- Необычным, но человеком.
- Рожденным от земной женщины, - размеренно вставил Кекуле – старшина цеха пластмасников – король тарелок и гроза порванных ремешков.
- И ушедшим в положенный срок, - устало согласился Ю-чу.
Лампы далекими солнцами освещали лицо Сонароллы. Прохлада вила гнезда под серыми одеждами рыцарей Ковчега.
- Учитель был рожден земной женщиной, - раскаленные слова капали в прохладный воздух, вопреки природе, воздух холодел, - и был человеком… пока на него не снизошло откровение! Свыше! Божественное откровение! – кровь густела в жилах от жара слов. – После этого он перестал быть простым человеком. Он стал богочеловеком!
- Нет! – теплое дыхание в ледяной пещере. – Он предупреждал, против подобного, обожествления!
- Мы не обожествляем. Он – не бог! Но он и не человек!
***
"За отчетный период мальчиков родилось – двадцать человек, девочек – восемнадцать, что больше, нежели в аналогичный период прошлого года – девятнадцать и пятнадцать соответственно. Вместе с тем, общая рождаемость в сравнении с предыдущим кварталом, снизилась на пять процентов. С главой акушерского отделения проведена профилактическая беседа, обещал исправиться и подтянуть показатели к следующему месяцу".
Крышка поднялась, словно пасть мифического Крокодила – Шурик видел картинки в старых книгах. Из ящика продолжал валить дым.
Сделалось холодно, впрочем, и без того, зубы товарищей слаженно выбивали частую дробь.
- П-пошли, а? – чудом Александру удалось протиснуть слово сквозь непрерывно сжимающиеся зубы.
- П-пошли.
Тимур почти развернулся с явным намерением не пойти – побежать. Почти…
Над исходящим дымом бортом ящика показалась рука.
Друзья-мальчишки дружно заорали.
Человек вывалился на пол. Струйки белого дыма стекали с подрагивающего обнаженного тела.
Они не сдвинулись. То ли страхом, то ли любопытством ноги намертво пригвоздило к полу.
Осмелев, Александр вытянул шею.
Рогов у незнакомца не наблюдалось, хвоста, насколько он мог видеть, тоже. Выходит – не еретик. К тому же Шурик не слышал, чтобы еретики появлялись из дымящихся ящиков. Хотя, кто их знает, еретиков…
Продолжая трястись, человек глянул на них с пола.
Внезапно страх ушел – глаза у незнакомца оказались добрые, совсем не страшные.
- К-который сейчас год?
И заикался он почти, как они, и зубы стучали так же.
Первым опомнился Тимур.
- Сто тринадцатый, от Исхода.
Трясясь, человек кивнул. Попытался подняться, упал, снова попытался… наконец, он дополз до ящика, где с трудом сел, облокотившись голой спиной о холодный металл.
- Дяденька, а вы кто? - окончательно осмелел Александр.
Незнакомец внимательно изучал его лицо.
- Твоя фамилия – Гайдуковский? – неожиданно произнес он.
Успокоившиеся было колени, вновь принялись за привычное дело – трястись.
Шурик кивнул, сказать хоть слово он был не в состоянии.
- У тебя глаза твоего деда… или прадеда… - загадочно произнес незнакомец.
Уперевшись руками в ящик, он вновь сделал попытку подняться. На этот раз ноги выдержали тело.
Запустив руку в дымящиеся недра, незнакомец вытащил стопку одежды. Обычной серой одежды. Аккуратно разложив тряпье, он принялся одеваться.
***
Загадка:
Берега пластмасовы, вода не вода, само, как бумага.
(Блины)
Из сборника «Устное народное творчество»
- Руку, руку давай!
Брайен Гайдуковский молча оттолкнул протянутую конечность и, впившись могучими пальцами в край платформы, легко подтянул мускулистое тело.
Рената, напротив, охотно приняла помощь, крепко ухватившись за теплую ладонь Юрия.
- Долго еще? – задрав голову, Брайен всматривался вверх. Из-за переплетения опор и конструкций с трудом пробивались отблески далекого сияния.
- Сюда, - Юрий указал на округлый лаз в метре от пола.
- Что-о-о, в эту дыру? Не полезу!
- Оставайся, - пожал плечами молодой техник.
Секунду Гайдуковский сверлил взглядом друга и ненавистное отверстие.
- Похоже на Утилизатор, - пробурчал Брайен, осторожно просовывая в него голову. – Надеюсь, обещанный сюрприз стоит того.
- Стоит, стоит, - Юрий галантно поклонился даме, приглашая следовать за крепышом.
Труба выходила на аналогичную площадку, в отличие от предыдущей, она не соединялась ни с одной из конструкций – уступ неизвестно зачем прицепленный к стене. Но с этого уступа открывался вид…
- Как… необычно! – с непривычки Ренату качнуло, она отступила, ощутив спиной спасительную твердость стены.
Брайен просто опустился на четвереньки и усиленно мотал головой.
Лишь Юра, как самый опытный, гордо задрав подбородок, почти не качался.
Справедливости ради – когда он впервые попал на площадку, колени дрожали, как у ребенка, делающего первые шаги.
- Где мы?
- Что… что это?
- Звезды!
Площадка упиралась в прозрачное окно, а за ним… тысячи ярких точек в сводящей с ума, подгибающей колени бесконечности.
- Звезды?
- Звезды!
Рената сделала осторожный шаг к окну. Девушку шатало, словно в болезни.
- Но… я слышала, читала, они… огромны! Огромные горящие шары.
- Так и есть. Просто… они далеко, очень далеко от нас. Отец говорил – миллиарды миллиардов километров.
- Не могу представить такие расстояния, - Гайдуковский поднялся с колен и осторожно выглянул из-за непрозрачного края окна.
- Звезды, настоящие звезды! – заворожено шептала Рената. – А Солнце, где наше Солнце?
- Не знаю, - честно признался Юра.
- Тоже мне – звездочет! – Гайдуковский ворчал по привычке, было видно – он поражен не меньше девушки.
Юноша осмелел настолько, что даже вытянул шею, старательно вглядываясь в сияющую черноту.
- Юр, что это за штука?
- Какая штука?
- Ну вон.
Толстый палец Гайдуковского тыкал в стекло, указывая на видимое, как чернильное пятно, крыло Ковчега. Грозя звездам, из пятна поднимался узловатый палец, навроде Брайеного, только в несколько раз больший.
- Не знаю. Конструкция какая-нибудь, наверное.
- На-вер-ное! Ты же техник!
- Ученик, я еще только учусь.
- Мальчики, а давайте… поклянемся, - в темноте глаза Ренаты горели новооткрытыми небесными светилами. – Здесь, сейчас, перед лицом звезд, которые горят миллионы лет и будут гореть столько же… не расставаться никогда! Что бы ни случилось, что бы не ждало нас впереди, навсегда сохранить нашу тайну и нашу дружбу!
- Скажешь тоже – велика тайна…
- Клянусь! – торжественно пообещал Юрий, протягивая руку.
- Клянусь! – кивнул Брайен.
- Отныне и навеки! – девушка накрыла ладони парней.
Они еще некоторое время любовались вечными светилами, одухотворенные клятвой, тайной и светом звезд.
- Пошли что ли? – проворчал Брайен. – Эй, а куда лезть-то?
С этой стороны стены зияло два отверстия.
- Правое, - подсказал Юрий. – Второе ведет к блоку техников, через вентиляцию. Так я обнаружил эту площадку.
- Хотелось бы знать, каким ветром тебя занесло в вентиляцию?
***
Причина: прекращение подачи электроэнергии.
Результат: Остановка плавильной печи.
Меры: подача электроэнергии восстановлена.
Меры (2): 5 особей утилизировано.
Рекомендуемая квота на детей – 1.
- Молчать!
- Становиться ровно, в шеренгу!
Бесконечные, уходящие вдаль стены, высокий потолок… таких хижин Рхат Лун не видел ни разу в жизни.
Самое большое в их деревне, поражающее размерами жилище вождя, уместилось бы все в этой, огромной чужой хижине.
Но не размеры хижины поразили Рхат Луна, и даже не материал стен – ровный, без следов плетения, твердый, словно камень и такой же холодный. Свет… он лился не из дыры в потолке, и даже не от очага… палки, длинные и нестерпимо яркие, так что больно смотреть, давали его.
Воистину – жилище богов!
Великая Ма…
Ни в одном предании, ни в одной песне, распеваемой вечерами праздников, даже одним словом не упоминалось о холодных стенах и светящихся палках.
Или сказители обманывали доверчивых охотников, или… они не в чертогах Великой Матери.
Если не в них, то где?
Может, заблуждались сами сказители, и рай это совсем не леса, полные тучной и доверчивой дичи. Может рай – это огромная хижина с холодными стенами?
И они – в раю.
- А ну быстрей!
- Пошевеливайся!
Если рай, то не их. Ибо населен он отвратительно гладкокожими существами с маленькими ушами, которые и ушами-то назвать стыдно.
Существа собрались в большом количестве, появляясь буквально отовсюду. Они громко галдели, некоторые даже тыкали пальцами в пленников, то ли проверяя крепость мышц, то ли мягкость плоти.
И вспомнились предания, истории, которые любят рассказывать у костра. О далеких землях, где текут огненные реки, об озерах, в недосягаемой глубине которых водятся отменно зубастые чудовища, и о диких племенах, питающихся себе подобными…
К Рхату прижалась Боэта.
Шелковистый мех девушки ласкал его ладони.
Что бы он отдал раньше за это? Да все, включая и прозрачный камень, найденный в горах за дальними озерами – самую дорогую вещь Рхата.
И камень, и озера остались там…
Где там?
И где здесь?
Неожиданно чужаки прекратили галдеть, расступились.
К пленникам подошел высокий чужак в серой, украшенной сложной татуировкой вычиненной шкуре.
- Этот! – палец, равнодушный палец указал на… Боэту.
Закричав, девушка впилась ногтями в Рхата.
Он был готов защищать ее. До последнего вздоха, в конце-концов он – мужчина!.. Удар в голову. Темнота. Когда зрение вернулось, вопящая Боэта исчезла за дальней излучиной дивных внутренностей хижины.
И снова закричали притихшие было женщины. Запричитали мальчики…
После татуированного, чужаки начали подходить к пленникам. Каждый выбирал по одному, а то и нескольких. Крики усилились. Детей разлучали с матерями, мужей с женами…
Великая Мать, как ты можешь спокойно смотреть на такое!
Лучше бы я погиб в битве! Лучше бы мы все умерли!
На плечо Рхата легла рука.
Сильная, натруженная.
Рхат поднял глаза.
Чужак!
Уродливый, как все они. Большие глаза кровожадно изучают Рхата.
Юноша задрожал.
- Пойдем, парень. Пойдем со мной.
Великая Мать!
***
Страшитесь же дня, когда ни один человек не сможет помочь другому, когда ни от кого не будет принята замена, когда не принесет пользы чье-либо заступничество и когда не будет оказано никакой помощи грешникам.
Вспомни, как испытал Господь Ибрахима повелениями и как тот выполнил их. Тогда Господь сказал: "Воистину, я сделаю тебя предводителем". Ибрахим спросил: «А мое потомство?» Аллах ответил: «Мой завет не распространяется на нечестивцев».
Коран. Сура 2 (123,124).
(Пер. Крачковского)
Эммануил вздохнул.
И снова: кровавые глаза кинокамер, фальшивый блеск вспышек, сухой лес микрофонов. Прищуренные, словно перед выстрелом глаза, полуоткрытые в готовности рты и жала языков, предвкушая, увлажняют сохнущие губы.
Еще бы.
Постройка космического корабля.
Сенсация.
Общество падко на сенсации. Оно их ест.
Эммануил вздохнул.
- На Ковчеге полетят только добровольцы. Уже сейчас у нас имеется более пяти тысяч заявлений. По расчетам, всего Ковчег сможет вместить и обслуживать порядка пятнадцати тысяч жителей.
- А как же дети - рожденные и не рожденные, ступив на Ковчег, родители лишают их выбора.
- А как же презервативы! - парировал Эммануил, - и иные противозачаточные средства. Это тоже дети, потенциальные, не рожденные, но возможные дети. Предохраняясь, родители лишают их выбора, лишают рождения. А как же миллионы голодающих детей слаборазвитых стран. Наверняка, они тоже не прочь родиться в семье миллионера. Детей постоянно лишали и лишают выбора. Так было и у меня, и у вас, когда мы были детьми. Отчего-то до сих пор это мало кого беспокоило.
- Как продвигается строительство Ковчега?
- Об этом лучше спросить у ваших коллег журналистов. Каждая строительная площадка облеплена буквально лесом звуко-видео записывающей аппаратуры. Плановое время завершения строительства - полтора года.
- Если отбросить социальный и философский подтексты, по сути дела - это первая, по масштабам и по протяженности, единственная в своем роде экспедиция человечества к звездам.
- Рад, что заметили.
- У каждой экспедиции - своя цель. Каковы ваши цели?
- Разве построение вымученного, выстраданного, взлелеянного поколениями гуманистов, ожидаемого общества не есть достойная цель? Сама по себе?
- Все это так, но невозможно же лететь до бесконечности.
- Если повезет - отыщем планету, необитаемую планету с пригодными условиями, создадим колонию, и уже под новым небом, новым солнцем попытаемся сделать то, что не удалось на Земле!
***
Я Рубка Гуговиц – честная женщина, обращаюсь к Вам, Великий Пастырь, как к последней надежде.
Раньше цех пластмасников делал сандалии с широкими ремешками, в каких было удобно ходить. Теперь же они делают с узкими, да еще и на размер меньше. Они мне давят и натирают.
В ответ на мои неоднократные жалобы, руководство цеха отвечает отписками.
Я – честная женщина и труженик Ковчега, и имею свои права. Прошу вас, Великий Пастырь, разобраться лично, наказать виновных и произвести сандалии с широкими ремешками, хотя бы для меня.
Рубка Гуговиц – честная женщина.
- Мам, мам, я такое видел!
Шурика распирало от желания рассказать о происшествии кому-либо.
Это притом, что во время расставания, они с Тимуром клятвенно пообещали хранить тайну.
- Ты где был?
Светлые, обычно поднятые брови матери сурово нависали над голубыми глазами.
- Ну… тут… в одном месте…
Признаться о вылазке в заброшенные сектора, означало получить взбучку. Хорошую взбучку. Не признаться – сохранить тайну. Последнее было выше человеческих сил. Особенно, если человек – семилетний мальчуган.
- В каком месте?
- Мам, мы человека нашли, - неловкая попытка увести разговор от чреватой темы. Чреватой широким отцовским ремнем… с заклепками.
- Человека? – попытка удалась, во всяком случае – пока.
- Ну да, в ящике, совсем голого, но он меня знает, и деда знает… или прадеда…
- Ты где был?
Недолгий миг триумфа.
- Мы его в жилые сектора отвели, - Шурик почти физически почувствовал сладостный миг – сладостный для них, для взрослых – соприкосновения выделанной кожи ремня с собственной, нежной кожей…
- Голого?
- Нет, оделся он.
Что-то в голосе матери… Шурик осмелился взглянуть – узкие брови больше не нависали тенями заброшенных секторов.
- Выдумщик, - произнесла мать.
Призрак ремня таял праздничным мороженым, правда черные изюминки заклепок еще держались.
- Иди в столовую, скажи тете Вознесене, пусть покормит.
- Мам, да я… счас… мигом!
Заклепки последовали, вслед за ремнем, лампы секторов вновь засияли светлым, ничем не омраченным днем.
***
- Доктор, я умру?
- А как же!
- Доктор, а от чего?
- Вскрытие покажет.
- Сестра, может в реанимацию?
- Доктор сказал в Утилизатор, значит – в Утилизатор!
Из сборника «Устное народное творчество»
- … в очередной раз взят под стражу Карих Нульсен – горбун юродивый из секторов текстильщиков. На этот раз при большом скоплении народа вещал о скором сошествии Учителя и конце света.
- Я же велел арестовывать не только горлопанов, но и слушателей! – Авраам Никитченко – Великий Пастырь скривился, правая рука дернулась, начав привычный путь к щеке. Обузданная волей, через силу опустилась на пластиковый подлокотник кресла.
Сказано в Заветах: «И великие имеют слабости малых». Великий Пастырь являл собой живое воплощение священных слов. Второй день у Великого Пастыря болел зуб.
- Слова Пастыря, есть воля Учителя, - склонил голову докладчик. – Слушателей арестовали… сколько смогли.
- Ну и сколько же ваши торопыги-шпионы наловили в этот раз? – Авраам позволил себе заломить седую бровь, что не замедлило сказаться кинжальной болью во всей левой стороне лица. – Десять? Двадцать? – боль, давя и ввинчиваясь, казалось, дошла до самого мозга.
- Восемь, - потупил виноватый взор докладчик.
- Восемь! – взревел Пастырь, почувствовав ослабление воли, боль въелась с новой силой, и глава Ковчега без сил откинулся в кресле. – Восемь? Наверняка, включая стариков и детей.
Докладчик благоразумно хранил молчание.
- И что же вы сделали с арестованными?
Почему он мучится, почему терпит? Чего проще – подняться с кресла, спуститься на два яруса – блок медиков… или нет, вызвать сюда – стоматолога, вместе с его инструментами… При мыслях о стоматологе – страх, иррациональный ужас накатил удушливой, жаркой, как топка Утилизатора волной. Даже боль, испуганным ребенком, забилась в уголок челюсти, вяло напоминая о себе слабым зудом.