– Тринадцатидневный мальчишка с мечом? Игрушечным, что ли? Искать его и казнить? Сейчас? Когда у нас такое делается? – ошеломленно пробормотал племянник, уже даже не обращая внимания, что дядя по-прежнему держит его за плечи. – Может, это шутка такая? – растерянно проговорил он. – Араки они там перепились или Голубым огнем им мозги повыжгло?
– Ты о жрицах говоришь, – отпуская плечи племянника, предостерегающим тоном напомнил старый воевода. Ярость сползла с его лица, оно снова стало деревянным. – А нам свое дело надо делать. – Прижимая локоть к изодранному боку, он заковылял вдоль обоза, нетерпеливыми взмахами подбадривая измученных людей. – Навались, парни, немного осталось… – Воевода покрутил головой туда-сюда и со вздохом признал: – Вру – много. А потому вдвое навались, пока мэнквы не догнали!
– Догнали уже, дядя, – непослушными губами выдавил идущий следом племянник.
Свиток 23 Повествующий о славном сражении с мэнквами и невероятном спасении
Длинная мучительная дрожь прокатилась по всей дороге, заставляя оленей испуганно трубить и поджимать тонкие ноги. Сбившиеся в кучку ребятишки на санях даже не закричали – застонали, жалобно и обреченно, как попавшие в капкан зайчата. Из-за поворота на озаренную луной Ночную дорогу будто выдвинулись две ходячие сосны. Только вместо крон – многочисленные головы. Толкаясь щеками и вытягиваясь вперед, головы мэнквов вертелись, высматривая сквозь тьму Ночи сбежавшую добычу. Носы настороженно шевелились. Одна из голов издала громкий торжествующий вопль – углядела замерший на середине дороги обоз.
Молодой воин выхватил привязанный за спиной топор… Его плечо сдавили крепкие пальцы…
– Помни, что я сказал, – не сводя глаз с приближающихся мэнквов, процедил старый воевода. – Доведи обоз. А мы их задержим.
– Дядя, куда? – вслед уходящему старику крикнул молодой. – Хочешь, чтоб тебя совсем доели?
– Ничего, подавятся. Пятеро – ко мне, остальные – продолжать движение! – Старый воевода решительно потянул из ножен меч – единственный железный клинок на всю крепость – и поковылял в конец обоза – навстречу мэнквам.
– Нет! Не здесь! Отходите! Дальше отходите! – вдруг отчаянно прокричал откуда-то мальчишеский голос.
Не иначе кто-то из спасенной ребятни вопит. Старик нетерпеливо дернул плечом – жаль детишек, но лучше им сейчас не лезть – и пошагал дальше.
– Ничего, – оглядываясь на оставшихся с ним воинов, подбодрил он. – Их двое – нас шестеро!
– Все равно их больше, – недовольно пробурчал один из ветеранов, упирая в снег древко копья.
За спиной послышалось щелканье шестов-хореев, крики и скрип полозьев – нещадно нахлестывая измученных оленей, обоз уходил.
– Да отходите же, вам говорю! – снова закричал мальчишеский голос – причем казалось, что он идет не из-за спины, а откуда-то сбоку, – и воевода снова не обратил на него внимания. Не до глупостей! Воевода перехватил меч двумя руками.
Твари забеспокоились – добыча пыталась уйти из-под их носов. Мэнквы недовольно заворчали и перешли на бег. Трудно не трусить, когда на тебя будто ожившее дерево несется. Но надо. Старый воевода пошире расставил ноги, упираясь в дрожащее полотно таежного тракта.
– А, Эрлик с вами, чуды тупые! – непонятно выругался голос, и вдоль обочины зашелестело – словно кто-то ломился сквозь подлесок, убираясь прочь.
Но задумываться у старого воеводы времени не было – мэнкв рядом! Когтистая лапища протянулась прямо к нему. Старик извернулся – раненый бок полыхнул дикой болью – и изо всех сил рубанул по лапе. Из рассеченной шкуры брызнула кровь. Воевода метнулся прямо между ног мэнква, похожих на столбы у шаманского чума. Если подрубить твари сухожилия, глядишь, и упадет – и тогда кто-нибудь достанет его в сердце копьем. Отличный план, если бы только нападавший не был так стар! Измученное тело почти не повиновалось. Мэнкв всего лишь шагнул в сторону и тут же размахнулся гигантской ножищей, намереваясь пнуть наглого человечишку. Воевода прыгнул в сторону… Нога мэнква с силой врезалась в оказавшегося за спиной у воеводы воина. Того подбросило в воздух. Распластавшись лягушкой, он ударился оземь и замер. Воевода взвыл и с мечом наперевес ринулся на мэнква. Проткнуть, проколоть! Громадная лапища людоеда понеслась ему навстречу, норовя схватить… Меч воткнулся в волосатую ладонь – оставил неглубокую ранку. Обиженно ревя, мэнкв замахал лапой. Воевода торопливо убрался подальше от топочущих по снегу гигантских лап и ощутил настоящее отчаяние. Он ковыряет в чудище мелкие дырочки, а толку-то!
Рядом послышался захлебывающийся крик и тут же оборвался. Воевода не оглянулся – и так ясно, что дела со вторым мэнквом идут еще хуже. Бойцов, преграждающих путь к бесценному обозу, оставалось все меньше.
Но тут вопли донеслись со стороны уходящего обоза. Воевода все-таки коротко глянул – и его бросило в жар. Все бессмысленно – они пропали.
Нещадно подгоняющий оленей на передовых санях молодой воин приподнялся на передке – деревья впереди шевелились. Гигантские лапы раздвинули жалобно заскрипевшие сосны у обочины, и на дорогу, утробно ухая от восторга, выбрались еще двое мэнквов. Спасенная в пауыле девочка страшно закричала. Мэнкв вырвал из упряжки жалобно трубящего оленя и тут же принялся его жрать. Его двухголовый приятель протянул ручищу прямо к молодому воину. Тот швырнул приготовленное копье – наконечник ткнулся мэнкву в плечо, прочертив неглубокую царапину. Копье упало в снег. Разъяренный мэнкв заорал на две глотки, и гигантская ладонь сомкнулась поперек туловища молодого воина. Воин захрипел. Его понесло наверх – навстречу четырем рядам оскаленных зубов, готовых разорвать его на части. В каком-то оцепенении – словно и не с ним все происходит – он успел подметить, что людоеда кто-то недавно здорово потрепал. По всему гигантскому телу разбросаны глубокие резаные и колотые раны, а в шерсти красовались выгоревшие проплешины. На воина дохнуло смрадом из двух пастей…
Рядом коротко взвизгнул рассеченный воздух – и мимо мэнквова бока что-то пронеслось. Мэнкв яростно, ненавидяще взревел и завертелся на месте, размахивая пойманным человечком, как ребенок погремушкой. Мир закружился вокруг полуживого воина, сливаясь в сплошную вертящуюся полосу… Вдруг мэнкв остановился и, выкатив похожие на тарелки буркала, принялся пялиться в чащу.
Из сплетения ветвей послышался торжествующий вопль… а потом оттуда вылетел… заточенный кол. Людоед дернулся, медленно опустил голову – одну, потом так же медленно опустил вторую. Из левой половины мэнквовой груди торчал кол. Людоед захрипел… Воин почувствовал, как сжимающая его смертельная хватка медленно слабеет. Людоед начал заваливаться назад.
– А-а-а! – воин вместе с людоедом улетел наземь. И свалился прямо на одну из великанских физиономий. Оттолкнувшись, сиганул прочь.
Тварь не шелохнулась. Распростертый на земле враг был мертв!
Второе чудовище недоуменно заревело – его поднятая для удара лапа замерла над головой. В этот раз воин успел услышать громкий тенькающий звук – будто спустили тетиву, – и тут же новый кол высвистнул из ветвей у обочины. Один вонзился людоеду в бедро, зато второй вошел точно под задранную лапу, пробивая сердце насквозь. С грохотом подрубленной сосны великан грянулся оземь.
– Пусть те чуды тупые бегут сюда! – раздался истошный крик.
Завороженно глядящий на два гигантских мертвых тела, воин не понимал – кто кричит, откуда кричит, кто такие чуды и куда надо бежать. Но позади уже слышался дробный топот. Он вскинул голову… Дядька и с ним еще трое уцелевших воинов неслись к обозу. А за ними с грохотом мчались не собиравшиеся упускать добычу мэнквы. У обочины послышался натужный скрип – будто там ворочали что-то тяжелое. Воевода и его воины поравнялись с обозом…
Над их головами из чащи полетели колья, связанные по несколько штук. Прямо на лету связка распалась – и заряд ударил бегущему мэнкву в шею, в живот, два сразу разворотили мохнатую грудь! Утыканный кольями мэнкв медленно осел на землю, содрогнулся, молотя во все стороны лапами, и затих. Еще один кол просвистел у него над макушкой и с хрустом вонзился второму мэнкву в ножищу. Хромая, тварь сделала еще шаг…
Чаща молчала. Кольев больше не было.
Мэнкв яростно заорал и схватился за кол. С жутким чмоканьем заостренное дерево выходило из ножищи…
– Добивай его! Добивай! – заорал воевода неизвестному спасителю, что скрывался в чаще.
– Эрлик! Я не могу! У меня колья кончились! – откликнулся из чащи плачущий мальчишеский голос.
Словно поняв его слова, уцелевший мэнкв торжествующе взревел и выдернул вымазанный черной кровью кол. Ринулся к саням, на которых сидела малышня. Пища, как стайка испуганных мышат, дети порскнули прочь. Только девочка все так же неподвижно и безучастно сидела на тюках. Мэнкв взмахнул колом, как дубиной.
Над их головами из чащи полетели колья, связанные по несколько штук. Прямо на лету связка распалась – и заряд ударил бегущему мэнкву в шею, в живот, два сразу разворотили мохнатую грудь! Утыканный кольями мэнкв медленно осел на землю, содрогнулся, молотя во все стороны лапами, и затих. Еще один кол просвистел у него над макушкой и с хрустом вонзился второму мэнкву в ножищу. Хромая, тварь сделала еще шаг…
Чаща молчала. Кольев больше не было.
Мэнкв яростно заорал и схватился за кол. С жутким чмоканьем заостренное дерево выходило из ножищи…
– Добивай его! Добивай! – заорал воевода неизвестному спасителю, что скрывался в чаще.
– Эрлик! Я не могу! У меня колья кончились! – откликнулся из чащи плачущий мальчишеский голос.
Словно поняв его слова, уцелевший мэнкв торжествующе взревел и выдернул вымазанный черной кровью кол. Ринулся к саням, на которых сидела малышня. Пища, как стайка испуганных мышат, дети порскнули прочь. Только девочка все так же неподвижно и безучастно сидела на тюках. Мэнкв взмахнул колом, как дубиной.
– Беги! – закричал девчонке воин. – Беги!
– Эрлик! – донесся бешеный вопль из-за деревьев. – Беги, чуда!
Девочка не шевелилась.
– Эрлик! – Гневный крик из чащи вдруг сменился воплем нечеловеческой боли. Будто того, кто там сидел, сжигали заживо! И словно в подтверждение этого за деревьями полыхнуло… алым!
– Чэк-най! – одними губами шепнул молодой воин.
Дубина мэнква неуклонно пошла вниз…
Из-за деревьев у обочины несся крик, а еще скрежет и звучное «дзонг» спущенной тетивы.
Оставляя за собой завихрения черного дыма, из деревьев вылетел… меч! Весь, будто его лентами обкрутили, обвитый языками Рыжего пламени. Обдавая жаром и удушливым дымом, пронесся над головами воинов и пронзил мэнква насквозь. Мэнкв издал вопль, который никто и никогда не слышал из пастей многоголовых великанов, – вопль беспредельного ужаса. Рыжее пламя, словно хищник, спрыгнуло с пылающего клинка, мгновенно охватило тварь, взвилось… и тут же погасло, оставляя лишь высокую кучу пепла и несколько гигантских обугленных костей. Из кучи торчала рукоять меча.
Тишина, обрушившаяся на дорогу после грохота схватки, сама была похожа на удар дубины. Никого. Ничего. Ни рева чудовищ, ни человеческих криков. И нарастающего рокота чэк-ная тоже не слышно. Деревья у обочины стояли темные и спокойные. Будто не оттуда только что летели смертоносные колья и не там бушевал Рыжий огонь. Только остро тянуло запахом гари.
Под санями тихо-тихо, жалобно заплакал ребенок.
Старый воевода вздрогнул, наклонился, сгреб с дороги горсть плотного снега и прижал к пылающему лицу.
– Ох, Торум! – прохрипел он. – Ничего себе!
Постепенно дыхание его восстановилось – он подозрительно уставился в неподвижные деревья у обочины и негромко позвал:
– Эй-эй! Там, за деревьями! Покажись!
Нет ответа. Даже ветки не шевелятся.
– Покажись, не обидим! – уже громче позвал воевода. – Поблагодарить хотим, в ноги поклониться, однако. – С заманчивыми обещаниями как-то плохо вязался его занесенный на отлете, готовый в любой миг ударить меч.
Нет ответа. Воевода покачал головой, сунул меч в ножны и поковылял к куче мэнквова пепла. На ходу сдернул с саней оленью шкуру. Шкура оказалась большой, но менять воевода не стал – замотав ею обе руки, он бережно потянул торчащий из кучи меч за рукоять. Выдернул… Клинок больше не пылал. Лунный блик скользнул вдоль лезвия…
– Надо же, клинок какой, – прицокнул языком воевода. – Самому Советнику впору… Чего выпучились, как мэнквьи жабы! – накинулся он на своих подчиненных. – Детей собрать, оленей перепрячь, тюки подтянуть – и этих вот… – кончиком чудо-меча он указал на туши людоедов, – прочь с дороги! А ты – за мной! – скомандовал он племяннику. По-прежнему неся необыкновенный клинок на вытянутых руках, старик полез в чащу.
Проваливаясь глубоко в снег, старый и молодой воины миновали первый ряд деревьев… и оба замерли.
За деревьями открывалась выжженная проплешина. Казалось, Огонь тут бушевал только что – обугленные черные ветви еще тлели, воняя недавним пожаром, истаявший снег хлюпал под ногами. Прямо посреди проплешины лицом вниз лежал человек. Его рука была судорожно вытянута вперед, будто он последним усилием пытался до чего-то дотянуться. А он и тянулся!
Среди ветвей было закреплено что-то вроде грубо сработанного громадного лука. Только торчал он не как обычно держат его охотники, а вроде как лежал плашмя, закрепленный на толстом поворотном чурбаке. Широченное – сразу для нескольких заточенных кольев, а не для стрелы – ложе лука было сильно обуглено. На ладонь лежащего человека был намотан обрывок обгорелой тетивы, сплетенной из нескольких веревок сразу.
– Большой лук, однако, – разглядывая диковинное сооружение, пробормотал молодой воин. – Только на мэнквов с ним и охотиться.
– А он и охотился, – воевода ухватился за лук – раздался уже знакомый скрежет, и диковинное оружие повернулось туда-сюда, ведя прицелом вдоль просматривающегося сквозь ветви обоза. – А мы навроде приманки получились, – старик принялся разглядывать неподвижно лежащее маленькое – слишком маленькое для нормального человека! – худенькое тело. – Переверни его!
Племяннику очень хотелось попросить у дяди оленью шкуру – прикасаться к неожиданному спасителю было боязно, словно тот какой лесной дух. Но он не осмелился. Нагнувшись, он ухватил его за край странной кожаной куртки и рывком перевернул. Тело безвольно перекатилось на спину.
– Мальчишка! – отпрянув, будто увидев нечто ужасное, выкрикнул молодой воин.
– Да. Мальчишка. Дней тринадцать, не больше, – медленно произнес воевода.
Оба воина не шевелились, разглядывая неподвижное, измученное лицо – не плоское, а какое-то… выпуклое, что ли. Горькая, совсем не детская складка в углу рта, высокие скулы, бронзовая кожа, нос – непривычно длинный. И странная, незнакомая одежда из тонко выработанной кожи.
– Южанин, – словно удар мэнквова кулака, припечатал воевода. – Мальчишка. И еще этот меч, – он снова поглядел на клинок.
С губ распростертого в талом снегу парня сорвался едва слышный стон. Воевода вздрогнул и, ткнув загадочный меч в руки ошеломленному племяннику, начал лихорадочно отвязывать ремень с собственных ножен. Быстрым движением снова перевернул бесчувственного мальчишку на живот и, заведя тому руки за спину, принялся сноровисто связывать запястья.
– Дядя! Что ты делаешь, дядя! – вскричал племянник. – Ты что, хочешь… хочешь отдать его жрицам? – глядя на старого дядю с таким ужасом, будто перед ним снова был мэнкв, выдохнул молодой воин. – Он же нас всех спас!
Старик поднял голову, поглядел насмешливо:
– Ты, племянничек, у меня полный чурбан! Да еще неотесанный. Вроде тех, что у шаманского чума лежат.
Расстелив на снегу шкуру, он сноровисто закатал в нее бесчувственного и связанного мальчишку, превратив того в аккуратный тючок. С натужным хаканьем подхватил с земли и взвалил племяннику на плечо.
– Я пойду первым, погляжу, чтоб наши парни не отвлекались, пока туши мэнквов с дороги убирают. Детишек к делу пристрою, – отрывисто бросил старик. – Подождешь, пока на тебя никто смотреть не будет, и отнесешь его в последние сани. Спрячешь среди тюков – и парня, и его меч. И чтоб все время был при нем! Хоть ты мне и племянник… – старик мрачно уставился на пригнувшегося под ношей воина из-под кустистых седых бровей, – головой отвечаешь – чтоб мальчишка был жив. И чтоб его никто не приметил!
Свиток 24 В котором Хакмар оказывается пленником в крепости
Жар… Жар… Боль… Воздух вокруг сухой и горячий, он жжется, безжалостно дерет кожу, та лопается, покрываясь волдырями ожогов. Кровь кипит в жилах – кажется, действительно кипит, мелкими пузырьками, медленная, густая, тягучая… Горячий липкий пот сочится по вискам. Плохо. Как плохо. Облегчения нет.
Перед глазами Хакмара дрожало красно-оранжевое марево, в котором время от времени проглядывали то неторопливо плывущие мимо верхушки деревьев, то кусок темного Ночного неба. Перемигивающиеся в вышине звезды Семи кузнецов остро и больно кололи глаза. Потом снова все заволакивалось красным туманом. В ушах стоял мучительный звон, сквозь который едва слышно и невразумительно пробивались далекие голоса.
– А вдруг… дядя, ну вдруг? Если правы голубоволосые? Если и правда мальчишка этот – не мальчишка вовсе, а тварь какая подземная, похуже мэнква? – неуверенно спрашивал молодой голос. – Где ж это видано, чтоб один недоросток – целый отряд воинов спас? И Эрлика он все время призывает – Куль-отыра по-ихнему, по-южному…
– Чурбан ты и есть, племянник, – насмешливо рокотал другой голос – глубокий, сильный, но уже с отчетливой старческой хрипотцой. – Он Эрлика не призывал – он ругался!