Но худшее случилось в 1846 году. Сначала Джейн узнала, что некогда благоверный Спирос ей изменяет, да еще и распоряжается ее деньгами по своему усмотрению. А потом произошла трагедия. Маленький Леонидас сбежал от нянек, влез на крышу дома и упал прямо под ноги матери. Леонидас был единственным ребенком Джейн, которого она действительно любила, и теперь ее больше ничего не связывало с ее греческим супругом.
Последующие несколько лет она путешествовала по Италии и Османской империи, причем истории, которые о ней рассказывали, часто походили на вымысел. Так, говорили, что в Риме некий лейтенант подарил ей бриллиант, но тут же был разоблачен капитаном, который доказал, что камень был украден. Но только капитан решил, что Джейн готова выйти за него замуж, как на пути у него встал некий дипломат. Капитан с дипломатом рубились на саблях, дипломат победил, но, получив отказ от Джейн, застрелился… Но что бы ни рассказывали о бывшей графине Теотоки, реальность оказалась еще более фантастической.
В 1852 году Джейн вернулась в Афины. В ту пору Греция была наводнена шайками грабителей, которые контролировали целые районы. Особой удалью отличались паликары – наемники-албанцы, которые в военное время шли к тому, кто больше платил, а в мирное грабили всех, кто попадался под руку. Чтобы положить конец разбою, король Отто взял на службу паликарского вожака по имени Христодолус Хаджи-Петрос. Это был 60-летний рубака, увешанный холодным и огнестрельным оружием и обладавший драгоценным для женщин обаянием. Хаджи-Петрос был произведен в генералы и назначен губернатором провинции, которую контролировал и раньше, но в качестве разбойного атамана. Уже немолодая Джейн и знатный паликар нашли друг друга. Оба были авантюристами, оба плевали на светские приличия, оба хотели яркой, веселой жизни напоследок. Христодолус увез Джейн жить в паликарское становище, где та ощутила себя настоящей королевой. Среди головорезов она наконец перестала чувствовать себя изгоем. Своего нового любовника Джейн звала просто – Христос.
Между тем королева Амалия не забыла старых обид, а к ним еще добавились новые. Королева тоже положила глаз на украшенного шрамами Хаджи-Петроса и не могла простить Джейн, что та увела его прямо у нее из-под носа. Дождавшись, когда Отто уехал на лечение, оставив ее на государственном хозяйстве, Амалия послала гонца к Христодолусу с приказом о его смещении. Паликар отреагировал так, как королева и надеялась. В ответном письме Хаджи-Петрос признавался: «Ваше величество сместило меня, без сомнения, из-за того, что я живу с графиней Теотоки, но, что бы мои враги ни говорили, я могу уверить Вас и дать слово солдатской чести, что хотя я и являюсь любовником этой женщины, но не по любви, а лишь из корыстного интереса. Она богата. А я беден. У меня есть положение в обществе, которое я должен поддерживать, и дети, которым я должен дать образование».
Получив это послание, королева немедленно пустила его по рукам, и теперь над Джейн потешалась вся Греция. Однако причиной разрыва между Джейн и Хаджи-Петросом стало вовсе не это. В 1853 году Джейн узнала, что старый паликар изменил ей с ее же служанкой. После этого адмиральская дочь собрала вещи и уехала в Палестину.
...Теперь Джейн Дигби была совершенно свободна и как никогда богата. Дети частью умерли, частью жили у Карла фон Феннингена, а капитал увеличивался год от года. От отца Джейн получила в наследство £10 тыс., которые, по его выражению, предназначались только ей «вне зависимости от долгов ее нынешнего и всех последующих мужей». Мать оставила еще £2 тыс. Кроме того, £4 тыс. годового дохода давала Джейн земельная собственность. Но теперь бывшая светская львица совершенно не представляла, чем заняться, и просто путешествовала по Ближнему Востоку.
Она пробовала завести себе арабского любовника, но караванщик Салех показался ей слишком холодным в постели. Зато он познакомил ее с шейхом Меджуэлем эль-Мезрабом – братом вождя бедуинского племени мезрабов, которые время от времени подрабатывали тем, что водили богатых европейцев на развалины Пальмиры, а на обратном пути, бывало, грабили. Джейн тоже хотела посмотреть Пальмиру, и Меджуэль со своими людьми взялся ее сопровождать. По дороге на них напали бедуины из другого племени, но Меджуэль отразил атаку, показав себя храбрецом. Вождь мезрабов был на 20 лет моложе Джейн, но, живя в пустыне, никогда не видел, чтобы женщина так хорошо ездила верхом. Он вообще никогда не видел женщин, подобных Джейн Дигби, и вскоре после экскурсии в Пальмиру сделал ей предложение.
Джейн, правда, не спешила соглашаться. Более того, за время своего переезда из Палестины в Сирию, где должно было состояться бракосочетание, она сошлась с караванщиком шейхом Бараком. Впрочем, у нее, вероятно, не было выбора, потому что Барак посреди пустыни начал наведываться к ней в палатку, требуя: «Саксо! Саксо!» Видимо, это было слово «секс» – единственное, которое шейх знал по-английски, по крайней мере Джейн поняла его именно так.
Наконец, доехав до Меджуэля, Джейн вышла за него замуж по мусульманскому обряду, но до конца своих дней оставалась православной. Теперь ее звали Джейн Элизабет Дигби эль-Мезраб, и больше она своего имени не меняла. Медовый месяц молодожены провели в пустыне, где Джейн научилась топить очаг засохшим верблюжьим пометом, доить верблюдиц и исполнять прочие женские обязанности, обычные для тех мест. И ее, кажется, все это устраивало. Позднее она побывала в Англии, где повидалась с еще живыми родственниками, но вернулась, чтобы остаться в пустыне навсегда.
...Джейн, конечно, не все время кочевала вместе с племенем. Чаще она жила в Дамаске, где купила огромный дом, в котором ее обслуживала армия слуг. Наконец она стала королевой без преувеличений, соперничать с ней было некому. А ее европейская репутация бедуинов не волновала. Более того, мезрабы считали ее еще и кем-то вроде провидицы и целительницы. Они приводили к ней больной скот или приходили сами со своими бедами. Джейн милостиво судила свой народ, а также оказывала посильную медицинскую помощь. Лечить она, конечно, не умела, но люди племени мезрабов смыслили в медицине еще меньше; во всяком случае, большого вреда от такого врачевания не было.
Но главным для Джейн стало другое – торговля оружием. Через британского консула в Дамаске Джейн наладила поставки мезрабам новейших английских ружей, что резко повысило их военную мощь в конфликтах с другими племенами. Взамен англичане получали политическое влияние, а также знакомились с восточной культурой. Кстати, есть версия, что именно благодаря Джейн Дигби эль-Мезраб европейцы получили «Камасутру» – она отправила попавшее к ней в руки пособие по интиму через британского консула.
На склоне лет вокруг Джейн по-прежнему группировались шпионы и плелись политические интриги, ведь она оставалась английской светской львицей, к тому же единственной на всем Ближнем Востоке. Джейн Дигби скончалась 11 августа 1881 года в Дамаске в возрасте 74 лет. Ее жизнь, наполненную авантюрами и скандалами, можно считать эталоном гламурной саги. С соответствующим финалом: когда она умерла, шейх Меджуэль едва не сошел с ума от горя.
Достойные наследницы княгини Ольги. Надежда Дурова, Лидия Зверева, Софья Сухово-Кобылина, Софья Ковалевская, Анна Достоевская
Начиная с 30-х годов XIX века у женского движения стало открываться второе дыхание. На этот раз импульс к его развитию дала промышленная революция, которая буквально взорвала традиционный уклад жизни в Западной Европе. Модернизация этого уклада сопровождалась развитием крупной промышленности, ростом городов, разорением мелких сельских хозяйств. А вместе с этим – разрушением прежнего уклада семейной жизни, кризисом отношений между мужчиной и женщиной. Два обстоятельства оказали сокрушительное воздействие на традиционные семейные отношения – массовое вовлечение женщин в общественное производство и постепенное установление контроля над рождаемостью.
Новое крупное промышленное производство стало все шире использовать дешевую женскую рабочую силу. Под воздействием промышленной революции женский труд в общественном производстве превратился в факт социальной жизни. И факт далеко не однозначный. С одной стороны, он создавал возможность изменить традиционную иерархию мужской и женской ролей, выстроить разделение труда между мужчинами и женщинами не на принципе взаимодополняемости, а на принципе взаимозаменяемости. А с другой – оборачивался сверхперегрузками, сверхэксплуатацией женщин. Ведь с них никто не снимал обычных домашних обязанностей, материнских забот и хлопот. При этом по действовавшим законам поначалу женщина не могла даже распоряжаться своим заработком – он принадлежал ее мужу. Женщин не принимали в профсоюзы и иные общественные организации, защищавшие права наемных работников, и т. д. Так возникали новые основания для коллективных выступлений женщин, для создания женских организаций, призванных отстаивать интересы и права женщин.
С их помощью женщины могли предъявить свой счет обществу, которое вынудило их выйти за пределы семейного очага и начать работать. Со временем в рамках женского движения сложились первые требования к государству – снять с женщин часть их традиционных обязанностей и взять на себя заботу о детях, больных и престарелых. Отсюда сформировалось представление о необходимости расширения функций государства, о его превращении в социальное государство, призванное заботиться об общем благе, о слабых и неимущих, об инвалидах и пенсионерах.
Коллективными усилиями женщины добивались равной оплаты за равный с мужчинами труд, требовали доступа к тем профессиям, к которым их стремились не подпускать. Работавшие женщины начинали осознавать, что у них есть свои особые социальные, гражданские, политические интересы и что их необходимо отстаивать. Освоение сфер гражданской и партийно-политической жизни, защита прав женщин на труд и его достойную оплату, на образование, на социальные гарантии по защите материнства и детства, установление опеки над больными, инвалидами и пожилыми людьми – все это осознавалось как задачи женского движения.
Его становление и укрепление шло с середины XIX века. К началу XX века женское движение превратилось в массовое, многосоставное. В его русле активно действовали суфражистки, добивающиеся распространения на женщин норм всеобщего избирательного права; социалистки, озабоченные признанием права женщин на труд, на его справедливую оплату, на участие наравне с мужчинами в профсоюзных организациях; радикальные феминистки, пропагандирующие идеи сознательного материнства и контроля над рождаемостью. А наряду с ними – женские благотворительные общества всех видов и типов, включая христианские женские организации.
...Для того чтобы встать на ноги и окрепнуть, женскому движению нужна была философская база, некое теоретическое обоснование, которое помогло бы ему противостоять гнету традиционной морали и добиваться перемен в буржуазном законодательстве. Задача была сложной, так как основная масса идеологов – философов, историков, социологов – была совершенно убеждена в гражданской неполноценности и несостоятельности женщин. И консерваторы, и либералы хором твердили о природном или «естественном» назначении каждого из полов. Лишь редкие чудаки решались оспорить эти догмы. Один из них, социальный философ Шарль Фурье, в своем труде «Теория четырех движений и всеобщих судеб», который появился как результат размышления автора над событиями Великой французской революции, писал: «Расширение прав женщин есть главный принцип социального прогресса». Другой великий утопист, Анри де Сен-Симон, умирая, оставил в наследство своим ученикам загадочную мысль: «Мужчина и женщина – вот полноценный социальный индивид». Оба они разрабатывали идеальные проекты гармоничной, счастливо и справедливо устроенной социальной жизни, основой которой, по их замыслу, должно было стать гендерное равноправие.
Особую роль в обосновании общественной значимости движения за женское равноправие сыграли в ту пору марксисты. Они определили весь комплекс требований, сформулированных этим движением, как «женский вопрос» и предложили на него свой ответ.
Основные подходы к женскому вопросу изложены в знаменитой работе Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Карл Маркс разделял концепцию книги, она была совместно продуманной и как бы продолжала традиции Шарля Фурье и Анри де Сен-Симона. Но в отличие от своих предшественников Маркс и Энгельс писали не столько об индивиде, будь то женщина или мужчина, который должен быть наделен всеми гражданскими правами и свободами, сколько о массах – массах тружеников. К ним они и обращались, объясняя, что идея «естественного назначения» пола, по существу, маскирует особого рода «производственные отношения» – отношения воспроизводства человеческого рода. Вся загадка этих отношений, по их мнению, связана не с «таинством» пола, а с тем, что они являются одновременно и природными, биологическими, и социальными. А еще – это отношения социального неравенства, вытекающего из неравного и несправедливого разделения труда, при котором жена и дети фактически являются рабами мужа и отца. Поэтому любая форма традиционной семьи автоматически воспроизводит отношения господства/подчинения.
Основатели марксизма доказывали, что промышленная революция нанесла непоправимый удар по такой семье. Наемный женский труд, каким бы тяжелым он ни был, создает экономические предпосылки для независимости и самостоятельности работающих женщин. А это разрушает основы старой семьи и традиционных семейных отношений, обрекавших женщин на подневольное существование. В этом – позитивный смысл наемного женского труда.
Кроме того, подчеркивали классики марксизма, положение женщин – наемных тружениц есть положение классовое. Они принадлежат к классу пролетариев. Поэтому задача их освобождения от социального неравенства совпадает с задачей освобождения пролетариата. Уничтожение любых форм эксплуатации и угнетения – общая цель пролетариев и женщин. Только в обществе, свободном от эксплуатации и угнетения, возможны равноправные отношения между мужчинами и женщинами.
Таков в самых общих чертах марксистский подход к вопросу женского равноправия. Он соответствовал своему времени и его очевидностям. Проблема была в одном. Этот подход марксисты считали единственно верным, а потому решительно размежевывались со всеми остальными поборниками женского равноправия. Особенно досталось от них суфражисткам, добивавшимся признания политических прав женщин. Марксисты считали, что требования суфражисток по-своему легитимизируют буржуазную политическую систему. А потому приклеили и к этим требованиям, и к самому «классическому», либеральному, феминизму ярлык «буржуазный». И повели с суфражистками как с представительницами буржуазной системы ожесточенную борьбу. Вплоть до 60-х годов XX века эта борьба раскалывала женское движение, ослабляя его и нанося ему непоправимый урон.
100 лет назад, в 1911 году, в частную авиашколу в Гатчине приняли первую женщину-курсанта Лидию Звереву, ставшую первой летчицей Российской империи. Это событие стало важной вехой на пути освоения русскими женщинами мужских профессий, где каждый шаг давался с огромным трудом. Так, первой женщине-живописцу Софье Сухово-Кобылиной для окончания курса Академии художеств пришлось потратить много не только сил, но и средств на поддержку безденежных коллег-мужчин. Первая женщина-ученый Софья Ковалевская так и не получила профессорской кафедры в России. А успеху первой женщины-издателя Анны Достоевской способствовала не столько известность мужа, сколько твердость в отношениях с деловыми партнерами.
Со времен княгини Ольги, которая первой на Руси занялась чисто мужским делом – начала править своими землями, русским женщинам приходилось доказывать свое право управлять тем, что оставили им ушедшие в мир иной мужья, – пусть и временно, до взросления сыновей. Вдова легендарного князя Игоря показала всем, что не только чтит закон, требовавший отомстить древлянам за смерть мужа, но и сделала это с изобретательностью, жестокостью и решительностью, которыми в те суровые века обладал далеко не каждый мужчина.
Обычно историю ее мести принято рассказывать в кратком виде. Но событие это заслуживает того, чтобы вспомнить его подробности. Вероятно, к скорым и крайне жестким мерам княгиню подтолкнули сами древляне, приславшие к вдове своих послов со словами: «Послала нас Древлянская земля сказать тебе: мужа твоего мы убили, потому что он грабил нас, как волк, а наши князья добры, распасли Древлянскую землю, чтобы тебе пойти замуж за нашего князя Мала». Княгиня оказала послам большую честь – приказала на следующий день принести их к своему терему на руках в той ладье, на которой они прибыли в Киев. Вслед за чем послов на теремном дворе закопали вместе с ладьей. Затем Ольга потребовала от древлян новых послов, только самых знатных, и сожгла их в бане. А затем пошла с малой дружиной в древлянские земли, объявив недругам, что их посланцы едут следом, и устроила тризну на могиле мужа, после которой ее воины перебили около пяти тысяч пьяных древлян.
В следующем году княгиня Ольга отправилась на древлян настоящим набегом и захватила все их земли и города, кроме Искоростеня, где убили князя Игоря. Его жители обоснованно опасались особо тяжкой кары от княгини. «Повесть временных лет» так описывает последующие события:
«И стояла Ольга все лето и не могла взять города… Сказала же им Ольга, что-де «я уже мстила за обиду своего мужа, когда приходили вы к Киеву, и во второй раз, а в третий – когда устроила тризну по своем муже. Больше уже не хочу мстить – хочу только взять с вас небольшую дань и, заключив с вами мир, уйду прочь». Древляне же спросили: «Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе мед и меха». Она же сказала: «Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас немного: дайте мне от каждого двора по три голубя да по три воробья. Я ведь не хочу возложить на вас тяжкой дани, как муж мой, поэтому-то и прошу у вас мало. Вы же изнемогли в осаде, оттого и прошу у вас этой малости». Древляне же, обрадовавшись, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали к Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: «Вот вы и покорились уже мне и моему дитяти – идите в город, а я завтра отступлю от него и пойду в свой город». Древляне же с радостью вошли в город и поведали обо всем людям, и обрадовались люди в городе. Ольга же, раздав воинам – кому по голубю, кому по воробью, приказала привязывать каждому голубю и воробью трут, завертывая его в небольшие платочки и прикрепляя ниткой к каждому. И, когда стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам пустить голубей и воробьев. Голуби же и воробьи полетели в свои гнезда: голуби в голубятни, а воробьи под стрехи, и так загорелись – где голубятни, где клети, где сараи и сеновалы, и не было двора, где бы не горело, и нельзя было гасить, так как сразу загорелись все дворы. И побежали люди из города, и приказала Ольга воинам своим хватать их. А как взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а прочих людей убила, а иных отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань».