Именно Каппель возглавил армию в Сибирском ледяном походе. Так назвали белогвардейцы отступление колчаковских армий. Он наводил порядок в отступавших частях, пытался вдохнуть бодрость в бойцов, чтобы отступление не превратилось в бегство. В туманном сорокаградусном морозе, как в бреду, шли люди, забывшие, что такое теплая изба, путавшие день с ночью, утолявшие голод горстью муки или куском мерзлого сырого мяса. Шли люди с обмороженными черными лицами, удивленно озиравшиеся, если воздух не разрезали пулеметные очереди и винтовочные залпы. Армия призраков, верившая лишь генералу Каппелю.
Сильно похудевший, с покрытыми инеем бородой и усами, такой же голодный и промерзший, как и его солдаты, Владимир Оскарович требовал от себя только одного – спасти армию. Министр сибирского правительства Георгий Гинс в своих воспоминаниях отмечал, что когда Каппель приказывал идти вперед – все шли, не задумываясь над тем, куда именно они идут. Армия верила своему командующему. Каппель все время был в авангарде. Плохо одетый, в разбитых сапогах, он вместе со своими бойцами прокладывал дорогу в глубоком снегу. И однажды случилось непоправимое – генерал провалился в сугроб по пояс. Промерзшие ноги вдруг обожгло, как огнем, бурки стали страшно тяжелыми. К нему бросились, помогли выбраться из сугроба…
Ноги через несколько минут покрылись коркой льда. До ближайшей деревни оставалось больше семидесяти верст. И он шел, не показывая вида, а ноги коченели, теряли чувствительность. Начался сильнейший озноб, временами Владимир Оскарович терял сознание. На третьи сутки его, не приходящего в себя, на коне довезли до первого человеческого жилья – таежной деревни Барги. Здесь доктору пришлось простым ножом, без анестезии сделать ампутацию обмороженных пяток и некоторых пальцев на ногах Каппеля. Один из его близких друзей, полковник Василий Вырыпаев вспоминал уже в эмиграции: «Вносят Каппеля в теплую избу, снимают валенки. До самых колен ноги твердые, как дерево, не гнутся. Часть пальцев уже умерла – спасти их нельзя. “Ампутировать немедленно”, – говорит врач. На другое утро генерал пришел в себя. “Доктор, почему такая адская боль в ногах?” И, услышав ответ, закрывает глаза…».
У богатого мехопромышленника каппелевцы нашли большие удобные сани, в которые хотели уложить больного прооперированного генерала. Услышав это, Владимир Оскарович удивленно взглянул на окружающих и немедленно потребовал своего коня. Сжавшего зубы от боли, бледного, худого, страшного генерала на руках вынесли во двор и посадили в седло. Он выехал на улицу – там шли части его армии. Преодолевая мучительную боль, Каппель выпрямился и приложил руку к папахе. Он отдавал честь тем, кого вел, кто не сложил оружия в борьбе.
Стоять и ходить Владимир Оскарович уже не мог. На ночлегах его осторожно снимали с седла и вносили на руках в избу, где, чуть обогревшись, он, лежа в кровати, приступал снова к обязанностям Главнокомандующего. Генерал вызывал своих офицеров, отдавал приказания. Так продолжалось больше недели. Состояние Каппеля ухудшалось – жар не спадал, пропал аппетит, временами он терял сознание. Сосредоточившись на обмороженных ногах, врачи не обратили внимания на появившийся у генерала кашель.
Держаться в седле он уже не мог, и его снова уложили в сани. 21 января 1920 года, чувствуя, что силы его оставляют, Каппель отдал приказ о назначении генерала Войцеховского Главнокомандующим армиями Восточного фронта. Вместе с властью над войсками Владимир Оскарович передал ему также орден Святого Георгия, сняв его со своей груди. Незадолго до смерти он вручил генералу Войцеховскому обручальное кольцо, попросив передать его жене.
Трагичная история. И у любого нормального человека вызовет чувство жалости к блестящим русским офицерам, героям Первой мировой войны. Не за поместья и заводы сражались георгиевские кавалеры, молодые поручики, штабс-капитаны и полковники. За свои убеждения. Ничего другого у них не было. Они не могли не проиграть. Потому что их вожди, блестящие русские военачальники, оказались слабыми политиками, и когда дела застопорились, прибегли к проверенному средству – кнуту. С его помощью можно достичь определенных успехов. Белые достаточно близко подобрались к Москве. Но с помощью одного только кнута победить нельзя.
Двадцатый год – прощай, Россия
Я не случайно вынес в название этой главы строки известного эмигрантского поэта Николая Туроверова. Они точнее всего отразили последний этап Гражданской войны в стране. Тогда всем уже стало ясно: Белое движение терпит крах. В феврале большевики расстреляли в Иркутске адмирала Колчака. В марте, после Новороссийской катастрофы, генерал Деникин сдал командование барону Врангелю. За границу ушли остатки войск Юденича и Миллера. Добровольческая армия все еще старалась удержать Крым – последний клочок Русской земли, не попавший пока под власть большевиков. Генерал Туркул, командовавший в то время Дроздовской дивизией, в своих мемуарах писал: «Полчища, то чем только и могли они нас подавить – валы цепей, находящие друг на друга, двигались атака за атакой. Грудь Белой армии была разбита». С этим трудно не согласиться.
А вот гражданское население Крыма до последнего дня пребывало в состоянии блаженного неведения. Чтобы не создавать паники и почвы для активизации и без того вовсе не пассивного большевистского подполья, газета «Время» специально взяла интервью у генерала Слащева, в котором тот со свойственной ему хвастливостью заявил: «Жители могут быть вполне спокойны. Армия наша настолько велика, что одной пятой ее состава хватило бы на защиту».
Он ненавязчиво напомнил всем о собственных подвигах, когда он удерживал красных с четырехтысячным корпусом. Но тогда против Слащева было три дивизии, а не пять армий. Крым поверил и жил спокойно. Работали кинотеатры, в Таврическом дворянском собрании ставили пьесы лучшие актеры России из числа сбежавших от большевиков. В рядах же белых армий царили совсем другие настроения (легко представить, какие именно).
Лишь самые дальновидные жители полуострова уже начали подыскивать места на пароходах и покупать валюту. Крымский рубль, хоть и сильно обесценился, но еще конвертировался по курсу 600 тысяч за один фунт стерлингов. Катастрофа 8 ноября 1920 года для многих грянула как гром среди ясного неба. Интересно, что даже в штабе Врангеля, где знали о положении дел на фронте лучше городских обывателей, не предполагали, какое преимущество обеспечили себе большевики. На 25 тысяч белогвардейцев красные обрушили 200-тысячную группировку войск. Конечно, барон понимал, что долго выстоять одна область против целой страны не сможет, но и он не ожидал, что развязка произойдет столь стремительно. 10 ноября на совещании с участием командира первого армейского корпуса генерала Кутепова было решено начать эвакуацию тылов. Для этого были реквизированы все коммерческие суда, находящиеся в портах. Стали грузиться лазареты, некоторые центральные учреждения.
Через французского посланника графа де Мартеля правительство Врангеля обратилось к властям Франции с просьбой о предоставлении убежища. Для предотвращения беспорядков, организуемых коммунистами, из работников штабов создавались команды, вооруженные винтовками и гранатами. Началась выдача населению документов на выезд из страны. В ночь на 12 ноября рухнули последние рубежи обороны. План эвакуации был к тому времени уже разработан, распределены корабли между частями, выделены транспорты для семей военнослужащих, тыловых и правительственных учреждений. Поручик Марковской дивизии Аркадий Слизской вспоминал спустя несколько лет: «Последний день. Через несколько часов мы должны покинуть последний клочок русской земли. Почувствовать сердцем весь трагический смысл этих слов я еще не мог. Это произошло гораздо позднее, когда ослабла надежда на возвращение, когда стало ясно – эмиграция навсегда».
Чтобы обеспечить быструю и планомерную погрузку, решили проводить ее в разных портах. Корниловской, Марковской и Дроздовской дивизиям было приказано отходить к Севастополю, кубанским казакам – в Феодосию, а донцам – в Керчь. Штабу Врангеля удалось организовать эвакуацию по всем правилам военной науки. Даже несмотря на свое десятикратное превосходство, части красных были измотаны боями. Понимая, что белогвардейцам нечего терять и они будут сражаться до последнего патрона, Фрунзе направил Врангелю радиограмму с предложением капитулировать на особых условиях. Сдавшимся гарантировались жизнь и неприкосновенность, а тем, «кто не пожелает остаться в России, – свободный выезд за рубеж при условии отказа под честное слово от дальнейшей борьбы».
До сих пор не смолкает спор о т ом, что же заставило Фрунзе нарушить основной большевистский принцип Гражданской войны – никакой пощады врагу?
Возможно, красный командарм, уважая мужество противника, решил сыграть в рыцарское благородство. Но, как мне кажется, его поступком руководили чисто практические соображения: прижатые к морю чины русской армии Врангеля сражались бы с отчаянием обреченных и перебили бы еще немало красноармейцев. Это была роковая ошибка, о которой в тот момент еще мало кто подозревал.
М. В. Фрунзе.
Один из самых прославленных красных командиров
Главное всегда кроется в деталях. Попробуйте ответить на простой вопрос: была ли в результате Гражданской войны разбита Белая армия? Не торопитесь, подумайте как следует. Дело в том, что с точки зрения тактики – да, действительно, победа красных была однозначной. А если посмотреть на эту же проблему с точки зрения стратегии, результат получается диаметрально противоположным. И я объясню почему.
Троцкий создавал Рабоче-крестьянскую красную армию прежде всего для полного уничтожения русской контрреволюции, и только потом – для экспансии идей мировой революции. К этому призывал и Ленин. Достигли ли они этой цели? Нет, контрреволюция была побеждена, но не уничтожена. В этом принципиальная разница. С другой стороны, Алексеев и Корнилов, создавая Добровольческую армию, хотели зажечь светоч посреди тьмы, объявшей Россию. Эта задача была выполнена. Армия ушла в эмиграцию. Она признала себя побежденной на этом этапе, но не уничтоженной. Светоч горел еще долгие годы, пока последние корниловцы и дроздовцы не дополнили ровные шеренги своих соратников на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Идем дальше. Что означает определение «разбитая армия»? Падение боевого духа, отсутствие дисциплины, паническое бегство, дезертирство и полное разочарование в своих командирах. Всё это наблюдалось в русской армии образца 1917 года. Но вот три года спустя ничего подобного не происходило. Престиж генералов Врангеля и Кутепова не только не пострадал в результате крымской кампании, но, напротив, многократно возрос. Армия тесно сомкнулась вокруг своих командиров. И даже будучи рассеянной по всей Европе, не изменила себе. Напротив, разрозненные ряды контрреволюции сомкнулись в едином строю. Как только Врангель создал Русский Обще-Воинский союз, в него тут же вошли те, кто воевал против большевиков на Юге, Западе, Востоке и Севере России. А это значит, что основная цель – сохранение армии для дальнейшей борьбы – была выполнена.
Но и это еще не все. XX век изменил привычное представление о войне. Она зачастую становилась тотальной. Повлиять на результат могли уже не только полки и дивизии, артиллерийские дивизионы и морские десанты, но и идеологи. Больше того: именно слово стало цениться не меньше удачных рейдов по тылам. В эмиграции ветераны Белого движения создали о Гражданской войне такой пласт воспоминаний и размышлений, что оценить этот объем до сих невозможно. Многое по сей день не только не издано, но даже еще и не попало в руки исследователей.
Спектр одних только журналов белой эмиграции и сегодня производит впечатление: «Часовой», «Вестник галлиполийцев», «Клич», «Вестник первопоходника», «Связь по цепи марковцев», «Корниловец»… Десятки страниц с анализом текущего международного положения и призывами продолжать борьбу против большевизма до полной победы. А еще были сотни газет, переполненных тем же самым. И книги – тысячи наименований. И все об основном: война еще не закончилась, Кубанский поход обязательно продолжится.
Оцените ту конфигурацию, которая в результате сложилась. Сотрудниками советских спецслужб были ликвидированы начальники Русского Обще-Воинского союза генералы Кутепов и Миллер, благодаря подрывной деятельности Москвы сотни белых офицеров были втянуты в скандалы и опорочены навсегда. Но ни один из этих факторов не поколебал позиции русской контрреволюции. Как не надломил белогвардейцев и их неудавшийся реванш в годы Великой Отечественной войны. Это вообще лучшее доказательство того, что разгромить контрреволюцию не удалось.
Осенью 1941 года в русский охранный корпус на Балканах вступили все, кто мог. Принадлежность к вермахту никого из белых офицеров не смущала. Если на тот момент кто-то в СССР еще сомневался, что белогвардейцы прекратили свою борьбу в начале 1920-х годов, он получил блестящее подтверждение собственной недальновидности. Хуже всего для государства рабочих и крестьян было то, что русская контрреволюция расширила свою географию. Теперь они сражались против ленинских идей уже по всей Европе.
Они старели в эмиграции, но при этом не дряхлели в спокойных европейских столицах. Политические интриги внутри эмиграции, соблазны заняться собственным бытом, старые ранения и призывы вернуться на Родину – ничто не могло остановить этих людей. Многие из них уже физически не могли бы чеканить шаг в психических атаках без единого выстрела. Их оружием стала непоколебимая убежденность в собственной правоте. Они не шли в рядах своего полка на пулеметы, не прорывались вперед сквозь огонь красной артиллерии и не командовали «Эскадрон, шашки наголо!» Но они ежедневно атаковали позиции коммунистов в идеологических схватках. И небезуспешно, стоит признать.
Корниловцы, 1967 год. И спустя полвека после русской революции они не смирились с поражением в Гражданской войне
Я не в силах привести аналогичный пример из мировой истории. Быть армией без государства. Без территории и власти, но с историей и традицией. Быть рассеянной по всему свету, но при этом оставаться армией. Быть вне своих полков, но ежедневно сохранять верность полковым традициям. Наконец, быть вне России долгие десятилетия, но при этом быть русскими до последнего вздоха. Жить и умирать на чужбине под песню «Снова мы в бой пойдем за Русь Святую».
Но вернемся к Фрунзе и его непопулярному среди большевиков решению. В 90-х годах, на волне очередного стремительного пересмотра истории страны, появилась еще одна версия странного поведения красного командира. Дескать, он мыслил как профессиональный полководец и хотел сохранить для своих войск цвет русской армии. Как вспоминали уже в эмиграции белогвардейцы, на их позиции разбрасывались с аэропланов листовки с предложением капитуляции. Интересно, что подписано это воззвание было генералом Брусиловым при весьма любопытных обстоятельствах: его обманули, сообщив, что в Крыму произошел переворот, и Врангеля свергли. С помощью авторитета прославленного генерала коммунисты без труда могли переманить чинов «цветных» полков в Красную армию. О реальных же планах большевиков красноречиво свидетельствует телеграмма Ленина Фрунзе: «Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Удивлен уступчивостью условий. Если враг примет их, надо приложить все силы к реальному захвату флота, то есть невыходу из Крыма ни одного судна. Если же не примет – расправиться беспощадно».
В свою очередь, правительство Франции после некоторых колебаний согласилось предоставить убежище русской армии. Правда, потребовало «под залог» передать корабли флота. Выбора не было – нужно было спасать людей. 12 ноября 1920 года вышел приказ Врангеля об общей эвакуации, который заканчивался словами: «Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье».
Лишь Слащев-Крымский настаивал на том, что нужно стоять до последнего. Он ежечасно придумывал новые варианты разгрома большевиков. Последнее его предложение было кратким: «Всю тыловую сволочь под ружье и в бой». В ответ генерал Кутепов лишь грустно заметил: «Положить армию в поле – дело нехитрое». За это командиру 1-го корпуса отдельно досталось в мемуарах Слащева – дескать, как был Александр Павлович безграмотным фельдфебелем, так и остался, и лишь по недоразумению именуется теперь «ваше превосходительство».
Слащев – вообще фигура интереснейшая. Во многом благодаря популярному роману Михаила Булгакова «Бег» и его удачной экранизации его можно назвать одним из самых известных лидеров белых армий.
Ведь именно он послужил прообразом Хлудова. Как шутили современники, генерал был явным любимчиком фортуны. В Белом движении, не говоря уже про большевиков, он удостоился сразу нескольких прозвищ: «Слащев-Крымский», «Слащев-вешатель» и даже «Генерал-предатель Крымский». Но белогвардейцы называли его просто, можно даже сказать, фамильярно – «генерал Яша». Прозвищем этим он необычайно гордился и даже иной раз сам себя так и представлял в докладах Главнокомандующему русской армией барону Врангелю. Надо сказать, что барон не забыл этого и уже в эмиграции в своих воспоминаниях так отозвался о Слащеве: «Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался».