– Ладно, – сжимает зубы, – решу. Не переживай. Самому перед Серым неудобняк, если уж совсем честно. А вот в «Новый журнал», извини, – не поеду. Просто сил нет никаких уже на эти рожи смотреть. Так что – давай сам. А потом можешь валиться в эту свою чертову депрессию, я тут тебя с недельку подстрахую. Ну максимум две. Так что – хоть в запой, хоть куда на Канары. Только вот в «Новый журнал» – без меня, договорились?
Ого, думаю.
Эк его приперло-то, бедолагу.
Этим надо немедленно пользоваться, пока не передумал.
– Да что с тобой делать, – вздыхаю, – съезжу. И за что ты только так кормящую тебя профессию ненавидишь?
– Можно подумать, – фыркает, – ты сам от нее без ума…
И уходит, кстати, так и не выпив вторую «положняковую» рюмку со своим старинным приятелем.
Со мной, в смысле.
Ладно.
Будем предаваться этому, не самому неприятному по такой погоде процессу, в гордом и неприкаянном одиночестве.
Нам не привыкать.
Времени-то еще до запланированной встречи – вагон и маленькая тележка.
А на эти рожи – тут Олег прав – с трезвых глаз лучше не смотреть.
А то может и стошнить невзначай, особенно неподготовленного человека.
Не, у нас, конечно, народ уже вроде как попривык, что в нашей стране, что в политике вообще, что в политической журналистике в частности полно… г-к-х-м… скажем так, не гетеросексуалов.
Особенно среди тех, кто не любит появляться на свет, предпочитая дергать за ниточки из темноты.
Но не настолько же уж буквально, в конце-то концов!
А мне с ними, блин, сегодня за одним столом сидеть, кофе пить и по деньгам на следующий год договариваться.
И ведь, блядь, – никуда и не денешься…
Издание-то у них, честно говоря, вполне себе рейтинговое и эффективное. Надо дружить, хоть и противно так, что просто до омерзения.
Так что – пока по коньячку.
Чтобы потом не было мучительно противно от проведенного с пользой для бизнеса времени…
Глава 3
…На выходе из офиса снова встречаю Кота.
Он, по-моему, просто прописался тут, в этой курилке.
Хоть сам и не курит, кстати.
Просто – такой человек.
Общительный.
Иногда даже кажется, что не в меру.
Спрашивает:
– Ты, что ли, Петровичу мозги вправил?
– Да нет, не успел, – удивляюсь притворно. – А что, что-то случилось?
– Да нет, все нормально, – жмет плечами, – даже более чем, я почему-то так думаю. Алиска только злая, как собака, по офису бегает. Он мне турок перекинул типа в связи с последними событиями.
– Ну и молодец, – улыбаюсь, – Олег Петрович. Сам сообразил, без моего напоминания. Значит, бонус получишь в конце года дополнительный.
– Да хотелось бы, честно говоря, – мечтательно смотрит он в потолок. – А то жена давно стонет, чтобы мы из этой чертовой хрущебы переехали. Даже разводом пыталась грозить, дура крашеная. Я, в принципе, с ипотекой уже договорился, осталось только на первый взнос деньги собрать. А с турками – как раз хватит. Старую квартиру продам, перееду в такую же башню, как у тебя, зимний сад заведу…
Меня передергивает.
Котяра замечает и пытается быстренько сменить тему.
Со всей свойственной ему, блядь, тактичностью.
– Ты, кстати, – интересуется, – в Англию-то как, едешь? Ну, в смысле, на сборную, на «Уэмбли»?
– Еще не знаю, – жму плечами в ответ. – Пока не решил.
– Ты давай, решай! А то я себе уже и визы проставил, и отель забронировал. Погуляем с тобой по Паддингтону, в Гайд-парке белок покормим, пива в пабах попьем нормального. В клубешник в какой-нибудь с пьяных глаз завалимся. А потом – на «Уэмбли», на новом, глотку за наших подерем!
– Да виза-то, – вздыхаю, – у меня уже давно стоит. Вот только что-то не хочется из дождя в дождь, из тумана в туман перекочевывать…
– Ты че, дурак?! – удивляется Кот. – Это же Лондон! Лучший город на свете! После Москвы, разумеется.
– Ага, – кривлюсь, – и после Вавилона…
– Это ты про эту новую башню, что ль? Ну, про которую в последнее время по всем новостям трут. А что? Гордый проект…
– В Вавилоне, – морщусь, – тоже гордый проект был. Просто пиздец, какой гордый. Помнишь хоть, чем закончилось-то?
…Так и ухожу, оставляя несчастного Котяру на мегасложных и слегка подраззявленных щщах.
Он меня пока что, увы, не понимает.
Может – и не поймет никогда.
Как многие.
Ему от этого только лучше будет, я так думаю.
На полпути к лифтам, правда, неожиданно для самого себя останавливаюсь и говорю:
– Вот только не нужно только тебе никаких зимних садов, Серег. Лучше зверя себе какого-нибудь заведи. Кошку там. Или собаку. Они хоть, по крайней мере, теплые…
…Я уже сажусь в машину, когда меня неожиданно окликают от подъезда.
Кот.
Аж на улицу выскочил, бедолага.
Несчастный какой-то, взъерошенный.
Неужели что-то забыл?
– Не могу я зверей заводить, Егор, – чуть не плачет он. – Понимаешь? Хочу, но не могу. И никогда не мог. Аллергия у меня на шерсть животных, понимаешь?! Да ни хрена ты не понимаешь…
И – уходит, почти убегает обратно в гулкий мраморный вестибюль.
Почему-то глубоко втянув голову в плечи.
Дела…
– Рыбок тогда, блядь, заведи себе, придурок! – кричу ему вслед, но он, по-моему, уже ничего не слышит сквозь стену падающей на землю воды.
Или – не хочет слышать.
Да какая, в принципе, разница.
Глава 4
…Дождь продолжает морщить лужи, я вздыхаю и обреченно лезу в машину.
Пора.
Нас, граф, к сожалению, ждут не великие дела, а обычные пидорасы из «Нового журнала».
А что делать?
У меня хоть нет аллергии ни на что, в том числе и на этих представителей рода человеческого.
Привык, наверное.
А это уже хорошо, я почему-то так думаю…
…И снова – Третье кольцо – Ленинградка, бегущие куда-то под дождем прохожие.
Вот и вся моя жизнь: от башни до башни, от офиса и до офиса.
По дороге звоню жене:
– Привет, золотой. Чем занимаешься?
– Работаю, – хмурится в трубку, – а ты меня, между прочим, отвлекаешь.
– Ну, извини, что помешал, просто почему-то захотелось сказать, что я тебя люблю.
– Егор, отстань, а?
– И тебе тоже не хворать, – хмыкаю и отключаюсь.
Вот, блин, и поговорили…
…На пересечении Третьего и Ленинградки жуткая пробка.
Очередной псих на пассажирской «Газели» вошел под фуру. Вместе со всем своим ни в чем не повинным содержимым.
Мясо такое, что даже мой водила, привыкший ко всему на свете, старательно отворачивается.
Менты, «скорые».
Трасса еле ползет, любопытные соплеменники пытаются разглядеть детали соскребаемых с асфальта фрагментов человеческих тел.
Цивилизация, привыкшая смотреть на кровь сквозь уютно, по-домашнему светящийся экран телевизора.
Меня немного подташнивает.
Через некоторое время движение вообще замирает, я вздыхаю, смотрю на часы и достаю из сумки мерцающий прямоугольник угольно-черного мобильного телефона.
Роюсь в памяти, потом набираю номер и откидываюсь на подголовник.
– Объединенная редакция издательского дома «Новый журнал», слушаю вас, – секретарша пытается вылить на мой усталый мозг всю невостребованную в стенах родной редакции сексуальность.
Ни для кого не секрет, что там предпочитают мальчиков.
– Это Егор Налскис, генеральный директор «ПульсПро». Соедините меня с кем-нибудь из вашего руководства.
– Секундочку, – испуганно пищат в трубке, после чего мне в ухо начинает литься какая-то тягучая медленная вода красивой восточной мелодии, непривычной для европейского уха.
– Приветик, Егор, – вторгается в эту экзотику не менее экзотичный голос руководства. Нечто среднее между очень низким контральто и высоким тенором. – Опаздываешь, шалун, мы тебя тут уже все заждались, скучаем…
– А это кто, – осторожненько интересуюсь я, – Матвей или Роберт?
– Не узнал, противный, – радостно кокетничают в трубке, – значит, заработаю. Это Матвей. Роберт с Киром пошли кофе пить, я пока один тут остался. Вот, хожу, цветы в кабинете поливаю, с тобой разговариваю…
– Тогда прекрати манерничать, я тебе, в конце концов, деньги зарабатывать помогаю. А те, с кем ты кокетничаешь, только высасывают. Вместе со всем остальным твоим содержимым, но это уже не мое собачье дело.
– Фу, – огорчаются в трубке, – мог бы и не напоминать, насколько жесток этот грубый мир, гомофоб проклятый. Что звонишь-то, что-то случилось, не иначе? А то ты уже, по идее, должен подниматься на наш этаж на лифте.
– Фу, – огорчаются в трубке, – мог бы и не напоминать, насколько жесток этот грубый мир, гомофоб проклятый. Что звонишь-то, что-то случилось, не иначе? А то ты уже, по идее, должен подниматься на наш этаж на лифте.
– Да ничего особенного, по московским меркам, разумеется. Авария на съезде с Третьего в вашем направлении. Пробка такая, что я тут уже больше получаса торчу и еще минут сорок простою, это как минимум. Дорогие россияне чересчур внимательно разглядывают бренные останки своих бывших соплеменников…
В трубке на секунду замолкают.
Как бы – в некоторой растерянности.
Встреча-то – да, назначена.
Но и причина неявки – более чем уважительная.
Потом раздается хмыкание.
– Вот поэтому, – голос у Матвея на этот раз почти что мужской, – я и предпочитаю трахаться с мужиками. Они, по крайней мере, не рожают. И что предлагаешь?
– Я? Я ничего, представь себе, не предлагаю. Просто констатирую. А предлагать предлагаю тебе. Как и решать что-то по нашей сегодняшней встрече, в принципе.
– Так-так-так, – Матвей вздыхает, и я почти вижу, как он, забывшись, морщит свой высокий, ухоженный дорогущими кремами и тщательно уберегаемый от всяческих складочек лоб, постукивает остро заточенным кончиком простого черного карандаша по обрезу толстого кожаного ежедневника с золотым тиснением.
Он, кстати, в свое время был отличным пишущим журналистом, пусть и слегка манерным.
Мы с ним когда-то даже вместе работали, еще в «Коммерсанте».
Он – в «Дейли», ну а я – в рекламе, разумеется.
В «Знаке».
У меня тогда только-только ребенок родился от первого брака.
А востоковедением, как и прочими гуманитарными дисциплинами, молодую семью в начале девяностых прокормить было просто нереально.
Как и сейчас, в принципе.
Вот знакомые и пристроили…
А потом он встретил Роберта, Кира и прочую свою голубую пиздобратию.
Вот теперь и пытается доказать всему миру, что слова «журналист» и «пидорас» – фактические синонимы.
Иногда я даже думаю, что он прав.
По крайней мере, – отчасти.
– Ладно, – вздыхает он наконец, – сегодня тогда, увы, точно не получится. Разговор-то тяжелый будет, часом не обойдемся. А у нас сразу вслед за тобой еще одно интересное свидание намечено. Из самого Кремля визитеры собираются.
– А они-то что в вашем притоне забыли? – удивляюсь искренне.
– Так ведь выборы, – он хихикает. – А в этот период всем все равно, кто голубые, а кто фиолетовые. Всех больше зеленые интересуют. И что еще характерно, на них портрет не нашего президента нарисован. А совсем даже наоборот, мертвого главы враждебного государства. Торжество демократии, либерализма и всех прочих человеческих прав. Включая право на прибыль.
– Ну ладно, их проблемы. Я, к счастью, к политике ни-ни. Как и к вашему гей-сообществу…
– А это фактически одно и то же, – хихикает он еще мерзостнее.
– Да плевать! – повышаю голос. – Ты мне лучше скажи, почему разговор тяжелым ожидается. У нас же вроде все решено?
– Ну, понимаешь, – он мнется, – ситуация изменилась слегка. Мы вынуждены повысить тарифы и уменьшить скидки…
– Да?! А то, что я уже под обещанные тобой цифры договора назаключал, это как, нормально?!
– Ну, – юлит, – мы же еще ничего не подписывали…
Я вздыхаю и прикладываю трубку к разгоряченному лбу.
Ну, пидорас…
Теперь держись.
Снова прикладываю трубку к уху.
Оттуда – ничего, кроме сопения.
– А теперь слушай сюда, малыш, – говорю я, и сопение резко усиливается.
Чует кошка, чье мясо съела.
– Ты мне и на конвертах подписи не ставил, когда бонусы от моего агентства получал. Или хочешь сказать, что это заведенная практика?! Скажите, какое новое слово на медиарынке появилось! Везде издания посредникам откаты платят, чтоб, значит, больше рекламы заносили, а у вас, оказывается, все с точностью до наоборот?! Или ты мне хочешь сказать, что ты эти мои конвертики по-честному в редакционную кассу сдавал, крыса пробитая?! Как думаешь, твои приятели искренне обрадуются, когда узнают, что ты не просто «голубой», а еще и воришка?
– Ну, Егор, – мямлит, – это же не по правилам…
– А на деньги меня выставлять, это как, по правилам, да?! Бабки взял – изволь отрабатывать, шлюха с яйцами! И тебя, кстати, должны были предупредить: я по чужим правилам не играю. Только по своим собственным. Не хочешь – отваливай…
Он молчит.
Я почему-то думаю, что он внутренне даже был готов к такому повороту событий.
Он все-таки – пидор, а не идиот, в конце-то концов.
Это вообще-то разные диагнозы.
Хотя и одинаково, лично для меня… г-к-х-м… неприятные.
– Ладно, – он вздыхает, – попробую придумать что-нибудь. В виде какого-нибудь очередного страшного исключения. Хотя на этот раз положение у меня почти что безвыходное. Решение, видишь ли, уже фактически принято. Причем на самом высоком у нас уровне. Ты приезжай к нам завтра к одиннадцати в редакцию, хорошо? Посидим вместе, подумаем…
– Приехать, – усмехаюсь в трубку, – я, конечно, приеду. Только думать ни о чем вместе с тобой не буду. С моей стороны я вопрос решил. Теперь – решай ты со своей. Это уже не мои, это уже твои проблемы, понял, пидореныш?!
И – отключаюсь.
Меня трясет.
Вот ведь выблядок, прости меня господи…
И как таких только земля носит!
Я б на ее месте – точно провалился.
Насквозь.
Куда-нибудь прям в Австралию.
Или в Антарктиду, к пингвинам.
Ничего.
Никуда он, сука, не денется.
Отработает.
Как миленький отработает.
Иначе, знает ведь, сука, – я ему такое устрою…
Мало не покажется…
Глава 5
…Протягиваю руку назад, и охранник привычным движением вкладывает в нее фляжку с виски.
Я, воровато оглянувшись по сторонам, сую палец в пакетик с «первым», втираю себе солидную порцию в десны, потом делаю большой глоток дерущей горло пафосной шотландской самогонки.
Так.
Теперь, пожалуй, можно и жене позвонить…
Хотя она меня совсем недавно и отшила, причем в грубой и извращенной форме.
Но – теперь-то уж точно надо.
К тому же и повод есть.
Набираю номер.
– Ну что тебе еще? – устало вздыхает в трубку любимая.
– Знаешь, Ась, – дергаюсь в ответ, – ты на меня так не вздыхай, хорошо? Особенно в таком тоне агрессивном. А то я тоже сейчас на взводе приличном. А звоню – по делу, так, между прочим.
– Ну, – удивляется, – если по делу, то излагай. Деловой ты наш. Прям, как Клава какая. А я пока перекурю заодно, а то уже глаза от монитора болят. Уже два раза визин закапывала, а все равно больно…
– Ты давай поосторожней там, береги себя, телезвезда хренова! – командую я, тоже прикуривая очередную сигарету. – Если еще и тебя прихватит, то у нас с тобой точно будет союз двух инвалидов против всего остального больного на голову человечества. А дело у меня к тебе вот какое. Я тут с Олегом договорился только что. Сейчас довожу до ума один переговорный процесс, которым он не может и не хочет заниматься, а потом он готов мне на две-три недели прикрыть задницу, пока я ее буду греть где-нибудь на Канарах. Ты не против погреть наши задницы вместе? А то я уже не могу в этом вечном дожде жить. Еще немного и – растворюсь к ебеням…
– Ох, Егор, – снова вздыхает Аська, – не грузи. Можно подумать, я сама в нем не растворяюсь. Уже и забыла, как солнышко выглядит, если оно не по телевизору. Только кто меня с телека-то отпустит? Да еще на две-три недели. Да еще – перед выборами. Так что лети сам, один. Тебе и вправду надо.
И – отключается.
Ну вот, думаю.
Еще и Аську обидел.
Вернее, не обидел, конечно.
Заставил себе завидовать.
Но все равно не хорошо.
И в этот самый момент мои мысли прерывает заливистый телефонный звонок.
Это я сам такой сигнал на мобилу выбирал.
Чтобы попротивнее…
Аська.
Я как-то пару раз ее звонки пропустил, так потом та-а-акое огреб, что лучше бы сразу застрелился.
Вот и выбрал музычку, чтоб уж точно не пропускать никогда.
Ни при каких обстоятельствах.
Ну не фига себе, удивляюсь.
Неужели передумала?!
Да нет, так хорошо не бывает…
И даже не обольщайтесь, Егор-блин-свет-Арнольдович…
– Слушай, – сопит, – я тут в окно посмотрела, потом прикинула. А ведь может и получиться! Не на две-три недели, конечно, но дней на десять у меня точно отгулов наберется, это если с выходными…
– Ну вот, – радуюсь я, – уже кое-что.
– Только одно условие, – никаких Канар! Едем в Таиланд, на Самуи. Помнишь, Катьке обещал над ее предложением подумать? Вот заодно и посмотрим наши возможные будущие владения.
Я про себя чертыхаюсь.
Конечно, помню.