Троцкий вел себя на посту председателя Реввоенсовета республики весьма своеобразно. Отношения со многими подчиненными у него категорически не сложились. Наиболее характерная история произошла с легендарными латышскими стрелками. Им не нравилось назначение Троцкого наркомом, и на самом первом параде РККА 1 мая 1918 года они потребовали, чтобы парад принимал лично Ленин. Увидев же Льва Давидовича, латыши, выполняя приказ своего командира Вацетиса, демонстративно ушли. Такие нравы тогда были в Красной армии.
Еще более дерзко вели себя Сталин и Ворошилов во время легендарной обороны Царицына. Им Троцкий был тем более не указ. Коба и Клим предпочитали по всем важным вопросам обращаться напрямую к Ленину. Причиной такого поведения было желание Троцкого назначить командующим фронтом бывшего генерал-майора Русской императорской армии Сытина. Сталин нутром чуял, что такой отпетой контре доверять нельзя в принципе. Ворошилов с ним, как всегда, был полностью солидарен. Но закончилась та история не в их пользу.
Троцкий пользовался безусловным доверием Ленина, что бы ни утверждали потом в 30-е годы. Когда, устав бороться с внутренней оппозицией, Троцкий подал заявление об уходе с поста председателя Реввоенсовета, Народного комиссара по военным делам и члена Политбюро, в ЦК была фактически паника. Лидер большевиков лично отказал Льву Давидовичу в отставке. Больше того, Ленин пошел на беспрецедентный шаг: Троцкий получил подписанный Председателем Совнаркома чистый бланк. На нем одна-единственная фраза: «Зная строгий характер распоряжений товарища Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого товарища Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело». Против этого Сталин был уже бессилен, но его злоба на председателя Реввоенсовета республики стала поистине необъятной.
Это, кстати, один из выученных Иосифом Виссарионовичем уроков. В годы Великой Отечественной подобный демарш был исключен в принципе. Да и до нее, если говорить откровенно. Вспомним хотя бы историю с героем Гражданской войны комкором Шмидтом. Полный Георгиевский кавалер, награжденный орденом Красного Знамени, он был ранен в боях девять раз. Характер сей суровый воин имел соответствующий. Исключение Троцкого из партии в 1927 году привело его к закономерному бешенству. Приехал на съезд, отыскал Сталина и с жестом, словно доставая из ножен саблю, бросил: «Смотри, Коба, уши отрежу!»
В этом не было ровным счетом никакой рисовки или исключения из правил. Так вели себя многие герои Гражданской войны – что Тухачевский, что Примаков, что Блюхер… Представьте себя на минуту Сталиным. Застегните пиджак на все пуговицы и неспешно пройдитесь по комнате. В задумчивости разглядывайте ровные шеренги книг ленинского творческого наследия. И ответьте себе на вопрос: если военные так позволяют себя вести в мирное время, то как они поведут себя в условиях войны? И не гражданской, где всегда у красных было значительное численное превосходство, а мировой!
Позвольте, скажет мне иной читатель, но ведь это все герои Гражданской войны. Они крушили Деникина и Врангеля, Колчака и Юденича, не имея военного образования. Самородки. Их храбрость и талант очевидны. А то, что поведение своеобразное, – так психика за годы войны расшаталась. Со всеми этими пунктами я не спорю. Но обращу внимание читателя на нюансы. Вы искренне убеждены, что условный комкор Шмидт крушил войска Деникина в одиночку? Вонзал свой орлиный взор в карту, моментально правильно оценивал оперативную обстановку, предугадывал грядущие маневры противника и отдавал единственно верные указания? А я позволю себе усомниться в этом. И задам простой вопрос: а кто у гения числился начальником штаба? На тот момент Шмидт в академии еще не учился и специальных знаний не имел. Да, храбрость у него была поистине былинная. В ноябре 1919 года он 13 раз лично поднимал своих бойцов в атаку, пока не был тяжело ранен в грудь. Но между проявлением мужества и планированием военных операций существует разница.
В этом и заключается суть вопроса: все герои Гражданской войны, старательно выпестованные советским агитпропом, могли блестяще зажигать сердца бойцов, нестись впереди них в атаку и, будучи даже сраженными вражеской пулей, не покидать поле боя. Стальные характеры. Но победу красным принесли не они. Чапаев, Щорс, Якир, Котовский и десятки других кумиров пионеров и комсомольцев хороши были только для большевистской пропаганды с ее доктриной классовой борьбы. Но сокрушили Деникина и Колчака совсем другие люди.
В годы Гражданской войны командовали красными фронтами 20 человек. 17 из них были кадровыми офицерами. Должность начальника штаба фронта занимали 25 человек, из них 22 офицера Генерального штаба и 3 полковника Русской Императорской армии. Командовали армиями в РККА 100 человек, из них 82 – те самые военспецы. Начальниками штабов в этих армиях побывали 93 человека, из них 77 – кадровые офицеры, в том числе 49 из Генерального штаба. Эту игру в цифирь, как называл статистику товарищ Сталин, можно продолжать, но суть, я полагаю, вы уже поняли.
Без этих людей никакой победы в Гражданской войне у большевиков не было бы по определению. А вот потом надобность в них отпала. Их массово увольняли, ссылаясь на сокращение армии. Многие перешли на преподавательскую работу, но влияния ни на что уже не имели. Идеологическая машина фактически вычеркнула их из истории. Мало кто сегодня вспоминает их фамилии. Если же это все-таки происходит, то исключительно в привязке к репрессиям 30-х годов. Да-да, та самая формулировка: «Сталин истребил весь цвет Красной армии». Но даже тут те самые военспецы незаслуженно забыты, потому что общественное обсуждение дальше Примакова, Якира, Уборевича, Тухачевского, Гамарника и Путны никогда не заходило. Даже если речь шла о действительно всенародных героях.
Едва ли найдется среди вас человек, который не смотрел «Адъютант его превосходительства». Герой этого фильма действительно существовал. Вот только все остальное в фильме – вымысел, чрезвычайно далекий от подлинной истории.
Павла Макарова на подпольную работу к белым никто не засылал. Он попал в плен к дроздовцам. Повысил себя в звании до штабс-капитана, хотя в годы Первой мировой был всего лишь прапорщиком. Его зачислили в Добровольческую армию, хотя своим поведением он должен был вызвать закономерный интерес у контрразведки. Дело в том, что Макаров писал с диким количеством грамматических ошибок, что для русского офицера было, мягко говоря, нехарактерно.
Но новоявленному штабс-капитану повезло. Он сумел втереться в доверие к командующему Добровольческой армии Май-Маевскому. Больше того – стать его адъютантом. Новой должностью он воспользовался сполна. Он имел влияние на генерала, Причина этого кроется не в его работоспособности, а в умении доставать спиртное. Собственно, сам Май-Маевский к своему адъютанту относился скорее как к денщику, а не как к боевому офицеру. Серьезных дел Макарову не поручали, и поэтому он занимался исключительно спаиванием героя Первой мировой.
Генерал В. З. Май-Маевский и штабс-капитан П. В. Макаров.
Те самые Его превосходительство и его адъютант
Фильм переполнен подробностями подпольной работы адъютанта его превосходительства. Тут вам и донесения в штаб красных о дислокации войск, и уничтоженное подполье белых в Киеве, и крушение поезда с английскими танками. Ничего этого в действительности не было. О многочисленных связях Макарова с подпольем известно только из его собственных воспоминаний. В них, например, содержится любопытный эпизод. Мнимый штабс-капитан пытался сообщить Красной армии о своем внедрении в осиное гнездо русской контрреволюции, но получили ли там это известие и какое приняли решение – он не знал. Такой вот уникальный разведчик.
Сотрудники ВЧК. Многие из них в 30-е годы станут жертвами политических репрессий
А дальнейшая его история совсем уж не похожа на красивый киносюжет. В конце 20-х годов создается специальная комиссия для проверки участвовавших в Гражданской войне бывших красноармейцев, подпольщиков и красных партизан. Попал в ее поле зрения и Макаров, тем паче что он чувствовал себя обделенным всенародной славой и написал уже упомянутые мной мемуары. Знал бы он заранее, чем это закончится – предпочел бы обойтись без воспоминаний. Книга та закономерно вызвала множество разоблачительных писем от бывших подпольщиков. В результате в 1929 году после тщательной проверки всех фактов Макарова лишили персональной пенсии. Повезло еще, что не расстреляли. Времена тогда еще были относительно вегетарианские.
Его судьба характерна для этой эпохи. Мавр сделал свое дело – мавр может уходить. Бывшие офицеры Русской Императорской армии помогли красным одержать победу в Гражданской войне. В дальнейшем, в том числе в силу буржуазного происхождения, им уже не было места в первом в мире государстве рабочих и крестьян. И если бы даже Троцкий сохранил свое влияние, в их судьбе едва ли что-то поменялось бы. Для радикальных преобразований в России большевикам требовались не образованные люди, а просто-напросто сволочь, как сказал бы известный публицист русского зарубежья Иван Солоневич.
Это слово употребляется мной не в виде ругательства, а как определение явления. Если угодно, популярный в то время термин. Он активно использовался лидерами большевиков. Можно вспомнить, например, Ленина с его «интеллигентская сволочь часто паскудничает». Или даже самого Сталина, который прошелся по «бундовской сволочи». Так вот, в 20-е годы всемогущему партийному аппарату требовалось подобрать послушных марионеток. Люди мало-мальски интеллигентные для этой цели не годились. Требовались такие, как, например, Кутепов. Он был облечен властью – руководил авиационной «шарашкой». Среди ученых он был известен под прозвищем «трехтактовый». Получил он его при следующих обстоятельствах. Туполев как-то заявил ему, что от двухтактового двигателя нужно переходить к четырехтактовому. И в ответ услышал, что это слишком резкий переход, и для начала нужно перейти к трехтактовому.
Военспецы, имевшие наглость в годы Гражданской войны спорить с комиссарами и иметь на все свою точку зрения, в таких реалиях были обречены. Новое время требовало новых героев. Они незамедлительно появились и рьяно взялись за насаждение новых пролетарских принципов. Но об этом мы с вами еще успеем поговорить в дальнейшем.
Легенды чрезвычайных комиссий
Это одна из самых обсуждаемых тем за последние лет тридцать. Минимум раз в неделю я наблюдаю срывы покровов с истории страны в прошлом веке. Вот как выглядит это на практике. Выступает какой-нибудь либеральный публицист. Даже не так: орет истерично, тыча вам в лицо пальцем. Вспомните, требует он, хотя бы Василия Михайловича Блохина. Он был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени и всегда личным примером показывал, как нужно защищать Родину от врагов. Коммунистическая партия высоко оценила его мужество и героизм. Блохина наградили еще шестью орденами (в том числе орденом Ленина) и удостоили звания генерал-майора. На фронте он, правда, не был. В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД СССР Василию Михайловичу сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами. Чтобы не забрызгивать кровью расстрелянных одежду. Приводил приговор в исполнение Блохин исключительно из нагана, который не давал осечек.
Его боевыми товарищами были члены ВКП(б) Петр Магго (в характеристике отмечалось: «К работе относится серьезно» (куда уж серьезнее, он лично расстрелял около 10 000 человек), Иван и Василий Шигалевы (награждены четырьмя орденами, в том числе орденом Ленина и знаком «Почетный чекист»), Леонид Баштаков (в числе его героических свершений – Катынский лес, за что он был награжден орденом Красного Знамени), Петр Яковлев (в характеристике сказано: «К работе относится хорошо. За дело болеет. Обладает большой работоспособностью и достаточной долей энергии»), Борис Родос…
Вам уже страшно и неприятно? Еще бы, какие мерзавцы! А пока вы соображаете, можно ли на это хоть что-то внятное возразить, ваш либеральный оппонент продолжает срывать покровы. Итак, ВЧК тогда, как, впрочем, и сейчас ее правопреемница ФСБ, располагалась на Лубянке. Слово это у определенного кластера в современном российском социуме имеет ярко выраженную негативную окраску. Безусловно, ни одна страна не может обойтись без органов государственной безопасности. Но именно со словом «Лубянка» связаны печальные воспоминания нашего не столь уж далекого прошлого. Только за 14 месяцев при Ежове было репрессировано свыше 1 миллиона 800 тысяч граждан страны. Треть из них была расстреляна. А значит, резюмирует либерал, нужно переименовать район в центре Москвы. Занавес. Все расходятся.
А мы на выход торопиться не станем. Задержимся. И зададим скромно один вопрос: вот спрашивается, с чего нужно переименовывать? Корни этого названия восходят к концу XV века. Во время формирования государства Российского был присоединен Великий Новгород. Часть горожан, отличавшихся особо строптивым нравом, Иван III переселил в другие города, в том числе и в Москву. И вот в память о своем родном городе переселенцы стали так называть и этот район (в Новгороде была улица под названием Лубянка).
Но отторжение вызывает не только название. Само здание ВЧК (а в настоящее время – ФСБ) тоже не вызывает восторга у определенной категории сограждан. Они предлагают снести это здание, а для контрразведчиков построить новый дом, в одном из спальных районов. То есть взять пример с Германии. Печально знаменитое здание гестапо на Принц-Альберт-штрассе разрушено, а его руины служат вечным напоминанием потомкам об ужасах нацизма. И если Служба внешней разведки располагается на юге города, то ФСБ может совершенно свободно расквартироваться на востоке. Или на западе. Или на севере.
Юбилейный знак ВЧК.
Им награждали лучших чекистов
Не будем мелочными, не станем указывать на странность сравнения ВЧК с тайной гитлеровской полицией. Перейдем сразу к главному. Страшного в переезде действительно ничего не будет. Но только этот дом является памятником истории. Не только кровавого XX столетия, но и более спокойного XIX века. «Дом ужаса», как называли его потом представители определенных слоев советского общества, начали строить еще в 1897 году. И сначала он никак не был связан с разведкой или контрразведкой. Это был очень престижный доходный дом. Весь первый этаж сдавали в аренду. К примеру, именно тут находился знаменитый на всю Москву книжный магазин Наумова. На третьем этаже располагались квартиры. Постоялец платил за девять комнат более 4 тысяч рублей в год. По тем временам – сумма немалая. В любом другом районе города квартиру можно было снять минимум втрое дешевле. А самое главное, в этом здании располагалось страховое общество «Россия». Отсюда и пошла известная советская поговорка: «Где находится сейчас “Госстрах”, я не знаю, а вот где “Госужас” – подскажу».
Нужно учитывать и тот факт, что ВЧК не сразу въехала в этот дом. Сначала ведомство Дзержинского располагалось в доме № 11 на все той же Лубянке.
Только в декабре 1918 года, когда декретом ленинского правительства в стране были ликвидированы все страховые компании (в том числе и «Россия»), помещение и все недвижимое имущество было передано государственным учреждениям. Изначально в дом № 2 въехал Московский совет профсоюзов. Но по какой-то причине его сотрудникам там не понравилось. На смену им и пришел Народный комиссариат внутренних дел. Начали чекисты с того, что выселили из дома всех жильцов, чтобы не мешали суровой борьбе с контрреволюцией. Только в сентябре 1919 года в доме стал работать Особый отдел Московской ЧК, а потом и весь центральный аппарат Всероссийской чрезвычайной комиссии.
К тому же, как известно, ломать – не строить. Но органам ВЧК принадлежало не только здание по адресу «Лубянка, дом 2». А значит, придется сносить еще ряд домов в самом центре исторической Москвы. Оставить посреди столицы квартал руин – не самая удачная идея. Построить на этом месте новые здания – еще более глупо. Совершенно очевидно, что они будут сильно контрастировать с обликом района. И так уже старая Москва постепенно становится историей. Не говоря уже о том, что в народе это место всегда будет ассоциироваться с «органами», что бы в этом районе ни построили в дальнейшем.
Ладно, оставим в покое бесконечные топонимические страдания либеральных умов и обратимся непосредственно к теме красного террора. Обосновал его необходимость еще Карл Маркс. По его мнению, только так можно было сократить кровавые муки родов нового общества. Гуманно, ничего не скажешь. Ленин с этой точки зрения был еще большим гуманистом и взялся на практике обосновать свое же утверждение «нравственно все, что полезно революции». Лидер большевиков назвал террор «вполне правильной инициативой» и всегда был недоволен, если эту пролетарскую ярость кто-то смел сдерживать. Например, в письме Зиновьеву в июне 1918 года Ильич был категоричен: «Мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы удержали. Протестую решительно! Надо поощрять энергию и массовидность террора».