– Можешь не кричать, я и так все прекрасно понимаю, – процедила Женя, вскидывая подбородок, словно по нему пришелся удар. – Когда тот бритоголовый меня во всеуслышание пришил к Михаилу, Малявина только что в лицо мне не рассмеялась. У меня создалось впечатление, будто она ожидала слежки, знала или предполагала ее! Ты, кстати, и сам не исключал такую возможность: помнишь, говорил, что меня вечером могли подстерегать по ее наводке? Может быть, Малявин сам ей сболтнул, пригрозил… а она женщина необычайно умная и хитрая!
– Да уж поумнее некоторых… – огрызнулся шеф.
– Господи, Грушин, да что же это ты, как дикий зверь, на людей кидаешься?! – внезапно не выдержала Эмма. – Женечке и так вчера досталось. Просто чудо, что она тут с нами живая сидит, а ты…
Она подавилась всхлипыванием, а Женя даже головой покачала: ну в самом деле, кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной дружбы? Да отрежут лгуну его гнусный язык! Полчаса назад, когда она живописала в приемной свои ночные, а главное, вечерние приключения, Эмма натурально забилась в истерике. Бесчувственный Грушин даже выглянул из своего кабинета и поинтересовался, над чем они, собственно говоря, ржут, когда провалено такое дело?
Пламенный призыв Эммы возымел результаты. Грушин виновато потупился, потом взмахом руки отпустил восвояси Мишу Сталлоне – с тобой, мол, я еще побеседую! – и с неподдельным сочувствием воззрился на Женю.
– Да ладно вам, – сказала она, мгновенно устыдившись всеобщего внимания. – Пациент скорее жив, чем мертв. Вообще-то вчерашний вечер – это типичный случай того, как трагедия может превратиться в фарс. Я же вам еще не дорассказала! Вообразите: эта дура, которую я спасала, отпиралась от всего, как… ох, я просто не знаю, что и сказать! – Женя стукнула кулаком о ладонь. – Никакого насилия не было, они с Бориком просто пошли в подвал за картошкой и перепутали сараи. Как вам это нравится, а? В начале августа – в подвал за картошкой! Борик, кстати, в нашем доме, в четвертом подъезде живет, потому у него и оказались ключи от подвала. Ну а как туда тот мерзавец попал, я и представить не могу.
– Да что ты говоришь? – изумился Грушин. – А я могу. Большое дело к замку ключ подобрать! Вот он и подобрал. Затаился и ждал, пока…
– Это ты прав, – перебила Женя. – Когда на шум, который мы с Нинуликом подняли, начали соседи сбегаться, одна бабулька вспомнила, что видела какого-то мужика, который ковырялся с замком. И вроде бы он показался ей незнакомым, но тут у бабулькиного пакета ручка оторвалась, и бутылка подсолнечного масла, как у той Аннушки, разбилась. Всю юбку изгадила, уж так ругалась, так ругалась… Цитата, – уточнила Женя, увидав, как широко распахнулись иронично прищуренные глаза Грушина. – Короче, не разглядела она ничего толком, помнит, что сутулый дядька был. Мне тоже показалось, что он вроде как высокий… Но поскольку никого и ничего, кроме зацементированного Борика, милиция в подвале не нашла, очную ставку проводить было не с кем.
– Смылся он, значит.
– И, наверное, давно. Может быть, сразу, как ребята пришли. Вовремя они появились, ничего не могу сказать.
– Да, а то в конце концов он мог бы и догадаться, что ты интуитивно заберешься в дверь с номером 27, – кивнул Грушин. – Твое счастье, что не успел.
Женя взглянула дикими глазами:
– Ты понимаешь, что говоришь?!
– То есть?
– Думаешь, он ждал именно меня?
– А у тебя нет такого ощущения?
– Бог ты мой! Да с чего, с какой радости?!
– Ну, мало ли кто и почему может желать тебе смерти, – небрежно пожал плечами шеф «Агаты Кристи». – Какая-нибудь жена, лишившаяся мужа с твоей помощью в рабочем порядке, разумеется, но ведь потом она могла раскаяться! Или какой-нибудь муж, который теперь решил, что ты слишком много о нем знаешь. Вариант с Малявиной мы уже обсуждали. Да мало ли!
Несколько секунд Женя смотрела на него оторопев, потом резко отвернулась:
– Злые вы! Уйду я от вас! Ну, начальничек… Секретарша ваша все-таки гораздо человечнее, не в пример вам. Правда, Эммочка? Угадайте с трех раз: у кого шутки дурацкие?
– А если серьезно? – невозмутимо продолжил Грушин. – Ну, напряги головушку, все-таки мы какие-никакие, а детективы.
– Какой-никакой, а все-таки мужик, – пробормотала Женя.
Брови начальства полезли вверх.
– Опять цитата, – угрюмо пояснила она. – А Эн Островский, драма «Гроза», Тихон говорит. Нет, Грушин, давай серьезно, а? Зачем ты меня пугаешь?
– Не пугаю, а призываю задуматься. Например, вот о чем: ты уверена, что там, на шоссе, когда ты появилась около неборсинского «мерса», тебя никто не мог видеть?
– Привет! Как минимум три мента плюс еще двое-трое зевак. Ох, господи! Ты что, думаешь, пошел отстрел свидетелей убийства? Да ну, брось.
– Брошу, брошу, только ты мне скажи: человек, приставивший к виску Неборсина пистолет, не мог все-таки тебя увидеть? Точно не мог?
– Теперь-то я уж и не знаю, – растерялась Женя. – Если, конечно, сидел в ближайших кустах шиповника, то мог. Но ведь милиция все там обшарила и не нашла никого, кроме Гулякова. И то уже потом, после того, как я ушла, его вытащили на свет божий! Вот уж кто видел убийцу, вот кого, если следовать детективным штампам, надо убирать! Это Гуляков в опасности, а не я.
– Гуляков не в опасности, а в бомжатнике, – ответил Грушин. – Прошу не путать.
– А я была в парике! – радостно вспомнила Женя. – Исключено, чтобы он мог меня узнать, исключено!
– Убедительно, – согласился Грушин. – И все-таки, может, тебе быть осторожнее? Не оставаться одной дома, особенно по ночам.
– Собачку завести? – невинно предложила Женя. – Чтобы лаяла под дверью? Или опять Мишу Сталлоне от фоноскопии отвлечешь? Но вот тогда меня уж точно рано или поздно изнасилуют, хоть, возможно, и не убьют. Или, может быть…
Она смотрела совершенно чистым, абсолютно невинным взором, однако Грушин мгновенно помрачнел:
– Вообще говоря, я всего лишь имел в виду, чтобы ты позвонила матери в Москву и попросила ее приехать. А ты вечно все…
– Грушин, не злись, – устало перебила Женя. – Я страх как не выспалась: чуть не до утра читала «Жизнь растений». Раз уж одно дело сорвалось, надо другим заниматься. А то, что ты говоришь… Не обижайся, но, по-моему, это пустышка. Да не видела я этого убийцу толком. Не видела! Рядом окажусь – не признаю. Ну что, мне об этом объявление в газету дать?!
– Правда не видела? – обрадовалась Эмма. – Вот и хорошо, вот и чудненько. Меньше знаешь – лучше спишь. Кстати, о твоем злоумышленнике – я вот что вспомнила: в начале года во всех газетах прошла информация о маньяке, который хватал женщин за горло, вот как тебя, затаскивал в подвалы и, слегка придушив, насиловал. Живыми, к счастью, отпускал.
– А, так это «серия»! – с нескрываемым торжеством воскликнула Женя. – Слышал, Грушин? Типичная «серия»!
– Господа, господа, слушайте, чего скажу!
В кабинет ворвался Миша Сталлоне – такой веселый и радостный, словно его и не ждала разборка «на ковре» и вычет из жалованья той суммы, которую он вчера этаким небрежным жестом подарил «Санта-Барбаре».
– Все-таки умный человек сказал: что ни делается, все к лучшему! Знаете, что вчера в «Барбике» произошло, когда мы оттуда ушли? Попытка убийства – ни больше ни меньше! Только что передали по «Радио «Рандеву»!
– Что, Стаса едва не задушили в своих объятиях бабы? – пробормотала Женя. – Или состоялась дуэль на бутылках шампанского из-за последнего клочка его плавок?
– Если бы! – разочарованно вздохнул Миша. – Нет, просто некая дама пошла в туалет, а он там в полуподвальчике расположен, рядом – служебный выход, через который продукты со двора на кухню заносят. И только дама попикала и вышла в коридор, как свет погас и ворвался какой-то громила. Сгреб ее за шею и потащил на улицу, в ту самую дверь. На пороге она за косяк уцепилась, вывернулась, начала орать. К счастью, два джентльмена, которые в это время следовали в гальюн, услышали крики, засучили рукава, дамочку отбили, а злодей бежал быстрее лани – его даже и не увидел никто.
– Ага! – обрадовалась Женя. – Опять маньяк, как ты, Эммочка, говоришь! Не тот ли самый? Похоже, он вышел на тропу войны!
Эмма прижала ладони к побледневшим щекам.
– Кстати, Миха! – обернулась Женя к боевому товарищу. – Смотри, как бы в этом тебя не обвинили. Очень просто можно подумать, что ты из мести вернулся и начал куролесить, пытаясь если не убить эту особу, то хотя бы распугать клиентуру «Санта-Барбары».
– Этого мне только не хватало! – пробормотал Миша Сталлоне.
– Нет, серьезно, – не отставала Женя. – Если тот бритый наедет на свою бывшую, чтобы сказала, кто участвовал в подставе…
– Я ей позвоню, – встрепенулся Миша. – Прямо сейчас позвоню и скажу, чтоб молчала как рыба об лед!
Он поспешно вышел.
Грушин, словно не слыша всей этой суматохи, задумчиво глядел в окно.
– Я ей позвоню, – встрепенулся Миша. – Прямо сейчас позвоню и скажу, чтоб молчала как рыба об лед!
Он поспешно вышел.
Грушин, словно не слыша всей этой суматохи, задумчиво глядел в окно.
– Ну что? – вкрадчиво спросила Женя. – Что ты там маракуешь? Почему не уверяешь, что этот маньяк и в «Барбик» ради меня пришел?
Эмма коротко вздохнула.
– Ладно, хватит! – Грушин раздраженно стукнул по столу. – Дискуссионный клуб закрыт! Ты, кажется, куда-то собиралась, агент Кручинина? Ну так иди, иди!
– Ну и пойду! Кручинина, видите ли! – Женя поплыла из кабинета, но на пороге остановилась. – Грушин, не обижайся, хорошо? Я правда ужасно тронута, что ты так беспокоишься. За это я принесу тебе самую большую целогину!
– Что?!
– Тебе не нравятся целогины? Тогда каттлею. Ну, пока!
* * *«Теперь нам уже не нужно доказывать, что рождение – не начало нашей жизни, а смерть – не ее конец. Это истина! В ней мы убеждаемся, когда перед нашими глазами проходит весь процесс зримой утробной жизни, от зачатия до самого рождения. А после смерти… после смерти…
Порою я думаю: может быть, так и нужно жить, радуясь каждому дню и не заботясь о горе, которое точит сердце? Радость уйдет, а горе – оно со мною вечно. Ох, до чего же больно, до чего же верно сказано: «Нет большего блага, чем радоваться своим делам, ибо в этом и доля человека, ибо кто его приведет посмотреть, что будет после?..»
Из дневника убийцы* * *»Дендробиум, целогина, фаленопсис – это в Азии. Каттлея, эпидендрум, одонтоглоссум – в тропической Америке. Так, теперь еще не забыть все это!»
Женя тряхнула головой и, приняв вид привередливой покупательницы, обернулась к молодому человеку, который проворно заворачивал в шелково шелестящую бумагу букет гвоздик:
– Э… как вас? Магазин называется «Орхидея», а где же сами орхидеи?
– Прошу прощения, – продавец неслышно скользнул к ней по сверкающему паркету, – ждем нового привоза. Пока у нас только ассеолярия, но она вон там, в отделе «Кухня». Пожалуйста, налево.
В отдел «Кухня» Жене идти не хотелось хотя бы потому, что она только что оттуда пришла. Да и вообще она уже обшарила все закоулки магазина. Валерия не преувеличивала: это действительно было что-то особенное! Магазин представлял собой как бы огромную квартиру – со спальней, гостиной, кабинетом, кухней и столовой, детской, ванной и даже мини-спортзалом. Каждое помещение убрано соответствующими цветами в соответствующих кашпо, горшках, подставках, вазонах… Был даже декорирован крошечный уютный дворик с клумбой и куртиной! А если учесть, что мебель кругом стояла отнюдь не бутафорская, не какой-нибудь там пластмассовый «Промэкс», а самая натуральная итальянская дубовая и сосновая, да и весь декорум: ковры, лампы, обои, безделушки, посуда – тоже был настоящий, лучшего качества, оставалось только головой качать, представляя, в какую денежку все это влетело. Впрочем, похоже, расходы окупались: торговля шла весьма бойко, и хорошенькие продавщицы в изысканно-лиловых платьицах трудились как пчелки, подбирая и заворачивая букеты, упаковывая цветочные горшки, давая консультации по оформлению интерьера и просто так мило, зазывно улыбаясь. Под сенью девушек в цвету имелся только один мужчина, с ним и говорила сейчас Женя. Это был молодой брюнет, сочетавший в своем облике утонченность и распущенность. «Правда что балерун!» На черном коротком жилете, затканном серебряными цветами и надетом поверх черной же шелковой рубахи, золотом вышито: «Артур Алфеев, главный менеджер». Блестящие, зачесанные назад волосы, точеные черты, нарядные ресницы, серебряная серьга в ухе. Нет, не в правом, и на том спасибо! И при всей своей приторной сладости это, конечно, существо мужского пола: обольстительная ласковость так и льется из жуликоватых черных глаз!
– Нет, – упрямо сказала Женя, гоня прочь невольную улыбку, тронувшую губы в ответ на вкрадчивую улыбку Артура, – мне не нужны цветы для кухни. Мне нужны цветы для… для будуара!
Это ей только сейчас пришло в голову. Однако нельзя было позволить Артуру обнаружить полное несоответствие между этим изысканным словом и небрежно-джинсовым обликом покупательницы, а поэтому Женя поспешила обрушить на его голову поток информации, от которой, она знала по опыту, свежему человеку не поздоровится:
– Что-нибудь из летающих орхидей: ванду, арахнис, онцидиум…
– Летающих? – запнулся Артур. – Но как же… где же…
Наверняка он хотел спросить: где конкретно будут летать орхидеи – в квартире или на улице?
– Я имею в виду, – снисходительно пояснила Женя, – тропические роды с воздушными корнями, при помощи которых они добираются до вершин деревьев и выносят на свет свои цветы.
Конец цитаты. Главное – вовремя остановиться: за ночь Евгения набила свою головушку таким количеством орхидейной информации, что теперь она на полную катушку сплеталась всеми своими родами и видами, размахивала воздушными корнями, выносила на свет свои цветы.
Лоск самоуверенности на красивом лице Артура несколько поблек.
– Прошу прощения, – пробормотал он, украдкой озираясь и явно мечтая ретироваться, – я не специалист в лазающих… то есть летающих… извините! Вам следует поговорить с хозяйкой, с Аделаидой Павловной, если угодно.
– Угодно! – радостно согласилась Женя, которая за этим и пришла в «Орхидею». – Разумеется!
Артур, извинившись улыбкой, отошел к интеркому на стене, а Женя подумала, что поступила сейчас как одна из тех самых орхидей, которые привлекают насекомых к опылению наиболее эффективным образом: обманом. Они расставляют ловушки, из которых не выбраться без «принудительной работы» по опылению. А красавчик Артур выполнил «принудительную работу» по связи Жени с загадочной Аделаидой. Быстро же удалось добиться своего!
– Мадам сейчас не может спуститься в торговый зал, – сообщил Артур. – Быть может, вас не затруднит подняться к ней в апартаменты? Вот по этой лестнице, на площадке – налево. Благодарю вас, желаю удачи!
«Нет, это я вас благодарю, – подумала Женя, поглядывая вслед скользящему по паркету Артуру. – Обалденный красавец, Аделаиду вполне можно понять, если то, что сказала Валерия, правда. Сколько ему? Двадцать, ну двадцать два? Нехороший мальчик!»
И, мгновенно забыв про Артура, она ринулась вверх по лестнице, чувствуя себя естествоиспытателем, который подносит к лицу неизвестный экземпляр орхидеи. Спектр запахов этих цветов весьма разнообразен, как и спектр чувств, которые в данный момент волновали Женю.
Что за спектакль разыгрывает Аделаида со своими бывшими актерами? Не задумала ли она поставить и в жизни некую трагическую пьесу? Уверенная в собственной недосягаемости, не ведет ли изощренную игру с «Агатой Кристи»? Так ли уж случайно узнала о смерти Неборсина? Каким сверхъестественным образом к ней могла попасть информация о человеке, застрелившем Неборсина, – совершенно закрытая информация? А это щедрое желание спасти Климова – не есть ли оно простая обманка, отвлекающий маневр, призванный скрыть совершенно другие замыслы?.. Ведь, кстати говоря, орхидеи издавна используются для изготовления духов, а на аромат по-разному и порою совершенно неожиданно реагируют не только люди, но и некоторые животные, кони, например!
Да, трудно угадать, пахнёт ли сейчас на Женю от этой «орхидеи» гниющим мясом или повеет тончайшим, изысканным ароматом.
«Privat» [2] – было выведено изящными золотыми буквами на двери толстого богемского стекла, и Женя, невольно оробев, царапнула ее ногтем.
– Прошу, – отозвался женский голос. Толкнув дверь, Евгения очутилась в просторной прихожей и увидела покатившуюся ей навстречу инвалидную коляску.
Вот это да! Женя прямо-таки онемела. Почему Климовы не предупредили? Хотя откуда им было знать, что гостья рванет к Аделаиде! Но когда же с нею случилось несчастье? Ах, бедная женщина, с такой-то красотой…
Среди сонмища переполошенных мыслей, неприлично хихикая, промелькнуло недоумение: как же в таком случае все происходит между Аделаидой и Артуром, если она инвалид? А вот все размышления о возрастных преградах вмиг улетучились, едва Женя взглянула в раскосые зеленые глаза. Да ей не дашь больше тридцати! Колдовское лицо. И даже эти веснушки, сплошь покрывающие щеки и лоб, кажутся потрясающе пикантными при черных, отливающих рыжиной волосах. Да уж, правда что – роковая брюнетка. От такой женщины запросто можно голову потерять!
– Так вы интересуетесь орхидеями? – ласково глядя на нее снизу своими изумрудными глазищами, спросила Аделаида. – Как это прелестно! У меня так мало единомышленников! И какие же виды вас особенно привлекают?
Женя растерянно моргнула, вспоминая, зачем сюда пришла. Вот беда: все, что еще недавно казалось прочно отпечатавшимся в памяти, вдруг улетучилось неведомо куда. «Жизнь растений» уверяла, что орхидей в мире существует до 800 родов и 35 000 видов, однако Женя не могла припомнить ни одного названия. Вертелись в голове какие-то псевдобульбы, междоузлия, даже некие загадочные паренхимы, заполненные углеводами, вырвались из подсознания, – но ни одного названия орхидей! Нет, она, конечно, не забыла, что некоторые полевые цветы: ятрышник, любка-ночница, венерин башмачок, кокушник – тоже считаются орхидеями, но такого добра, когда лето в разгаре, на любой полянке найдешь, не стоит приходить за этим в фешенебельный магазин. Хоть бы одно название! Орхидеям часто давались имена богинь и красавиц – может быть, ляпнуть что-нибудь из «Словаря всемирной мифологии»? О, слава бБогу, что-то выплывает из бездн памяти!