Король-одиночка - Анастасия Дробина 5 стр.


– На спор, морэ! Две недели сроку.

Стоявшие рядом «разбили» руки, с усмешкой пожелали удачи, усомнились – не короток ли срок, уверенно сказали, что когда-нибудь Графа зарежут за его штучки.

– Не дождетесь, – без улыбки сказал он. Оглядел стол и гостей, нашел глазами Белаша. Он стоял среди цыган, о чем-то вполголоса им рассказывал. Его слушали в почтительном молчании; молодая цыганка в расшитом бисером костюме осторожно зажимала рот попискивавшему малышу на ее руках. Белаш улыбнулся, заметив ее маневры. Цыганка угодливо поклонилась, отпустив ребенка, после чего малыш немедленно заревел во всю глотку.

Граф подошел к ним.

– Извините, ромалэ. Белаш, можно тебя на два слова?

– Конечно. – Белаш взглянул на молодую цыганку, усмехнулся. – Дана, не мешай сыну кричать: хорошо петь будет.

– Дай бог, дорогой, дай бог, спасибо… – уже в спину ему поклонилась цыганка. Стоявшие рядом мужчины проводили взглядами Белаша и Графа. Торопливо заговорили о другом.

– Так что случилось, морэ? – спросил Белаш, когда они оказались в глубине запущенного сада, под навесом яблоневых ветвей. – Ты товар в Одессе не получил?

– Даже в глаза не видал! – зло процедил Граф, пиная носком ботинка сухой комок земли. – Говорил я, что гаджо обдурит!

– Семь лет с Королем работаем. Такого еще не было.

– Так и денег таких еще не было. На десять лимонов героина! Мне он сказал, что в первый раз слышит и ничего не знает.

– Почему ты мне не позвонил?

– Звонил! Валя сказала – ты в Праге.

– Он ведь на твою свадьбу, кажется, должен был прилететь…

– Должен был! Да! И где он?!

Лицо Белаша осталось неподвижным. Остановившись у корявой яблони, он внимательно следил за тем, как рыжий муравей бежит по растрескавшемуся стволу. Граф смотрел в землю, молчал.

– Что мне было делать?! – неожиданно взорвался он. – В Одессе его не шлепнешь, он там хозяин! Пропади все пропадом, чтоб я еще хоть раз с таким связался! Извини меня, морэ, но больше – за миллион не соглашусь!

Белаш ничего не сказал. Казалось, его интересует только суета муравья. Граф напряженно смотрел на него.

– Как будем, морэ? Мне в Одессу ехать? Разбираться?

– Нет. У тебя теперь другое дело. – Белаш с усмешкой кивнул на мелькающее за деревьями белое платье невесты. – Ты не виноват, и разбираться не тебе. Забудь об этом.

Граф нахмурился. Хотел было сказать что-то еще, но по дорожке застучали, приближаясь, быстрые шажки. Девочка лет пяти в розовом кружевном платьице бежала прямо к ним.

– Папо! [17] – Э, папо!

– Что, маленькая? – улыбнулся Белаш. Наклонившись, подхватил внучку, и та, обхватив его шею руками, что-то зашептала ему на ухо.

– Да? Ну, пойдем. – Белаш опустил девочку на землю, взял ее за руку. Обернулся к Графу:

– Иди к гостям, дорогой. Я сейчас вернусь. Мы еще не пили за твое счастье.

Граф натянуто улыбнулся, кивнул. Когда Белаш с внучкой скрылись за деревьями, он достал сигарету, щелкнул зажигалкой раз, другой, но искра не высекалась. Выругавшись, Граф швырнул сигарету в траву, засунул руки в карманы и зашагал к свадебным столам.

Внучка провела Белаша через весь двор, мимо гостей, за ворота, где двумя бесконечными рядами выстроились «БМВ», «Волги» и «Мерседесы» приехавших на свадьбу. В конце аллеи стояла белая «Тойота» с тонированными стеклами. Девочка подвела Белаша к ней, подняв руку, постучала в окно:

– Эй – привела!

Стекло опустилось. Из окна появилась женская рука в кольцах, опустила на детскую ладошку гранатовый кулон на цепочке. Девочка, зажав подарок в кулаке, вприпрыжку побежала по двору. Белаш открыл дверцу, сел рядом с Марией.

– Зачем ты приехала?

– Поговорить с тобой.

– Могли бы дома поговорить.

– Я знаю, что ты завтра улетаешь. – Мария нервно затянулась длинной сигаретой, откинула за спину волосы. – Это срочно. Тебя могут обмануть.

– Не дыми в машине. – Белаш подождал, пока она выбросит сигарету и поднимет темное стекло. Мария подождала немного, но Белаш молчал, и она, волнуясь, заговорила сама:

– Помнишь, тогда у тебя дома?.. Ну, Граф и ты, а я за занавеской стояла… Ты сам мне тогда разрешил… – Мария запнулась. По дороге она раз десять повторила про себя предстоящую речь, и все слова казались ей такими убедительными – Белаш непременно должен был понять и поверить… Но вся решимость растаяла при виде неподвижного лица дяди. Он даже не смотрел на нее. Как ей сейчас нужна была привычная сигарета!..

– Граф тогда говорил, что привезет товар из Одессы. Кажется, от Короля – ну, который мой родственник. Я… я не знаю, како. – Мария шумно вздохнула, готовясь сказать главное. Белаш ждал, не поворачивая головы.

– Месяц назад Граф пришел и принес сумку. Там… героин. Я точно знаю, что героин. Очень много. Я спрашивала – откуда, он не стал говорить. Я не знаю, что думать, како. Он никогда с этим не приходил ко мне…

– Зачем ты его впустила? – наконец открыл рот Белаш.

– Он бы дверь выбил.

С минуту Белаш молчал. Затем взглянул в окно.

– Будет гроза?

– Это из-за стекла, небо чистое, – нетерпеливо сказала Мария. – Ты знаешь про эту сумку?

– Поезжай домой, девочка.

Она непонимающе взглянула на него.

– Что?..

– Поезжай. – Белаш помолчал, глядя на пустую, затягивающуюся туманом дорогу за окном. – И будет лучше, если ты все-таки с нами поживешь. Граф – цыган и мужчина, я не могу ему запретить бывать у тебя, но это ни к чему. У него теперь другая семья. Бог даст, и у тебя будет.

– Како! – Мария оскалилась от бешенства. В глазах ее вскипели слезы. – Думаешь, я вру?! Думаешь, я нарочно?!. За то, что он другую берет?! Да я… Я же его чуть не застрелила тогда! Из его же пистолета! Если бы заряжен был – сейчас бы уже сорок дней справляли! Он же врет, он врет, он всегда врет! Теперь он и тебя обдурит! Я не знаю Короля, но он не виноват! Почему ты молчишь? Хочешь, чтобы я, я сама его убила?!

Белаш наотмашь ударил ее по лицу. Мария захлебнулась на полуслове, отпрянула. Плечи ее дрогнули раз, другой. Тишина.

– Прости, девочка. – Белаш достал с заднего сиденья бутылку с минеральной водой, открыл ее. – Выпей.

Мария, не поднимая головы, отстранила его руку.

– Ты цыганка. Никогда не лезь в дела мужчин.

Белаш вышел из машины. Хлопнула дверца. Снова тишина.

Мария нащупала бутылку с водой, несколько раз глотнула, плеснула в лицо. За окном машины темнело. Из-за забора доносился гитарный звон, песня. Мария сидела с закрытыми глазами. Лицо ее казалось спокойным.

* * *

Прийти вовремя Славка не мог никогда: Мария прождала его весь вечер. Услышав звонок, она прыжком сорвалась с тахты. Прежде чем открыть, еще раз оглядела себя в зеркало: синяки были тщательно замазаны и запудрены, ссадину в углу рта кое-как скрывала помада.

– Кто там? Славка, ты? Входи.

Брат вошел боком, отворачивая лицо. Мария взяла его за ухо, повернула к зеркалу.

– Ну, взгляни на себя! Ох, и красота! Спьяну съездился?

Из зеркала смотрела мрачная небритая физиономия с ссадиной во всю скулу.

– Тебя милиция не останавливает?

– Каждый день, – хмуро отозвался он. – Думают – чеченец.

– М-да. Ну что – опять дел натворил?

Славка отмахнулся, пошел в комнату. Мария юркнула в кухню, вернулась с кастрюлей, тарелками, буханкой хлеба под мышкой. Через две минуты Славка уплетал дымящийся борщ, а Мария, забравшись с ногами в просторное кресло, задумчиво смотрела на него.

Они были вместе всегда. Сколько Мария помнила себя, цыгане называли их с братом через черточку, в одно слово – «Славка-Машка»: «Славка-Машка концерт работают в „России“, „У Славки-Машки опять гастроли“, „Славка-Машка новую песню придумали“… Дуэт брата и сестры Рогожиных знала вся Москва: грудное контральто Марии и сильный, редкой красоты Славкин тенор нельзя было спутать ни с какими другими голосами. Да и смотрелись на сцене они неплохо. Мужчины в зале шалели от темного, замкнутого лица Марии, ее тонкой, как струна, фигуры, черной гривы до колен с воткнутой в нее чайной розой. А огромные грустные очи Славки и его физиономия красивого разбойника заставляли поклонниц часами толпиться у служебного входа концертных залов. Юность прошла в выступлениях и гастролях. Белаш помогал племянникам, не жалел денег на рекламу, обещал съемки на телевидении и запись дисков – и все бы это исполнилось, конечно. Но однажды они пришли к своим друзьям в театр „Ромэн“, и Славка увидел там Раду Черменскую.

Радка была тогда совсем молода и, что скрывать, хороша. Но Мария навела справки и выяснила, что к двадцати годам эта красавица успела бросить двух мужей, разругаться с тремя ансамблями, уйти с эстрады в театр и выжить бывшую примадонну. Мария поспешила рассказать об этом брату, но Славка лишь отмахнулся:

«Бабьи сплетни. Цыганки врут, а ты повторяешь».

Мария опешила, решив, что он не понял. Терпеливо повторила все еще раз, но брат вышел из себя:

«Оставь ее в покое, говорят тебе! Мы уже решили. Она выйдет за меня».

«Ты, ты, ты… – задохнулась Мария. – С ума сошел?! Она же шваль, проститутка, пойми ты! Двоих бросила и тебя выкинет! Может, ты теперь с ней и петь будешь? И работать? И в Париж с ней полетишь, да?!»

«С Парижем все. Я остаюсь».

«Что?..»

«Остаюсь. Ухожу в „Ромэн“.

В комнате повисла тишина. Славка стоял, отвернувшись к стене. Мария, закусив губы, комкала в пальцах занавеску. Затем подошла к телефону. Набрала номер дяди, чужим голосом сообщила, что они отказываются от гастролей в Париже, выслушала все, что Белаш думает о ней, Славке и Раде, и опустила трубку на рычаг. Славка исподлобья следил за ней.

«Ромэн» так «Ромэн». – Она старалась, чтобы голос звучал спокойно. – Я с тобой».

В театре Марии не понравилось. Ей, эстрадной артистке, привыкшей проводить по два-три часа на сцене, было тяжело и скучно сидеть за кулисами, ожидая своего выхода в массовке или маленькой роли. Но ей повезло: главный режиссер обратил внимание на ее яркую, типажную внешность, и уже через полгода Марии дали сольный номер, а позже – и роль Кармен. Сначала она еще плакала по ночам, вспоминая работу на эстраде, гастроли, поездки, овации, потом – привыкла.

Хуже было то, что у Славки с Радой не ладилось. Прибегая по утрам на репетиции и видя мрачное лицо брата, Мария встревоженно допытывалась: «Что случилось?» Славка отмахивался: «Все хорошо», торопился сменить тему. Но Мария не сдавалась и прибегала к самым надежным источникам информации – молодым артисткам. От них она узнавала, что Славка с женой ссорятся, что Рада не всегда ночует дома, что ее видят в ресторанах с русскими мужчинами… Именно тогда Славка начал выпивать. Через год дошло до запоев – обычно это случалось, когда Радка пропадала из дома. Мария приезжала, била бутылки, ругалась:

«Совсем совесть потерял! Да что же это с тобой, черт бы тебя драл, а?! Все из-за этой потаскухи! Отравлю я ее, увидишь! И ни один суд не посадит»!

Славка хмуро молчал – а потом звонил ей ночами, пьяный:

«Ты правду говорила, Машка, ты правду сказала… Я не знаю, как быть…»

Мария молча глотала слезы. Что можно было сделать?

Однажды Рада исчезла на две недели. Первые дни Славка еще ждал, потом, не выдержав, начал звонить знакомым. Кто-то из цыган неохотно сказал ему, что Рада улетела в Алушту «с каким-то гаджо». Когда эта весть дошла до Марии, у Славки шел четвертый день запоя.

Мария вытащила брата за сутки – к тому времени у нее уже появился приличный опыт по этой части. Ругать не стала – жалко было. Молча, стиснув зубы, занялась уборкой, стиркой, готовкой. Славка сидел в углу, виновато посматривал на нее. Потом тихо спросил:

«Как же мне теперь?»

«Никак! – рявкнула сестра. – Одевайся, у нас спектакль вечером!»

В театр Мария вошла одна: Славка задержался на улице, у машины. Еще не зайдя в артистическую, она услышала Радкин голос – та со смехом рассказывала что-то. Мария с треском распахнула дверь:

«Явилась, дрянь?!» – и, прежде чем Радка успела опомниться, схватила ее за волосы.

Драка была короткой, но яростной: клочья Радкиных волос летали по всей гримерке, сама она пронзительно кричала, распростертая на полу, а Мария молотила ее кулаками по лицу. В коридоре уже грохотали двери, визжали цыганки, слышался рокочущий бас завтруппой. Подоспевший Славка оттащил Марию, цыгане подняли и усадили рыдающую Раду. В гримерную вошел режиссер.

«Дядя Петя, дядя Пе-е-етя… – провыла Радка. – Меня Машка убить хоте-е-ела…»

«Хотела бы – убила, – с ненавистью заверила Мария, натягивая на себя испанский костюм. – Умывайся, шваль, – третий звонок был».

Радка, конечно, не вышла в этот вечер на сцену. А на следующий день Марию вызвал директор и предложил написать заявление. Она согласилась без спора. Славка пришел к ней в тот вечер – трезвый и растерянный.

«Я тоже уйду».

«И думать забудь! – вскинулась она. – Сиди там! Стереги свою красавицу, работай! За меня не бойся – не пропаду».

Ничего не помогло – ни уход Марии из театра, ни прекращение всяких отношений с невесткой, ни молитвы и свечи в церкви: через год Радка ушла. Цыгане поговаривали, что Славка бил ее. Мария, слыша это, пожимала плечами: еще бы… Узнав об уходе Рады, она обрадовалась: хомут с плеч – и стала ждать, что брат вернется к эстрадной работе. Но толку от Славки уже не было никакого. За пьянство его выгнали из театра, о чем он, в общем-то, не жалел и тут же устроился в какой-то ресторан. Мария упрашивала его вернуться на эстраду – он равнодушно отмахивался: «Зачем мне?..» И пил, пил, пил.

Когда полгода назад Славка вдруг объявил, что снова женится, у Марии уже не было сил спорить. «Ох, да делай что хочешь… Она хоть кто»? Выслушав рассказ брата, она немного приободрилась: девочка была не из артистов, а значит – смирная. Немного насторожило количество ее малолетних родственников, но и тут у Марии нашлось оправдание: «Цыгане мы или нет? Дети – не беда. Бери ее».

… – Это правда – то, что мне рассказали? – спросила Мария, когда тарелка брата опустела.

– Про что? – неохотно спросил он.

– Про Радку. Ты опять с ней связался?

– Врут. – Славка отложил ложку, отвернулся. Мария села напротив.

– Не стыдно тебе? О жене бы подумал.

– Белка не знает.

– Да все она знает! – вспылила Мария. – Только тебе не говорит! Что толку, если совести нет? Да опомнись, – над тобой все цыгане смеются! Если всякой шалаве давать об себя ноги вытирать… Ты знаешь, что она теперь Кармен играет? Эта льдышка – Кармен! С ума сойти! И как она только эту роль себе выпросила? Небось опять как сорока-воровка: этому дала, этому дала, этому дала… Да не скаль ты зубы на меня! Все цыгане про это говорят! Думаешь, она с тобой одним?..

– Ну тебя к черту, – сказал на это Славка. Снял со стены гитару и, давая понять, что разговор окончен, тронул струны. По комнате поплыла грустная мелодия. Мария сердито посмотрела на брата, вздохнула. Машинально начала перебирать валявшиеся на столе фотографии. Вглядевшись в одну из них, удивленно вскрик-нула:

– Славка, подойди-ка!

– Чего еще? – гитарные переборы смолкли, Славка встал. – Это что такое? Белкины? Ты не вернула до сих пор?

– И не верну! – отрезала Мария. – Самой нравятся. Раз уж на свадьбе у вас не гуляла, хоть карточки погляжу иногда. Послушай, я тебя давно спросить хотела – кто это?

С фотографии глядела смеющаяся Белка в сбившемся набок платке. Ее обнимал за плечи человек в кожаной куртке. Он был выше маленькой Белки на две головы, и она казалась куклой рядом с ним. Его светлые глаза смотрели прямо в объектив, на лице не было улыбки.

– Он вроде не цыган?

– Угу, гаджо. Это Белкин братец, Король. Чор [18].

– Как ты сказал? – медленно переспросила Мария. – Король? Это – Король?

– Ты что – знаешь его? – насторожился Славка, но Мария уже взяла себя в руки и с беззаботным видом отложила фотографию.

– Нет, не знаю. Откуда? Скажи, а Белка с ним не работает?

– Еще не хватало! – испугался Славка. – Ты мне скажешь, в чем дело, или нет?

– Скажу. – Мария недобро прищурилась. – Вот ты, чаворо [19], почти месяц по бабам бегал. С каких денег Белка детей кормила? Знаешь? Спрашивал?

– Нет. – Oн смутился. – Она сейчас у себя живет. Я звонил – не хочет разговаривать… Может, ей Король что-то давал?

– А вот я слыхала, что она опять гадает. Может, и за травку взялась. Сейчас многие этим зарабатывают.

– Да брось… – неуверенно протянул Славка.

– Что «брось»? У нее мелюзги сколько? На тебя-то какая надежда… И не отворачивайся, я правду говорю! Она цыганка, на чем сможет, на том и сорвет. Может, брат ей помогает, может, Граф. Может, она у них обоих на подхвате. А ты все как у бога в бороде живешь – не знаешь ничего. Ну, скажи мне, брильянтовый, когда у тебя мозги появятся?!

Славка опустил голову. Мария загасила в пепельнице сигарету, подошла, притянула брата к себе. Он молча уткнулся в ее плечо. Мария погладила его по курчавым волосам.

– Горе мое… Драть тебя надо, да некому.

С тумбочки заверещал телефон.

– Слушаю. – Мария сняла трубку. Ее лицо стало удивленным, потом обрадованным. Энергичным жестом она велела брату придвинуться ближе.

– Да, Белочка, слушаю тебя. Как ты, девочка? Славка?.. Да, у меня… – Славка отчаянно замотал головой, и Мария на одном дыхании поправилась: – …Был только что. Да, ушел. Не знаю, куда. Ты что – плачешь?! Девочка, ну что ты… Да стоит ли он слез твоих, кобель этот, а?! Нет, знаю, что говорю! Ты его полгода знаешь, а я – скоро тридцать! И не смей защищать!.. Ну, хочешь, он приедет за тобой? Что?.. Белка, да он рад бы – только ты же не пускаешь! Конечно, он сам так сказал. Будь дома, жди – сейчас я ему на сотовый наберу… – Мария положила трубку, довольно взглянула на брата.

Назад Дальше