получил по заслугам. И теперь сидит отнюдь не в президентской резиденции…
— Мне больше нравится, как белорусы обошлись со своим Шушкевичем, — усмехнулся Медведчук.
— Ну, так тоже нельзя, — немедленно подал голос Пинчук. — Законы должны соблюдаться. Кстати, как идёт подготовка к подписания договора?
— Плохо, — откровенно признался премьер. — Белоруссы готовы объединяться с Украиной, но боятся России. Не забывайте, они зависят от российской трубы больше, чем мы.
— Труба, труба… Всё упирается в эту проклятую трубу, — опять скрипнул зубами Кучма. — Любые наши инициативы, любые шаги — всё упирается в трубу. Что бы мы ни делали, банде Ельцина достаточно повернуть газовый кран…
— Психология мелких лавочников, — с горечью сказал Медведчук. — Они просто всё проедают. Нефть, газ, никель, алмазы… Заводы стоят. Фабрики стоят. Корабли ржавеют на приколе. Помните, что они сделали с Черноморским флотом? Они тысячу раз обанкротились бы, если бы не трубопроводы…
— …из которых, между нами говоря, кое-что пропадает, — ехидно бросил Рабинович. — С неофициального благословения нашего горячо любимого президента, между прочим.
Президент невольно улыбнулся: он по-своему любил упрямого старикана, не боявшегося ни чёрта, ни дьявола, ни самого товарища Кучмы.
— Это, кстати, плохая политика, — недовольно заметил Медведчук. — Да, мы имеем лишние деньги. Зато банда Ельцина имеет с этого лишние пропагандистские козыри. Какой сюжет — хохлы, ворующие газ! А потом вы удивляетесь, что у московского посольства…
— Это была срежиссированная акция, — спокойно сказал Ющенко. — Обыкновенная провокация.
— Ну конечно, — ощерился Медведчук, — обыкновенный русский национализм. Ложный, фальшивый, феесбешной выделки. Но это понимаем мы. А как это аукается здесь? Украинцы видят по телевизору толпу у своего посольства в Москве. Украинцы видят эти плакаты… как там было?
— «Украина, отдай наш газ! Украина, возьми свой сахар! Нам надоел твой Кучма-интеграст! Украина, иди ты на…» — охотно процитировал Рабинович.
— Вот-вот, — поспешно перебил старика Медведчук: несмотря на стопроцентно пролетарское происхождение и тяжёлое детство, знаменитый организатор украинской тяжёлой промышленности органически не переносил мата. — Простой украинец это видит, и задумывается — а стоит ли жить в одном государстве с людьми, которые бросают ему в лицо…
— Кто там у нас простой украинец? Простых украинцев не бывает! — донёсся из коридора молодой весёлый голос. Через пару секунд и сам обладатель голоса появился на пороге залы.
— Здравствуйте, товарищи дорогие, — Дмитро Корчинский, по прозвищу «Провидник», бессменный руководитель Всесоюзной Комсомольской Организации, ослепительно улыбнулся, и пригладил непослушный вихор. — Что, опять строим козни против московской незалежности?
— Строим, строим, — добродушно прогудел Медведчук. — Вот решаем, как быть с трубой. Есть идеи?
— Есть, — чётко отрапортовал Корчинский. — Трубу послать на хер. Жить следует по-христиански. Нищенством и грабежом.
В зале как будто посветлело от улыбок.
— И кого же собирается грабить украинская молодёжь? — поинтересовался Президент.
— Надо отделить Крым, потом напасть на него, и уйти с добычей, — тут же отпарировал Корчинский. — Потом ещё что-нибудь отделить, и снова напасть. Донбасс, например.
— В Донбассе брать нечего, — буркнул Медведчук.
— Это неважно. Если есть намерение пограбить, будет и то, чего грабить, — Корчинский лихо закрутил смоляной ус. — Вообще, всё зло в мире от объективной реальности.
— Это у вас, товарищ Корчинский, получается субъективный идеализм, — начал было Пинчук, но Корчинский невежливо перебил его:
— А вы хотите посмотреть на человека, которому эта самая объективная реальность по енто самое место?
Президент резко повернулся.
— Что? Неужели? Получилось?
Сияющий Корчинский кивнул.
— Ага. Получилось. На пересылке. Они его в бронированном вагоне везли. Ну да что нам та броня…
— Вот как надо работать, товарищ Рабинович! — Президент грозно взглянул на старика. — Помните наш разговор? Вы мне что говорили? Невозможно, объективно невозможно… а наши комсомольцы, от горшка неделя… сделали!
— От горшка два вершка, — поправил Президента Рабинович. — И никакого бронированного вагона там не было.
— Не было, — легко согласился Корчинский. — А хорошо, если бы был. Наши ребята так надеялись… А так — обычная засада на шоссе. Они его тайком перевозили. Боялись, значит, народных мятежей. Эх, жаль!..
— Никаких мятежей не предвиделось… — начал было Рабинович, но тут в коридоре послышались шаркающие шаги.
— Мой любимый писатель, — тихо сказал Ющенко. — Всю жизнь мечтал… автограф… А у меня сейчас даже нет его книги.
Дверь открылась.
— Салют, камарады, — вошедший чуть подволакивал левую ногу. Его тонкое, породистое лицо обрамляли совершенно седые волосы. На скуле были видны следы ожога. Глаза были внимательными и холодными.
— Это я, Эдичка. Спасибо вам, что вытащили.
— Как доехали? — встрял неугомонный Пинчук.
— Ничего. В тюрьме было хуже, — скупо проронил знаменитый писатель. — Вы не боитесь международного скандала?
— Боимся, — честно признался Президент. — Но ведь они собирались вас убить.
— Могли? Они это делали, — Лимонов криво усмехнулся. — Вы знаете, что такое российская тюрьма, и как там обращаются с политическими?
— Послушайте… Нам предстоят ещё кое-какие формальности, — заторопился Ющенко. — Мы готовы предоставить вам политическое убежище, но не готовы взять на себя ответственность за ваш побег…
— Я уже предлагал один вариант. Я могу сначала появиться на территории третьей страны. Скажем, в Тирасполе. Там меня знают.
— Тираспольское правительство не признаёт никто, кроме Украины, — вздохнул премьер.
— Вот и мы поддерживаем сепаратистов, — подал голос Медведчук.
— Они за Союз, — возразил Пинчук. — И никогда не выступали против территориальной целостности Молдавии. Они борются с кишинёвским режимом, а не…
— Все эти тонкости объясняйте Совету Европы, — парировал Медведчук.
— Кстати, — Лимонов по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток войти, — вы можете как-нибудь… э-э… помочь Дугину и Проханову?
Сидящие в зале переглянулись. Президент опустил глаза.
— Нет, не можем, — тихо сказал Ющенко. — Поймите, — его голос дрогнул, — мы всё знаем… мы знаем, где их держат… и как их ломают… но они выдержат. Ельцин не будет их ликвидировать. Их головы нужны ему для большой игры, как средство давления на нас. А вот вас он ненавидел лично. За ваши книги. За то, что вы говорили людям правду. Понимаете?
— Что ж. Спасибо. Признаться, я предпочёл бы, чтобы вы вытащили оттуда не меня, а товарища Дугина. Он гений, а я просто бойкий литератор, — так же холодно сказал Лимонов. — Извините, я пойду.
Дверь закрылась.
В зале повисло молчание.
— Н-да… Вот тебе и автограф, — начал было Пинчук, и осёкся под взглядом Ющенко.
— Когда-нибудь, — наконец, сказал Президент. — Когда-нибудь.
* * *
— Теперь можно говорить, — наконец, сказал гость, убирая в сумку сканер-блокиратор. — Все «жучки» блокированы. Скрытые камеры тоже.
Хозяин кабинета посмотрел на гостя с невольным уважением.
— Откуда у вас такая техника? Американская? У нас ничего подобного нет…
— Почему же американская? — гость с удовольствием устроился у окна, и дёрнул за шнур. Жалюзи поднялись, и он увидел то, что снилось ему по ночам все эти десять лет: набухшую красными огоньками артерию Калининского проспекта.
Хозяин кабинета ждал.
— Техника наша, — гость усмехнулся. — Теперь Южмаш делает отличную электронику.
Хозяин кабинета поднял бровь.
— Вы говорите — наша? В смысле — украинская?
— Наша. Просто наша, — веско ответил гость.
— Я хочу вам сказать одну вещь, — хозяин кабинета нервно почесал переносицу. — Разумеется, я остаюсь патриотом… и, конечно, верю… верю в то, что мы будем вместе. Рано или поздно. Но… я уже давно живу здесь. В России. И… я стал лучше понимать русских.
— Великороссов, — веско поправил гость.
— Ну да, великороссов… это, конечно, правильнее, но у нас так не говорят… — хозяин едва заметно выделил слова «у нас».
— Вот оно что… А может быть, у вас — гость жирно подчеркнул голосом последние слова — уже принято называть себя как-нибудь ещё? Скажем, арийцами?
Хозяин кабинета искоса посмотрел на гостя.
— Вот так мы будем разговаривать, Вадим? После десяти лет?
— Вот так мы будем разговаривать, Сергей. После десяти лет. Если ты так… изменился.
— Я уже сказал, что я патриот, — хозяин кабинета раздражённо отвернулся. — И я хорошо знаю, в чём состоит мой долг. Я о другом. Но, кажется, тебе это неинтересно. Говори тогда, с чем пришёл, и закончим с этим.
Гость немного помолчал, что-то соображая.
— Прости, Сергей, — наконец, сказал он. — Кажется, я действительно немного… того. Но и ты меня пойми. Ты не выходил на связь…
— Потому что я не мог рисковать! — хозяин кабинета снова сорвался. — Потому что мне сверкнул шанс, уникальный шанс, один из миллиона… я вцепился в него зубами, и я его вытянул. Вот теперь и я в банде Ельцина, — он улыбнулся, показав аккуратные мелкие зубки.
— Ты не просто в банде. Ты теперь премьер, — серьёзно ответил гость. — Ещё раз прости, я всё понимаю. Но когда я думаю об этих… у меня внутри всё сжимается.
— У меня давно уже перестало что-либо сжиматься, — так же серьёзно ответил хозяин кабинета. — В общем-то, люди как люди. Конечно, то, что они сделали — чудовищно, но… Не обязательно быть злодеем, чтобы творить злодейство. Они ведь тоже имели причины… и где-то даже были по-своему правы…
Хозяин кабинета замолчал. Молчал и гость. В воздухе прорезалось тихое поскуливание кондиционера.
— Очень у тебя, товарищ Кириенко, великорусская логика прорезалась, — наконец, выдавил Вадим. — Вечная рефлексия, вечный надрыв… И те правы, и эти правы… Да все правы! — он неожиданно стукнул кулаком по столу. — И все неправы. Вот так-то она, жизнь, устроена…
— При чём тут великорусская логика? — хозяин кабинета усилием воли взял себя в руки. — Речь идёт о фактах. Мы, украинцы — имперский народ. Мы так устроены, что нам обязательно надо чем-то жертвовать во имя высокой цели. Мы создали империю…
— …с центром в Москве, — ехидно добавил гость. — И совсем недавно эту империю называли «русской». Пока русские не отделились.
— Ну да. Сейчас русские с удовольствием подсчитывают процент украинской, немецкой, грузинской, и чёрт знает ещё каких кровей у своих правителей… Даже Феофана Прокоповича вспоминают… Отвратительное занятие, но ведь их тоже можно понять. Фактически, они впервые осознали себя нацией. На-ци-ей, а не «русским народом», о который всегда вытирали ноги. И эта нация… она ведёт себя иногда глупо, иногда грязно… Но больше всего она хочет, чтобы её просто оставили в покое. Русские фактически ещё не жили…
— А что, при Ельцине они живут? — спросил гость.
— Ельцин… — задумчиво сказал хозяин. — Я теперь вижу его чуть ли не каждый день. Раньше я его просто ненавидел, а теперь…
— Что же теперь?
— Пожалуй, ненавижу ещё больше… Но он умён, очень умён. Умён каким-то подлым умом. И гораздо грамотнее, чем о нём думают. Кстати, он марксист, — неожиданно закончил хозяин кабинета. — Да, марксист, самый настоящий. Базис-надстройка, это в него забито. Знаешь, как он объясняет украинский интегризм?