— Прекрасно понимаю, продолжай.
— Робер и госпожа д’Арвиль встречались в домашней обстановке лишь у меня, и дважды в неделю мы все трое музицировали по утрам. Меланхоличный поклонник вздыхал, произносил шепотом несколько нежных слов, а два или три раза вручил своей даме любовные записки. Писем его я опасалась еще больше, чем разговоров; но женщина всегда снисходительна к первым объяснениям в любви; объяснения моего протеже не повредили ему; главное для него было добиться свидания. У молоденькой маркизы принципы перевешивали любовь, или, точнее, она недостаточно любила, чтобы позабыть их… Сама того не сознавая, она все еще хранила в сердце образ Родольфа, который, так сказать, оберегал ее, помогая бороться со склонностью к Шарлю Роберу… склонностью скорее надуманной, чем реальной… которая подогревалась ее неподдельным сочувствием к воображаемым бедам этого безмозглого Аполлона и моими чрезмерными похвалами ему. Наконец Клеманс, побежденная глубоко несчастным видом своего незадачливого поклонника, согласилась прийти на назначенное им свидание.
— Неужели ты стала поверенной ее тайн?
— Она созналась мне лишь в своей привязанности к Шарлю Роберу. Я не стала расспрашивать ее; это было бы неудобно… Зато он, упоенный счастьем или, точнее, самолюбивой гордостью, поделился со мной своей победой, по умолчал о дне и месте свидания.
— Как же ты узнала об этом?
— По моему приказанию Чарльз два дня подряд дежурил с утра у двери господина Робера. На второй день, около полудня, наш влюбленный отправился на извозчике в отдаленный квартал, на улицу Тампль… Он сошел у дома жалкого вида, пробыл там около полутора часов и ушел. Чарльз оставался весьма долго на своем посту, чтобы посмотреть, не выйдет ли кто-нибудь вслед за Робером. Никто не вышел: маркиза не сдержала своего обещания. Я узнала об этом на следующий день от самого разочарованного и разгневанного влюбленного. Я посоветовала ему разыграть глубокое отчаяние. Клеманс опять разжалобилась; назначено было новое свидание, столь же тщетное, как и первое. В последний раз она все же доехала до двери дома: это уже был шаг вперед. Видишь, как борется эта женщина… А почему? Потому что, уверена в этом, сама того не ведая, она еще любит Родольфа, который как бы охраняет ее, что вызывает мою ненависть к маркизе. Наконец сегодня вечером она назначила Роберу свидание на завтра; не сомневаюсь, что она придет на него. Герцог де Люсене так грубо высмеял этого молодого человека, что госпожа д’Арвиль, расстроенная унижением своего поклонника, согласилась из жалости увидеться с ним наедине, иначе она, по всей вероятности, отказала бы ему. Но теперь она сдержит слово.
— Что же ты думаешь обо всем этом?
— Маркизой владеет не любовь, а нечто вроде доведенного до восторженности сострадания; Шарль Робер так плохо разбирается в тонкости ее чувства, что поспешит воспользоваться предоставившейся ему возможностью и погубит себя во мнении Клеманс; повторяю, она принуждает себя к этому опасному для ее репутации поступку не в порыве увлечения или страсти, а только из жалости. Словом, я не сомневаюсь, что она смело отправится на свидание, желая показать своему поклоннику, как глубока ее обида за него, но вполне спокойная и уверенная в том, что ни на минуту не забудет супружеского долга. Шарль Робер не поймет этого, и маркиза возненавидит его; а когда ее иллюзии развеются, она вновь обратится душой к Родольфу, образ которого все еще живет в глубине ее сердца.
— И что же?
— А то, что она будет навсегда потеряна для Родольфа. Не сомневаюсь, что иначе он рано или поздно изменил бы своей дружбе с господином д’Арвилем и ответил бы на любовь Клеманс; но Родольф возненавидит ее, узнав, что не он был предметом ее любви, а для мужчин это непростительное преступление. Наконец, под предлогом своей давней привязанности к господину д’Арвилю, он никогда больше не встретится с этой женщиной, которая недостойно обманула его близкого друга.
— Так, значит, ты хочешь предупредить мужа?
— Да, и сегодня же вечером, конечно, если ты не против. По словам Клеманс, у ее мужа имеются смутные подозрения, но точно он ничего не знает. Скоро полночь, мы уедем с бала, зайдем в первое попавшееся кафе, и ты напишешь господину д’Арвилю, что завтра в час дня его жена отправляется на любовное свидание на улицу Тампль, семнадцать. Он ревнив: он застанет Клеманс на месте преступления. Нетрудно догадаться, что последует за этим.
— Но это же подло, Сара, — холодно заметил джентльмен.
— И все же ты согласен со мной?
— Да… сегодня вечером господин д’Арвиль узнает обо всем… Но… кто-то прячется там, за этим деревом! — неожиданно заметил Том, понизив голос. — Мне почудился какой-то шорох.
— Надо взглянуть, — сказала Сара с беспокойством.
Том встал, обошел зеленый массив и никого не увидел.
Родольф только чго вышел в маленькую дверку, о кото мы говорили.
— Я ошибся, — проговорил Том, возвращаясь, — там никого нет.
— Я так и думала…
— Послушай, Сара, я считаю, что эта женщина не так опасна для твоих планов; Родольф человек принципиальный и от своих принципов не отступится. Девушка, которую он отвез на ферму полтора месяца тому назад, переодевшись рабочим, гораздо больше беспокоит меня; он окружил ее заботами, нанял ей учителей и несколько раз навещал ее. Мне известно, кто она, но, по-моему, эта девка принадлежит к низшим слоям общества. Редкая красота, которой она, видимо, наделена, то, что Родольф сам отвез ее и принимает в ней живейшее участие, — все доказывает, что этой привязанностью нельзя пренебрегать. Вот почему я пошел навстречу твоим желаниям. Дабы устранить это второе препятствие, на мой взгляд, более существенное, чем первое, пришлось действовать крайне осторожно, собрать точные сведения об обитателях фермы, о привычках девушки. Настало время действовать, судьба вновь свела меня с омерзительной старухой, которая предусмотрительно сохранила мой адрес. Ее связи людьми вроде того разбойника, который напал на нас в Сите будут нам весьма полезны. Все предусмотрено, ни малейших улик против нас не будет… К тому же если эта девка принадлежит, как мне кажется, к рабочему люду, она не станет колебаться между нашими предложениями и уделом, пусть даже заманчивым, о котором она, вероятно, мечтает, ибо герцог сохранил строжайшее инкогнито. Итак, завтра этот вопрос будет решен… В противном случае… посмотрим…
— После того, как будут устранены эти два препятствия… Том, а наш великий проект…
— Он сопряжен с большими трудностями, но может удаться.
— Признайся, что одним шансом у нас будет больше, если мы приведем его в исполнение в тот момент, когда Родольф будет вдвойне удручен скандалом с госпожой д’Арвиль и исчезновением этой девки, к которой он так привязан.
— Конечно… Но если эта последняя надежда нас обманет… я буду свободен?.. — спросил Том, мрачно смотря на Сару.
— Да, вполне свободен!
— И ты не возобновишь своих уговоров, из-за которых я помимо воли дважды не смог отомстить?
Затем, указав взглядом на свою повязанную крепом шляпу и черные перчатки, Том зловеще улыбнулся.
— Я жду, я все еще жду… Ты знаешь, что я уже шестнадцать лет хожу в трауре… и сниму его только…
На лице Сары невольно появилось выражение страха, и она поспешно прервала брата.
— Да, я обещала тебе это, ты будешь свободен… Том… — проговорила она с невольной тревогой, — ведь тогда меня покинет глубокая уверенность, служившая мне опорой в самые трудные минуты и оправданная к тому же божественным предначертанием… А теперь, когда я близка к цели, надо убрать с дороги даже самые ничтожные препятствия… Они, возможно, и не столь серьезны, но я сокрушу их, чтобы развязать себе руки. Мои средства бесчестны, согласна!.. А разве меня кто-нибудь пожалел? — воскликнула Сара, невольно повысив голос.
— Тише! Гости возвращаются с ужина, — сказал Том. — Ты полагаешь, что следует предупредить маркиза д’Арвиля о завтрашнем свидании? Хорошо, идем… уже поздно.
— Ночной час, в который будет вручена наша записка, придаст ей еще больше значения.
И Том с Сарой покинули здание посольства.
Глава XIX СВИДАНИЯ
Желая во чго бы то ни стало предупредить г-жу д’Арвиль о грозящей ей опасности, Родольф ушел с приема до окончания беседы Тома с Сарой, поэтому он так и не узнал о заговоре, замышляемом против Лилии-Марии, и неминуемой опасности, которой та подвергалась.
Несмотря на все свои старания, Родольфу не удалось, как он надеялся, предупредить маркизу.
После бала в посольстве маркизе д’Арвиль надлежало приличия ради появиться хотя бы на мгновение у г-жи де Нерваль; но маркиза была сломлена обуревавшими ее волнениями, у нее не хватило духа поехать на второе празднество, и она вернулась домой.
— Ночной час, в который будет вручена наша записка, придаст ей еще больше значения.
И Том с Сарой покинули здание посольства.
Глава XIX СВИДАНИЯ
Желая во чго бы то ни стало предупредить г-жу д’Арвиль о грозящей ей опасности, Родольф ушел с приема до окончания беседы Тома с Сарой, поэтому он так и не узнал о заговоре, замышляемом против Лилии-Марии, и неминуемой опасности, которой та подвергалась.
Несмотря на все свои старания, Родольфу не удалось, как он надеялся, предупредить маркизу.
После бала в посольстве маркизе д’Арвиль надлежало приличия ради появиться хотя бы на мгновение у г-жи де Нерваль; но маркиза была сломлена обуревавшими ее волнениями, у нее не хватило духа поехать на второе празднество, и она вернулась домой.
Эта помеха все погубила.
Барон фон Граун, как и все гости посланника***, был приглашен к г-же де Нерваль. Родольф немедля отвез его туда с просьбой отыскать на балу г-жу д’Арвиль и передать ей, что герцог желает в тот же вечер сообщить ей нечто очень важное; он будет стоять возле особняка д’Арвилей, подойдет к карете и скажет ей несколько слов, пока ее люди будут ждать, когда им откроют ворота.
Потеряв много времени на балу, где он так и не нашел маркизы, барон приехал к Родольфу…
Родольф был в отчаянии; он правильно рассудил, что следовало прежде всего предупредить маркизу о заговоре, направленном против нее; в этом случае предательство Сары, которому он не мог помешать, сошло бы за недостойную клевету. Было слишком поздно: постыдная записка была вручена маркизу в час ночи.
На следующее утро г-н д’Арвиль медленно расхаживал по своей спальне, обставленной с изящной простотой, где невольно привлекали внимание коллекция современного оружия и этажерка с книгами.
Постель осталась нетронутой, однако с нее свисало разорванное в клочья шелковое стеганое одеяло; стул и столик из черного дерева с витыми ножками валялись возле камина; на ковре виднелись осколки хрустального стакана, раздавленные свечи, а большой канделябр отлетел в угол спальни.
Казалось, весь это беспорядок был вызван чьей-то неистовой борьбой.
Господину д’Арвилю было под тридцать; его мужественное характерное лицо, обычно приятное, доброе, было в то утро искажено и мертвенно бледно, губы посинели; маркиз так и остался во вчерашнем костюме, он был без галстука, в расстегнутом жилете, разорванная рубашка запятнана кровью; темные, обычно вьющиеся волосы падали прямыми спутанными прядями на его словно восковой лоб.
«Завтра, в час дня, ваша жена отправится на улицу Тампль, 17, где у нее назначено любовное свидание. Последуйте за ней, счастливый муж! И вы все узнаете…»
По мере того как он пробегал эти читаные и перечитанные строки, губы его судорожно дергались.
Тут дверь отворилась, и вошел камердинер. У этого пожилого человека были седеющие волосы и честное, доброе лицо.
Маркиз резко повернул голову, не меняя положения и все еще держа письмо в руках.
— Зачем пришел? — резко спросил он.
Ничего не отвечая, тот смотрел с горестным изумлением на беспорядок в комнате; затем, внимательно взглянув на своего барина, он воскликнул:
— Рубашка у вас в крови… Боже мой! Боже мой, ваше сиятельство, вы, верно, поранили себя!. Ведь вы были одни, почему не позвали меня, как обычно, когда чувствуете, что начнется…
— Убирайся!
— Но, ваше сиятельство….. Огонь в камине погас, холод в комнате собачий, и после вашего…
— Замолчи! Оставь меня в покое.
— Но, ваше сиятельство, — продолжал камердинер, дрожа, — вы приказали господину Дубле прийти к вам сегодня утром в Половине одиннадцатого; сейчас как раз половина одиннадцатого, и он уже здесь с нотариусом.
— Ты прав, — сказал маркиз, овладев собой. — Когда человек богат, надо думать о делах. Иметь большое состояние так приятно!
Наступила пауза.
— Проводи господина Дубле в мой кабинет, — добавил он.
— Господин Дубле, ваше сиятельство, уже там.
— Дай мне какой-нибудь костюм. Мне скоро придется отлучиться.
— Но, ваше сиятельство…
— Делай, что тебе приказано, Жозеф, — проговорил г-н д’Арвиль более мягким тоном.
Помолчав, он спросил:
— Моя жена уже проснулась?
— Не думаю, барыня еще не звонила.
— Пусть меня предупредят, когда она позвонит.
— Хорошо, ваше сиятельство…
— Позови Филиппа, чтобы он помог тебе: ты вечно так копаешься!
— Погодите, барин, сперва я приберу комнату, — грустно ответил Жозеф. — Кто-нибудь другой заметит этот беспорядок и поймет, что случилось сегодня ночью с вашим сиятельством.
— А если поймут, то все выйдет наружу, да? — язвительно заметил г-н д’Арвиль.
— Полно, ваше сиятельство, — воскликнул Жозеф, — никто ни о чем не подозревает.
— Никто?.. Да, никто! — горько ответил маркиз.
Пока Жозеф наводил порядок, его хозяин подошел к коллекции оружия, о которой мы уже упоминали, несколько минут внимательно осматривал ее и с мрачным удовлетворением кивнул головой.
— Уверен, ты забыл почистить ружья, вон те, наверху, что лежат в охотничьем футляре.
— Вы ничего не говорили мне об этом, ваше сиятельство… — удивленно проговорил Жозеф.
— Говорил, но ты запамятовал..
— Осмелюсь возразить, ваше сиятельство…
— Воображаю, в каком они должны быть состоянии!
— Не прошло и месяца, как я принес их от оружейника.
— Не важно, как только я буду одет, ты снимешь футляр, я хочу осмотреть эти ружья: быть может, завтра или послезавтра я отправлюсь на охоту.
— Немного погодя я достану их.
Когда спальня была приведена в порядок, на помощь Жозефу пришел второй камердинер.
Переодевшись, маркиз вошел в свой кабинет, где находились управляющий г-н Дубле, а также клерк и нотариус.
— Вот купчая, которая уже была зачитана вашему сиятельству, — сказал управляющий. — Остается только подписать ее.
— А вы сами читали ее, господин Дубле?
— Да, ваше сиятельство.
— Этого достаточно… дайте сюда бумагу, я поставлю на ней свою подпись.
Маркиз подписал бумагу, клерк вышел из кабинета.
— Благодаря этой покупке, ваше сиятельство, — торжествующе проговорил г-н Дубле, — ваша земельная рента составит не менее ста двадцати шести тысяч франков. Как прекрасно, ваше сиятельство, получать со своих земельных владений сто двадцать шесть тысяч!
— Я счастливец, не правда ли, господин Дубле? Иметь сто двадцать шесть тысяч земельной ренты! Где найдешь другого такого удачника?
— И это не считая основного капитала, ваше сиятельство.
— И не считая других преимуществ!
— Слава богу, у вашего сиятельства есть все, что может пожелать человек: молодость, богатство, здоровье — решительно все, и главное, — проговорил г-н Дубле, приятно улыбаясь, — красавица жена и прелестная дочка, похожая на херувима.
Господин д’Арвиль бросил зловещий взгляд на г-на Дубле.
Мы отказываемся описать выражение дикой иронии, с которой он обратился к г-ну Дубле, фамильярно похлопав его по плечу.
— Вы правы, — сказал он, — со ста двадцатью шестью тысячами франков земельной ренты, с такой женой, как моя… и с дочкой, похожей на херувима… мне больше нечего желать, не так ли?
— Хе-хе, ваше сиятельство, — наивно ответил управляющий, — остается дожить до преклонных лет, чтобы выдать замуж вашу дочку и стать дедушкой… Вот чего я вам желаю, ваше сиятельство, а вашей супруге желаю стать бабушкой и даже прабабушкой.
— Милый господин Дубле, вы весьма кстати вспомнили о Филемоне и Бавкиде. Вы всегда попадаете в точку.
— Вы очень любезны, ваше сиятельство. Что еще прикажете?
— Ничего… Да, скажите, сколько у вас наличных денег?
— Девятнадцать тысяч триста франков с небольшим на текущие расходы, ваше сиятельство, не считая денег, лежащих в банке.
— Вы принесете мне сегодня утром десять тысяч франков золотом и вручите их Жозефу, если меня не будет дома.
— Сегодня утром?
— Да.
— Я принесу их через час. Больше не будет приказаний, ваше сиятельство?
— Нет, господин Дубле.
— Сто двадцать шесть тысяч франков чистоганом! — повторил управляющий, направляясь к двери. — Сегодня удачный день: я боялся, как бы эта ферма, которая так нам подходит, не ускользнула от нас… Ваш покорный слуга.
— До свиданья, господин Дубле.
Едва управляющий вышел из комнаты, г-н д’Арвиль упал, подавленный, в кресло, положил локти на письменный стол и закрыл лицо руками.
Впервые после получения роковой записки Сары он дал волю слезам.
«Что за жестокая насмешка судьбы, сделавшей меня богачом! Кому нужна отныне эта золотая рамка? Кого в нее вставить? Она лишь подчеркнет мой позор и низость Клеманс! Этот позор ляжет, быть может, и на мою дочь! Да, позор… должен ли я сделать решительный шаг или же пожалеть…»