Черно-бурая лиса - Юз Алешковский 6 стр.


— С благородной, и всё, — заупрямился я.

— Кто похитил лисицу?

— Не знаю…

Васильков перешёл на страшный шёпот:

— Как его зовут?

Я засмеялся: меня ловили на удочку.

— Прекратить! Знаешь, что бывает за ложные показания? Думаешь, я с тобой цацкаться буду? Не такие клубки распутывал. И тут ниточка в моих руках. «Ваша игра проиграна, Смит!» Чем дольше будешь отпираться, тем хуже для тебя. Итак: вы отвлекали, а гражданин икс…

— Я не знаю икса. У меня переэкзаменовка… Я попросил Ксюшу подиктовать… И почему «Смит»? Я не шпион!

— Не финтите, Царапкин! Бесполезно.

Я задумался и спросил:

— Как пишется: «не финшу» или «не финтю»?

— Меня не выведешь из себя, — сказал Васильков. — Поговорим по-другому. — Он снял трубку и набрал номер. — Лескин? Привет. Зайди на минуточку. Тут сложное дело. Перекрёстный допросик устроим… Сколько лет? Сколько тебе?

— Двенадцатый, — сказал я.

— Тринадцать скоро, — продолжал Васильков. — Что, что? Полегче, Лескин… полегче! У тебя у самого детский сад… А у меня, думаешь, не работа?

В трубке часто забибикало. Лескин её бросил. Васильков закурил и сказал:

— Ладно. Можешь идти. Сам всё распутаю. У криминалистики достаточно для этого средств. Ниточка в моих руках.

Конечно, Василькову было интересней самому всё распутать, но мне уже совсем расхотелось уходить. Я сказал:

— Нет! Нет! Вы послушайте! Я всё расскажу.

— Хорошо, — согласился Васильков. — Только без вранья. Учти. Я сам когда-то был мастер врать.

— А потом?

— Потом противно стало. Не могу врать, и всё. Ни за что не совру, как… пенку с кипячёного молока не съем. — Васильков даже скривился, вспомнив про пенку.

— В общем, — начал я, — Пашка вышел из колонии и стал честным. А ему кое-кто не верит. Тут украли лису. А ещё раньше меня позвали… клубничку воровать. Но домой пришла учительница Анна Павловна, и я спешил… Нет! Я ни за что не пошёл бы с ним, но я забыл, а он пошёл сам… Все стали думать на Пашку. Он и решил убежать из дому в конюхи. Мы сторожили в эту ночь сад. А вчера он принёс в котельную клубнику, и я от ненависти впихнул её в него. Она же общая. Если бы я удержал его…

— Кого «его»? — опять прищурив глаза, спросил Васильков.

— «Кого, кого»!.. Не скажу. Пускай сам сознается. Я не предатель. Мы в том году в военную игру играли. Меня поймали как языка и полчаса пытали щекоткой. Я чуть от смеха не помер, но не выдал, где лежат бутылки с лимонадом. А вы бы выдали?

— Не путай, Царапкин, не путай! Ты уж не маленький. Сам ведь чувствуешь, что с лимонадом ты был молодец, а с клубникой последний трусишка!

Я спешил всё досказать до конца, потому что Васильков мне поверил.

— Пашка, значит, хотел убежать из-за недоверия. Ему обидно. Тогда я сказал, что это я украл с одним парнем лисицу. Пашка пошёл на работу. И пускай все думают на меня.

— То есть как это пускай думают на тебя? Так не бывает… И вообще вы так всё запутали, что у меня голова кругом идёт… Давай с самого начала. Нет. Вот тебе листок бумаги, садись и пиши. Ужасная каша…

— Ха! — обрадовался я. — Лучше вы мне подиктуйте! Чтобы время не терять. У меня же переэкзаменовка.

— Ты сам из-за себя время потерял! — неожиданно по-приятельски раскричался Васильков. — Наворотил чёрт знает что, а мне теперь реабилитировать тебя! Почему? Почему с самого начала не сказал правду? И Пашка твой осёл!

— Ну, подиктуйте… — снова попросил я. — Мы дело сделаем, и я целый день не потеряю.

32

В этот момент в комнату без стука ворвалась моя мама. Она с ужасом посмотрела на меня и сдавленным голосом произнесла:

— Это не мой сын!.. Это не мой сын!.. — и прислонилась к стене.

— Не волнуйтесь. Вы потеряли сына? — спросил Васильков и поднёс маме стакан воды.

Мама выпила и тем же голосом сказала:

— После всего случившегося? Да! Потеряла. Теперь у него привод?

— Самопривод, — заметил я, и сердце у меня сжалось от жалости к маме.

— Вы слышите? Он шутит. Он оброс ложью с ног до головы. О нём говорит весь двор. Я не могу людям смотреть в глаза. А отец хоть бы хны. Я до изнеможения колочу в набат, а он заявляет: «Серёжа — честный парень…» Вот и скатился этот Серёжа в пропасть! Главное, вчера он дал мне честное слово. И уговаривал меня доверять ему во что бы то ни стало!

Тут я закрыл глаза, представив маму на колокольне, колотящей в набат, а себя покатившимся в пропасть…

— Вы должны раз и навсегда изолировать рецидивиста от детей!

— Неправда! — закричал я. — Хватит! Мама, я всё рассказал…

— Ты как разговариваешь со взрослыми? — пришла в себя мама и вытерла платком глаза.

И только Васильков раскрыл рот — наверно, для того, чтобы объяснить маме всё до конца, — как в коридоре раздались крики и возня, дверь толкнули ногой, и в комнату ввалились Маринка, какой-то парень в ковбойке и в очках и Пашка. За ними вошёл милиционер. Он что-то сказал на ухо Василькову.



Парень огляделся вокруг и растерянно заявил:

— Это нарушение соцзаконности… Я протестую… Меня ждёт любимая!

— Врёт! Спросите у него документы! — сказал запыхавшийся Пашка.

— Вот его приметы, — подскочила Маринка к Василькову. — Со слов Царапкина. Он его подговорил! Он его ждал под часами и волновался.

— Естественно! Вы разве не волнуетесь, когда ждёте любимую? — спросил парень у Василькова и улыбнулся с надеждой.

— Вопросы буду задавать я! — отрезал Васильков.

У меня на лбу выступил холодный пот. Я же в саду случайно совсем брякнул про парня, который якобы должен был принести приёмник за помощь в краже чернобурки.

Васильков сел за стол, смотря то в записную книжку Маринки, то на парня, и вдруг захохотал. Парень ему пригрозил:

— Вам этого не простят вышестоящие органы! Учтите! Меня ждёт любимая!

Тогда Васильков сказал:

— Высокий?.. Сомнительно. Стройный?.. Не сказал бы. Очень красивый?.. Ну нет, товарищ, это же явно не вы. Простите… Можете идти.

— Это глумление над человеком! — обиделся парень.

— Я наврал, — заявил я.

— Но он же стройный и красивый! — не унималась Маринка.

— Как тебе не стыдно, Марина! — вмешалась мама, которая ничего не могла понять.

Парень после слов Маринки немного успокоился и потребовал у Василькова:

— Дайте мне справку о задержании! Если любимая уйдёт, вы будете отвечать за рухнувшее чувство! Без справки я не уйду! Ведь мы сейчас должны были быть в загсе, а я здесь. А она там…

Пашка смущённо топтался на одном месте, как будто снова сам в себе засомневался.

— Вот Пашка, — шепнул я Василькову. — Я хотел, чтобы лучше было… Его надо поддержать.

— Ты действительно оброс ложью! — сказал мне Васильков и выписал парню справку о незаконном задержании.

Уходя, парень вежливо пригрозил ему:

— Мы об этом ещё поговорим в прессе!

— Ты что же? — налетела на меня Маринка. — Лгун! Жалко, теперь не учебный год! Мы бы из тебя на сборе отряда котлету сделали! У меня билеты в кино пропали…

— Не пойму, в кого он… — всхлипнула мама.

— Странно… Странно… — подумал вслух Васильков. — Меня весьма заинтриговала эта чернобурка, но ниточки нет в моих руках. — Он заметил, что мама с ненавистью смотрит на Пашку. — Товарищ Царапкина! Прошу вас не навлекать необоснованных подозрений на вашего сына и его приятеля. Они не причастны к краже. Интуиция следователя подсказала мне это. Но я раскрою преступление! А вы не портите себе зря настроение. Ребята хорошие, и давайте уж им доверять!

— Как не причастны? Это было бы счастьем для всех нас… Серёжа, — наконец признала меня мама, — скажи, это правда? Я поверила вчера, но сегодня ты сам сознался, запутал всех. Да представь ты себя на моём месте!

— Я уже говорил тебе правду, — проворчал я. — Ночью мне пришла мысль успокоить всех… Ну и вот что получилось. Я же не знал, что так получится.

— Но зачем ты наплёл на себя дело и временно опозорил меня и отца? Без этого можно было бы обойтись.

— А зачем все говорят на Пашку? — спросил я маму.

Мама покраснела и не знала, что ответить.

Васильков снял трубку и набрал номер.

— Лескин? Я говорю. В срочном порядке наведи справки по комиссионкам о сданных вчера и сегодня чернобурках. Что, что?.. И в зоопарке наведёшь, если потребуется… Советую не шутить. Дело сложное… А вы, товарищ Царапкина, можете идти. Я ещё поговорю с ребятами.

Лицо у мамы просветлело, но только она хотела уйти, как в коридоре снова послышалась возня и чей-то отчаянный рёв. Васильков устало закрыл глаза.

33

На этот раз, чего уж я совсем не ожидал, тётка за ухо ввела в комнату упирающегося Гарика. Она подтащила его к Василькову.

— Вот, товарищ капитан, увезите его отсюда в больницу. Сбежал вчера с носилок. В дизентерии подозревают. А этого, — она ткнула в меня пальцем, — судить надо за отравление. И школьный сад он обчистил.

Мама закусила губу. Маринка не знала, что мне сказать от негодования и обиды, а Пашка заявил:

— Ваш Гарик сам его обчистил! Как подлец! А Серёжка не пошёл. Он только струсил сказать. Мне такие Гарики известны. Любят за чужими спинами прятаться!

— А сам? А сам? С кем ночью по саду лазил? Я всё видел! — Гарик мстительно уставился на Пашку.

Маринка вынула из-за пазухи фотослед, встала на коленки и, хотя Гарик отчаянно брыкался, примерила его сандалии к фотокарточке.

— Ответишь перед всей школой! А ты, — сказала мне Маринка, — сам не пошёл? Думал чистеньким остаться? Думал, за дежурство всё простится?.. Все мальчишки против-ные! — Маринка разрыдалась. — Как я их ненавижу!..

У меня тоже навернулись на глаза слёзы: я ничего этого не думал.

— Зачем он его отравил? Чтобы следы замести? — пристала тётка Гарика к маме.

Пашка что-то доказывал Василькову. Гарик заревел от злости, я бросился на него, мы покатились по полу, нас стали разнимать, поднялся такой шум, что в комнату прибежал испуганный майор. Васильков доложил ему:

— Товарищ майор! Очень сложное дело по трём заявлениям на Царапкина. Кроме того, оговор, и самооговор, и отравление. Всё раскрыто, кроме чернобурки. Расследую лично. — Он тихо добавил: — Очень сложное дело.

— Рад, что вам интересно, — сказал майор. — Где Царапкин? Тише, граждане! Ведётся следствие. Нельзя же так кричать!

Я встал с пола. Майор с интересом смерил меня взглядом с головы до ног.

— Хорош… Царанкин! — удивился майор. — Продолжайте следствие!

— Есть! — ответил Васильков и набрал 03. — Скорая помощь? Срочно в Четвёртое отделение милиции… Дизентерия. По подозрению… Несовершеннолетний… От ворованной клубники… немытой… Да, да, вчера сбежал с носилок, весь зелёный… Хорошо, держим…

— Да-а… — сказал майор и ушёл.

Гарик бросился к двери, но Пашка схватил его за руку.

— Мне туда-а-а! — завопил Гарик.

Васильков вызвал дежурного милиционера и попросил:

— Проконвоируйте больного в одно место… Очень лживый у вас племянник. Как же это? — сказал он тётке Гарика, когда конвоир увёл его.

— Теперь соображаю! Я заснула, а он сбежал ночью в сад. Как же я угляжу? Проклятье какое-то… Сами в дом отдыха, а я с ним мучайся… Пускай лежит в больнице, пока не приедут. Нет моих сил… А этого всё равно привлечь надо! — раскричалась тётка. — Вдруг он умрёт?.. Если каждый начнёт ягоды в рот впихивать целыми корзинами, знаете что будет?

— Я же не хотел заражать его дизентерией, — заметил я.

— С какой целью ты обкормил Тюрина клубникой? Тоже с благородной? — спросил Васильков.

Я молчал.

— Серёжа, только не лги! — сказала мама.

— Думал, всё будет шито-крыто. Ответите оба… Ответите! — Пообещала Маринка.

— Клянусь, я его ненавидел, как общего врага! Я не хотел заметать следы!

Тут приконвоировали Гарика. Он старался не смотреть всем нам в глаза. Тётка пригрозила ему кулаком, а мама пристала к Пашке:

— Ты должен был заявить всему дому: я не виноват. И не было бы всей этой комедии. Вернее, трагедии.

— Нечего мне заявлять. Хочу, чтобы просто верили, — сказал Пашка. — До каких пор мне не будут верить?

— И правильно! — поддакнул я. — Он и так в высшей степени порядочный человек!

В это время загудела сирена. Гарик вздрогнул. Немного погодя в комнату вошли две санитарки и врач.

— Вот больной! — сказала тётка. — Связать его надо!

Санитарки крепко взяли Гарика под руки. Он вырвался.

— Ничего себе больной! — сказала врачиха.

Санитарки снова поймали Гарика. Его тётка вдруг всхлипнула и сказала:

— Присядем… на дорожку.

Почему-то мы все, и санитарки с Гариком, и врачиха, присели на стулья, а Васильков на краешек стола. Потом тётка встала, и мы встали, и Гарика повели в «скорую помощь».

— Вот выйдет из больницы, — сказала Маринка, — мы тебе и ему трудовое наказание устроим.

Я покорно кивнул головой.

Вдруг в комнату вошёл участковый.

— Ага! Сам явился! — сказал он Пашке. — Ну и двор мне достался, Васильков!

Васильков отвёл участкового к окну. Я услышал, как он говорил ему:

— Ты пошёл по ложному следу. Нельзя так. С ребятнёй нужно по-другому. Не думай… Эта работа не так уж легка и не так уж неинтересна. Очень сложное дело. Пашка ни при чём… — Васильков сказал это строго, как ему самому раньше майор.

— Сигналы были… — оправдывался участковый.

— Товарищ Васильков! — подошла к ним мама. — Я считаю, что дети должны быть реабилитированы. Если это в ваших силах.

— Хорошо. Вы попробуйте собрать членов домкома, а я загляну к вам часа через два. Кстати, мне необходимо побывать на месте преступления, — сказал Васильков.

— Я совсем забыла, — воскликнула мама, — во дворе сегодня собрание в честь пятидесятилетия творческой деятельности нашего дворника! Да, да! Висит объявление.

— Отлично. Я зайду. И потолкую со взрослыми. Пока. — Васильков говорил важно и не спеша, как будто старался показаться старше.

Пашка, Маринка и мама вышли из милиции первыми. Я уныло брёл за ними и около кино под часами неожиданно наткнулся на парня в ковбойке, который из-за моего вранья попал в милицию. Он стоял спиной ко мне, согнувшись от переживаний, а девушка — наверно, его любимая — строго выговаривала:

— С человеком, который в свои двадцать лет попадает в детские комнаты, у меня не может быть ничего общего.

Я остановился.

— Но ты же сама опоздала… — тихо сказал парень. — Это трагическая случайность. И я не виноват. Я даю честное слово!

— А зачем ты принёс справку?

— Я… я… — замешкался парень. — А вдруг бы ты не поверила?

— Я верю тебе без справок, ребёнок! — сказала его любимая.

«Молодец!» — подумал я, обрадовавшись, что из-за меня не рухнуло их чувство, подошёл к ним и сказал:

— Не обижайтесь. Это я виноват. Но всё получилось случайно. Бывают же случайности. Правда?

— Нам это известно лучше, чем тебе. Нину я встретил благодаря чистейшей случайности. Если бы не случайность, мы бы никогда…

— Пошли! — засмеялась Нина и увела парня.

По дороге домой я заглянул в ювелирный магазин, который, как сказал Васильков, не переходил на самообслуживание из-за таких людей, как я.

В магазине было много народу. Я посмотрел на палехские шкатулки, на фигурки из слоновой кости, на всякие вазы, браслеты, часы, рубины, бриллианты и обручальные кольца. Молодой продавец прямо сверлил меня глазами и, кажется, подготавливался к броску, ожидая кражу. Я подошёл к нему и сказал:

— Если бы все люди были такими же честными, как я, ваш магазин давно бы перешёл на самообслуживание. До свиданья!

— Не желаете ли купить диадему для своей няньки? — ехидно спросил продавец.

— Нет, — сказал я серьёзно, — мне нужны полупроводниковые диоды. У вас их нет. Жаль, — и ушёл из магазина, даже не обернувшись.

34

Когда я пришёл во двор, мама говорила Пашке:

— И ты не обижайся, ради бога, что я плохо о тебе думала. Я же не злая тигрица, в конце концов. Знаешь, сколько вы нервов нам вымотаете, пока мы вас в люди выведем. И ты не имел права думать о побеге. Надо было защищаться до конца. Ты уже взрослый и перенёс немало. Твоя мама может быть спокойна, а я… Из-за его переэкзаменовки у нас срывается отпуск, и тут ещё эти истории… В общем, не обижайся.

Пашка слушал её покрасневший и довольный.

— Буду опять сторожить, — сказал я Маринке, уже прыгавшей по «классикам». Она молчала. — Неужели не понимаешь, что я случайно его не удержал? — Она молчала. — Ну вот скажи! Ты и я поженились и уже старики. Я играю в лапту и выбиваю мячом стекло. А ты заковыляешь к домоуправу жаловаться? Так?

— Во-первых, не заковыляю. Во-вторых, мой муж будет смельчак и сам признается, что выбил стекло. В-третьих, я не собираюсь на тебе жениться, — сказала Маринка, прыгая на одной ноге, и я понял, что ей противно со мной разговаривать.

— Ну и ладно, — сказал я, подошёл к Петру Ильичу, смотревшему в небо, и спросил: — Какое слово ищете?

— Созвездие… Созвездие… Выпали из памяти все созвездия.

— Лебедь… Арфа… — Я вспомнил созвездия, приснившиеся мне во сне. — Козерога…

— Нет… Нет… На букву «В».

— Вега!

— Нет… Семь букв.

— Водолея!

— Уф! Наконец-то! — Пётр Ильич устало вздохнул. — Ну и кроссворд!.. Разделался. Завтра начнём заниматься. Учи правила.

К нам подошла соседка, у которой вчера пропала кошка, и стала меня умолять:

— Мальчик, возможно, у тебя есть связи в кругах, занимающихся мелкими кражами? Я вознагражу за кошку… За Диди…

— Как вам не стыдно, мадам! — возмутился Пётр Ильич, а я решил не грубить, чтобы избежать скандала.

К тому же меня из окна окликнула мама:

— Серёжа! Домой!

Я только взглянул исподлобья на соседку, потерявшую кошку, зашёл в подъезд и успел услышать ее слова:

Назад Дальше