«Самая прекрасная женщина в мире, — подумал Квентин, — и моя суженая, если боги будут милостивы».
Иногда по ночам он лежал без сна, воображая себе её лицо и фигуру и размышляя, зачем такой женщине из всех принцев мира выбирать мужем именно его.
«Я из Дорна, — повторял он себе, — ей понадобится Дорн».
Геррис ответил капитану той самой выдумкой, которую дорнийцы состряпали заранее:
— Моя семья занимается виноделием. У моего отца обширные виноградники в Дорне, и он послал меня найти новые рынки. Надеемся, что честному миэринскому народу придется по вкусу наш товар.
— Вино? Дорнийское вино? — капитана это не убедило. — Города работорговцев воюют, разве вы этого не знаете?
— Мы слышали, что друг с другом воюют Астапор и Юнкай. Миэрина это не касается.
— Пока нет. Но скоро будет. Прямо сейчас посланник из Жёлтого Города нанимает мечи в Волантисе. Длинные Копья уже отчалили в Юнкай, Гонимые Ветром и Рота Кошки последуют за ними, как только пополнят свои ряды. И Золотое Братство движется на восток. Все это дело известное.
— Как скажете. Я занимаюсь вином, а не войнами. Гискарское вино — дрянная штука, тут спорить нечего. Миэринцы хорошо заплатят за мои прекрасные дорнийские вина.
— Мертвецам всё равно, какое вино пить, — хозяин «Приключения» перебирал пальцами бороду. — Сдается мне, я не первый капитан, к которому вы обратились. И не десятый.
— Нет, — признал Геррис.
— И который же? Сотый?
«Около того», — подумал Квентин. Волантийцы любили похваляться, что в их глубокой гавани можно потопить всю сотню островов Браавоса. Квентин никогда не видел Браавоса, но без труда в это поверил. Пышный, пошлый и прогнивший Волантис присосался к устью Ройна горячим влажным поцелуем, растянувшись по холмам по обе стороны реки. Суда были повсюду, они шли по реке или выходили в море, теснились у причалов и пристаней, принимая груз на борт или сгружая; военные корабли, китобои и торговые галеры, карраки и ялики, когги большие и малые, ладьи, корабли-лебеди, суда из Лиса, Тироша и Пентоса; квартийские огромные, как дворцы, перевозчики пряностей; суда из Толоса, Юнкая и с Василисков. Их было так много, что Квентин, впервые обозревая порт с палубы «Жаворонка», заявил своим друзьям, что они не задержатся тут дольше, чем на три дня.
Но прошло уже двадцать дней, а они по-прежнему торчали здесь, без корабля. Им отказали капитаны «Мелантины», «Дочери триарха» и «Поцелуя русалки». Помощник капитана на «Отважном страннике» рассмеялся им в лицо. Хозяин «Дельфина» обругал их, заявив, что они впустую тратят его время, а владелец «Седьмого сына» обвинил в пиратстве. И это лишь за первый день.
Только капитан «Оленёнка» объяснил им, причину отказа.
— Да, я в самом деле отправляюсь на юг, — сказал он им за чашей разбавленного вина. — Мы обойдем вокруг Валирии, а оттуда пойдем на восход. В Новом Гисе пополним запасы воды и провизии, затем во все весла двинемся к Кварту и Нефритовым Вратам. Каждое путешествие сулит опасности, а долгое — тем более. Зачем мне искать лишнюю беду на свою голову, заходя в Залив Работорговцев? «Оленёнок» — мой единственный источник к существованию, и я не буду им рисковать, завозя троих сбрендивших дорнийцев в самое пекло войны.
Квентин уже начал думать, что лучше бы им было купить собственный корабль в Дощатом городе. Но это привлекло бы к ним ненужное внимание: у Паука везде были глаза и уши, даже в стенах Солнечного Копья.
— Если цель твоего путешествия откроется, Дорну придется туго, — предупредил его отец, когда они наблюдали как резвятся дети в прудах и фонтанах Водных Садов. — Не заблуждайся, то, что мы делаем — измена. Доверяй только своим товарищам и старайся не привлекать внимания.
Так что Геррис Дринкуотер ответил капитану «Приключения» своей самой обезоруживающей улыбкой.
— По правде сказать, я уже потерял счёт трусам, отказавшимся нас везти. Но в Купеческом доме мне сказали, что вы человек другого сорта — похрабрее. Такой, что может рискнуть всем за соответствующую сумму.
«Контрабандист», — подумал Квентин. Именно так им и обрисовали капитана «Приключения» другие торговцы в Купеческом доме. Хозяин этого постоялого двора о нем сказал:
— Он контрабандист и работорговец, наполовину пират, наполовину наводчик, но может статься так, что это ваша последняя надежда.
Капитан потер большим пальцем об указательный.
— И какую же сумму вы считаете соответствующей подобному путешествию?
— Втрое больше, чем вы обычно берете за провоз до Берега Работорговцев.
— За каждого? — капитан обнажил зубы в чем-то, что должно было быть улыбкой, но вышло хищным оскалом. — Возможно. Да, я буду похрабрее многих. Скоро собираетесь отправиться в путь?
— Да хоть завтра.
— По рукам. Приходите за час до рассвета со своими друзьями и винами. Лучше нам отчалить, пока Волантис спит — никто не станет задавать нам неудобные вопросы о цели нашего плавания.
— Как скажете. За час до рассвета.
Улыбка капитана стала ещё шире.
— Рад, что могу вам помочь. Нас ждет приятнейшее путешествие, верно?
— Уверен в этом, — сказал Геррис.
Капитан велел принести эля, и они вдвоем выпили за удачное плавание.
— Приятный человек, — заметил Геррис, когда они спускались к подножию пристани, где их ждал нанятый хатай. Воздух налился тяжёлым жаром, от яркого солнца обоим приходилось щуриться.
— И город приятный, — согласился Квентин.
«Слащавый настолько, что скоро зубы повыпадают».
Здесь в изобилии выращивали сладкую свёклу и подавали её почти в каждом блюде. Волантийцы варили из неё холодную похлебку — густую и жирную, как пурпурный мед. Вина у них тоже были сладкие.
— Боюсь, наше беззаботное путешествие окажется недолгим. Этот приятнейший человек не собирается везти нас в Миэрин. Слишком уж быстро он согласился на наше предложение. Он возьмет с нас втридорога, спору нет, но как только мы окажемся на борту и выйдем в море, он перережет нам глотки и заберёт остальное золото.
— Или прикует к вёслам рядом с теми несчастными, которых мы уже нанюхались. Нет, сдается мне, надо поискать контрабандиста получше.
Возница ждал их у своего хатая. В Вестеросе эту повозку назвали бы просто телегой, разве что она была украшена больше, чем любая виденная Квентином дорнийская телега, и запряжен в нее был не бык и не лошадь. Хатай тянула карликовая слониха цвета грязного снега. На улицах Старого Волантиса этих животных было полным-полно.
Квентин предпочел бы пойти пешком, но они были очень уж далеко от места, где остановились. Кроме того, владелец Купеческого дома предупредил их, что пешие прогулки уронят их в глазах как чужеземных капитанов, так и коренных волантисцев. Уважаемые люди ездили либо в паланкинах, либо в хатаях… и по случайному стечению обстоятельств двоюродный брат хозяина как раз владел несколькими такими повозками и был рад оказать гостям услугу.
Их возница был одним из рабов его брата — маленький человечек с вытатуированным на щеке колесом, почти голый, в одной набедренной повязке и сандалиях. У него была кожа цвета тикового дерева, глаза — как два уголька. Он помог дорнийцам забраться на выложенную подушками скамью между огромными деревянными колёсами двуколки и сам влез на спину слонихи.
— К Купеческому дому, — велел ему Квентин, — но езжай вдоль причалов.
Вдали от гавани и морского ветра, на улицах и в проулках Волантиса стояла такая духота, что можно было утонуть в собственном поту, по крайней мере, на этой стороне реки.
Возница крикнул что-то слонихе на местном языке, и она стронулась с места, мотая хоботом из стороны в сторону. Двуколка, накреняясь, потащилась следом; возница улюлюкал, сгоняя с пути матросов и рабов. Их было нетрудно отличить друг от друга: все рабы были татуированы. Маска из голубых перьев, молния от нижней челюсти до брови, монета на щеке, леопардовые пятна, череп, кувшин. Мейстер Кедри говорил, что на одного свободного в Волантисе приходится пять рабов — правда, он не дожил до возможности проверить свои расчеты. Он погиб в то утро, когда пираты взяли «Жаворонка» на абордаж.
В тот день Квентин потерял еще двоих друзей — Уильяма Уэллса с его веснушками и кривыми зубами, отчаянного копьеносца, и Клетуса Айронвуда — красавца, несмотря на косоглазие, вечно возбуждённого, вечно смеющегося. Полжизни Клетус был лучшим другом Квентина, брат во всём, но не по крови.
— Поцелуй за меня свою невесту, — прошептал ему Клетус перед смертью.
Пираты влезли на борт в предрассветной темноте, когда «Жаворонок» стоял на якоре у берегов Спорных земель. Ценой двенадцати жизней экипажу удалось отбиться. После этого члены команды обобрали убитых пиратов, сняв с них пояса, обувь и оружие, разделили содержимое кошельков, стащили кольца с пальцев и выдрали самоцветы из ушей. Один из пиратов был так толст, что корабельному коку пришлось отрезать ему тесаком пальцы, чтобы снять кольца. Понадобилось три матроса, чтобы поднять его и выбросить в море. Остальных пиратов швырнули следом — без молитв и церемоний.
— Поцелуй за меня свою невесту, — прошептал ему Клетус перед смертью.
Пираты влезли на борт в предрассветной темноте, когда «Жаворонок» стоял на якоре у берегов Спорных земель. Ценой двенадцати жизней экипажу удалось отбиться. После этого члены команды обобрали убитых пиратов, сняв с них пояса, обувь и оружие, разделили содержимое кошельков, стащили кольца с пальцев и выдрали самоцветы из ушей. Один из пиратов был так толст, что корабельному коку пришлось отрезать ему тесаком пальцы, чтобы снять кольца. Понадобилось три матроса, чтобы поднять его и выбросить в море. Остальных пиратов швырнули следом — без молитв и церемоний.
С собственными мертвецами обошлись получше. Моряки зашили тела в парусину и, чтобы те утонули поскорее, нагрузили камнями для балласта. Капитан со своей командой помолился о душах погибших товарищей. Затем он обернулся к дорнийским пассажирам — из шести взошедших на борт в Дощатом городе в живых осталось трое. Даже Громадина — бледный, изнурённый морской болезнью и едва стоящий на ногах — вылез из недр корабельного трюма, чтобы проводить покойных в последний путь.
— Кому-то из вас надо произнести поминальную речь по своим убитым. Потом мы предадим их морю, — сказал капитан дорнийцам.
Вызвался Геррис, хотя ему пришлось солгать, поскольку нельзя было выдавать ни их личности, ни цель их путешествия.
«Для них все не так должно было закончиться».
— Мы будем рассказывать об этом путешествии своим внукам, — объявил Клетус в тот день, когда они выехали из замка его отца.
Уилл скорчил рожу и сказал:
— Ты хотел сказать — шлюхам в тавернах, в надежде заглянуть им под юбку.
Клетус похлопал его по спине.
— Чтобы были внуки, нужно сначала завести детей, а чтобы были дети — надо заглянуть под пару-тройку юбок.
Позже в Дощатом городе дорнийцы пили за будущую невесту Квентина, отпускали сальные шутки по поводу его грядущей брачной ночи, говорили о том, что они увидят, о том, что совершат, о славе, которую они завоюют.
«А все, что выпало на их долю — парусиновый мешок с камнями».
Сколь ни горевал он по Уиллу и Клетусу, потеря мейстера Кедри ощущалась острее всего. Кедри свободно владел всеми языками Вольных Городов, даже гискарским диалектом, на котором общались на побережье Залива Работорговцев.
— Мейстер Кедри поедет с вами, — в ночь перед отправлением сказал отец. — Слушайся его советов. Он посвятил полжизни изучению Вольных Городов.
Но на взгляд Квентина, даже если мейстер был бы сейчас с ними, дела шли бы ничуть не лучше.
— Я бы продал свою мамашу за глоток свежего воздуха, — пожаловался Геррис, когда повозка пробиралась через портовую толчею. — Тут влажно, как у Девы в дырке, а нет ещё и полудня. Ненавижу этот город.
Квентин был с ним согласен. Гнетущая влажная жара высосала из него все силы и заставила чувствовать себя грязным. Хуже всего было то, что и ночь не приносила облегчения. На горных лугах к северу от владений лорда Айронвуда воздух после захода солнца всегда был свеж, каким бы жарким ни был прошедший день. В Волантисе же ночью стояла та же духота, что и днем.
— Утром «Богиня» отчалит к Новому Гису, — напомнил ему Геррис, — По крайней мере, мы окажемся чуть ближе к цели.
— Новый Гис на острове, и порт там гораздо меньше здешнего. Да, мы будем ближе к цели, но мы можем там и застрять. И Новый Гис заключил союз с Юнкаем, — эта новость Квентина не удивила: Новый Гис и Юнкай — гискарские города. — Если и Волантис присоединится к их союзу…
— Нам нужен вестеросский корабль, — предложил Геррис, — какой-нибудь торговец из Ланниспорта или Староместа.
— Мало кто заплывает так далеко, а те, кто добирается сюда — набивает трюмы шёлком и пряностями с Нефритового моря и тут же поворачивает домой.
— Может, тогда браавосский? Говорят, их корабли с багряными парусами доплывают до самого Асшая и островов в Нефритовом море.
— Браавосцы — потомки беглых рабов. Они не торгуют в Заливе Работорговцев.
— У нас хватит золота, чтобы купить себе корабль?
— И кто будет им управлять? Ты? Я? — Дорнийцы никогда не были мореплавателями — с тех самых пор, как Нимерия сожгла свои десять тысяч кораблей. — Моря вокруг Валирии опасны и кишат пиратами.
— Хватит с меня уже пиратов. Не будем покупать корабль.
«Для него это все еще игра, — понял Квентин, — точно такая же, когда он повел нас шестерых в горы искать старое логово Короля-Стервятника».
Не в духе Герриса Дринкуотера думать о будущем поражении, а тем паче — о смерти. Похоже, его не образумила даже смерть друзей.
«Он предоставляет решать мне — он знает, что моя осторожность может тягаться с его смелостью».
— Возможно, Громадина прав, — сказал Геррис. — Плевать на море, завершим путешествие сушей.
— Ты знаешь, почему он так говорит, — ответил Квентин, — он скорее умрёт, чем ещё раз ступит на палубу корабля.
Громадина всю дорогу промаялся морской болезнью. В Лисе он четыре дня приходил в себя. Им пришлось остановиться в гостинице, где мейстер Кедри уложил Громадину в постель с периной и поил отварами и настоями, пока щеки пациента снова не порозовели.
Попасть в Миэрин сушей было возможно, что правда, то правда. Добраться туда можно было по старым валирийском дорогам. Мощеные тракты древней Валирии в народе называли драконьими дорогами, но та, что вела на восток — из Волантиса в Миэрин, заслужила более зловещее название: дорога демонов.
— Дорога демонов слишком опасна, и добираться по ней чересчур долго, — сказал Квентин. — Как только слухи о королеве дойдут до Королевской Гавани, Тайвин Ланнистер отправит за ней своих людей.
В этом его отец был уверен.
— А к его приказам наверняка прилагается нож. Если они доберутся до неё первыми…
— Будем надеяться, что её драконы учуют убийц первыми и сожрут, — отозвался Геррис. — Что ж, если мы не можем найти корабль, и ты против поездки верхом, мы можем вернуться в Дорн.
«Признать поражение и приползти назад в Солнечное Копье, поджав хвост?»
К невыносимому разочарованию отца, под испепеляющие насмешки песчаных змеек? Доран Мартелл вложил судьбу Дорна в руки Квентина — и он не подведет отца, пока жив.
Хатай грохотал окованными железом колёсами, нагретый солнцем воздух дрожал над улицей, делая окружавшее похожим на наваждение. Между складами и причалами в порту теснились всевозможные лавки и ларьки. Здесь можно было купить свежих устриц, там — железные цепи и оковы, тут — фигурки для кайвассы, выточенные из слоновой кости и нефрита. Тут же были и храмы, куда моряки приходили поклониться своим чужеземным богам, распологавшиеся бок о бок с борделями, с балконов которых женщины подзывали к себе мужчин.
— Глянь-ка на эту, — подтолкнул его Геррис. — Кажется, она в тебя влюбилась.
«И сколько же стоит любовь шлюхи?»
По правде сказать, девушки заставляли Квентина чувствовать себя не в своей тарелке, особенно симпатичные.
Когда Квентин впервые приехал в Айронвуд, он по уши влюбился в Инис, старшую дочь лорда Айронвуда. Хотя он ни разу ни одним словом не выдал свои чувства, мечты о ней он лелеял годами… пока её не выдали замуж за сира Риэна Аллириона, наследника Дара богов. Когда Квентин видел её в последний раз, она кормила грудью сына, а ещё один цеплялся ей за юбку.
После Инис были близняшки-Дринкуотеры — пара смуглых девчушек, обожавшая охотиться с соколом, лазать по скалам и вгонять Квентина в краску. Одна из них подарила ему первый поцелуй — хотя он так и не узнал, которая именно. Они были дочерьми рыцаря-ленника. Двойняшки были не подходящего для женитьбы происхождения, хотя Клетус считал, что это не мешает с ними целоваться.
— Когда ты женишься, то сможешь взять одну из них в любовницы. Или обеих, почему бы и нет?
У Квентина нашлась не одна причина «почему нет», так что он постарался избегать близняшек, и второго поцелуя не было.
Не так давно его стала повсюду преследовать младшая дочь лорда Айронвуда. Гвинет было почти двенадцать, и это была невысокая, тщедушная девочка, чьи чёрные глаза и тёмные волосы выделяли её среди родни — все они были голубоглазые блондины, как на подбор. Она, впрочем, была умна, скора и на язык, и на руку, и твердила Квентину, что ему надо дождаться, пока она расцветёт — тогда она сможет выйти за него замуж.
Но это было до того, как принц Доран вызвал его в Водные Сады. Теперь в Миэрине его ждала самая прекрасная женщина в мире, и он должен был исполнить свой долг и попросить ее руки.
«Она мне не откажет. Она должна чтить договор».
Дейенерис Таргариен понадобится Дорн, чтобы покорить Семь Королевств, а значит — ей понадобится Квентин.