— Дима, — тихо сказал дед, — ты что, не понимаешь, что ведешь себя просто непозволительно? Что за истории? До чего дошло?! До уличных потасовок?! О чем ты думаешь? Ты бы хоть объяснил нам, в чем дело…
— Да ничего я не хочу вам объяснять, — устало ответил Димка, и Егор поднял на него глаза. — На х… вам нужны мои объяснения?! Деньги у тебя больше просить никто не будет, не бойся. И эти верну. Завтра разберусь со всеми и верну…
— Ну да! — Егор поднялся и выплеснул остатки кофе в раковину. — Ты разберешься. Ты бы для разнообразия в институт сходил, может, там чего новое проходят. Мне завтра с утра работать, а я тут с вами валандаюсь, как нянька…
— Я сейчас уеду, — заявил Димка и с вызовом взглянул Егору в глаза. — Я не к тебе приезжал.
— Это мы уже слышали, — пробормотал Егор. — Дед, ты объясни ему, что квартира на охране, и если он сейчас начнет в дверь ломиться, приедут менты и нам разборок как раз до утра хватит. Так что все ложатся спать, как хорошие мальчики. Дед, тебя это тоже касается.
В ванной Егор с наслаждением почистил зубы, уставшие за день от кофе и сигарет, и только залез в горячую, исходившую успокоительным паром воду, как в дверь поскреблись и на пороге показался дед.
— Что это ты так задержался? — спросил Егор сердито. — Я думал, ты сразу притопаешь меня жалобить. Ну? Какую он тебе историю рассказал на этот раз?
Дед вынул из корзины свежее полотенце и тихонько положил на край черной ванны, в которой лежал Егор.
— Мать его выгнала, — сказал дед жестко. — Две недели назад. Он жил у какого-то Дрона, но три дня назад его выгнали и оттуда. Одну ночь он переночевал у подружки, вторую на вокзале, но там его забрали в милицию, потому что у него не было с собой паспорта.
— Били?
— Не знаю. — Дед присел на пуфик и пригорюнился. — Идти ему некуда, он даже вещи забрать из той квартиры не хочет.
— И что я должен делать? — спросил Егор злобно. — Рыдать над его горькой судьбой?
Он всегда злился, когда не знал, что делать. Что делать с Димкой, он не знал совершенно.
Димка вышел из-под контроля, когда ему было лет десять, и с тех пор загнать его обратно никому не удавалось, да никто особенно и не старался.
Маргарите — их общей матери — на Димку было наплевать. Отец его, как и отец Егора, растворился в необозримых российских просторах сразу после Димкиного рождения. Двадцатилетний Егор заниматься новорожденным братом не мог — он тогда только-только пришел из армии, поступил в университет и жил с дедом, потому что жить с матерью не мог никогда.
Димка с первого дня своей жизни был никому не нужен и всем мешал.
— Пусть поживет у нас, Егор, — попросил дед жалобно. — Ну куда он пойдет? Сразу в тюрьму?
За этот просительный дедов тон Егор неожиданно и остро себя возненавидел.
Дед, не задумываясь, взял его к себе, когда жизнь с матерью стала невыносимой. Он растил его — занимался с ним геометрией, лечил от постоянных ангин, которые мучили Егора, когда ему было пятнадцать, приезжал к нему в часть на присягу, привозил колбасу и яблочное варенье собственного сочинения, переписывал за него курсовые работы в университете, когда у внука не хватало сил. Егор сразу стал работать и уставал так, что иногда засыпал в лифте, потому что там было тепло и качало.
Дед сделал из него человека, не дал пропасть и теперь так смиренно просит, чтобы он оставил у себя собственного брата!
— Дед, — сказал Егор, вытаскивая из пенного тепла поджарое длинное тело, — не страдай ты так, ради бога! Я чем виноват? Что ты мне на психику давишь? Пусть остается, мне-то что? Я дома бываю только по ночам, да и то не каждый день. Охота тебе с ним возиться — возись, только не смотри глазами скорбящей Божьей Матери…
— Как же я могу с ним не возиться? — спросил дед, глядя в запотевшую черную стену. — Он мой внук. Такой же внук, как и ты. Он не виноват, что у его матери… так много трудностей.
— Да уж! — фыркнул Егор.
Трудностей у Маргариты всегда хватало. А когда не хватало, она моментально их создавала. По части трудностей Маргарита была просто виртуоз.
— Спасибо, Егор, — поблагодарил дед, не глядя ему в глаза. — Я знаю, тебе не слишком хочется, чтобы Дима путался у тебя под ногами. Кроме того, ты еще и деньги…
Этого Егор вынести не мог.
— Дед, моих денег хватит на то, чтобы прокормить пятнадцать Димок до конца жизни! Вместе с женами, детьми и внуками. — Он кое-как вытерся и швырнул полотенце на пол. — Где мой халат?! Куда его дела Светлана Пална? Куда она вечно все девает?!
— Светлана Павловна у нас уже год как не работает, Егор, — произнес дед с сочувствием. — У нас работает Наталья Васильевна.
— Да хрен с ними обеими! — заорал Егор и, выдернув из корзины сухое полотенце, обмотал его вокруг пояса. — Все! Хватит! Я иду спать! И отстаньте от меня все!!!
Когда дубовая дверь в спальню с чудовищным грохотом захлопнулась за его возмущенной спиной, из дедовой комнаты выглянул Димка. Дед приложил палец к губам и на цыпочках двинулся к нему. Как заговорщики, они осторожно прикрыли за собой дверь и посмотрели друг на друга.
— Ну что? — спросил Димка шепотом. — Орет?
— Орет, — согласился дед.
— Выгонит? — спросил Димка, помедлив.
— Ну конечно, нет! — Дед возмущенно взмахнул старческой рукой в синих венах, как будто Димка спросил у него невесть какую глупость. — Он же твой брат. Он тебя любит.
— Да! — сказал Димка с ненавистью. — Любит!
— Давай спать, Дима, — попросил дед устало. — Я тебя подниму в восемь, и ты пойдешь в институт.
Димка промолчал.
Он совершенно точно знал, что ни в какой институт завтра не пойдет и никогда не пойдет.
Завтра он найдет подлеца Пашку и тех ублюдков, что пристали к Егору на улице, и поговорит с ними по-своему. А еще через несколько дней его здесь не будет.
Он начнет новую жизнь далеко от своих поганых родственников, и все у него будет хорошо.
Только бы ничего не сорвалось.
У него будет много денег, крутая машина и любая девица, которую он только пожелает.
Осталось продержаться всего несколько дней.
* * *— Шевелева! — Игорь Леонтьев на секунду поднял голову от разложенного перед ним на столе макета завтрашнего номера. — Зайди!
Лидия, с разгону пролетевшая было мимо его кабинета, притормозила и вошла, слегка запыхавшись.
— Привет, Лид, — поздоровался сегодняшний выпускающий Стае Смирнов. Он стоял за стулом Леонтьева, заботливо наклонившись через его плечо, как подобострастный чиновник из чеховской пьесы, который ловит каждое слово столоначальника. Впечатление портили только дорогие очки, сдвинутые на кончик носа, сигарета и трубка мобильного телефона, кое-как засунутая в нагрудный карман рубахи. Стае не был подобострастным чиновником, он был высококлассным редактором, и его согнутая спина и поза “чего изволите?” объяснялись не столько трепетом перед начальством, сколько постоянным, нестерпимым желанием доказать шефу, что он, Стас Смирнов, делает газету лучше всех.
— Привет, — сказала Лидия и улыбнулась Стасу. Леонтьев раздраженно шелестел бумагами, — очевидно, что-то в них было не так, как нужно.
— Лидия, — заговорил он, не поднимая глаз, — я дождусь когда-нибудь материала о Тимофее Кольцове или нет?
“Ходишь, ходишь в школу, а тут — бац! — вторая смена…” — быстро подумала Лидия.
— Игорь, ты же знаешь, что у него какая-то совершенно непробиваемая юридическая служба, — осторожно, как будто пробуя зыбкую болотную почву, начала Лидия. — Они со мной не разговаривают, и все. В пресс-службе говорят, что нет санкции руководства. Пардон, мадам.
— Мне наплевать на юридическую службу, — отчетливо выговорил Игорь, подняв наконец глаза от бумаг. — Я поручил тебе взять интервью. Поручил, между прочим, уже давно. Через неделю это интервью можно будет смело засунуть в… в одно место. И я даже знаю, в какое, — договорил он. Лидия вдруг с изумлением обнаружила, что он едва сдерживается. Очевидно, с утра ему от кого-то крепко досталось и он погнал волну дальше — на подчиненных.
— Может, я макет оставлю, а сам попозже зайду? — с некоторым опозданием предложил Стае из-за кресла.
— Не нужно мне никаких “попозже”! — рявкнул Леонтьев. — Знаю я эти ваши “попозже”! Мне тебя потом по всей редакции искать радости мало! Отвечай, Лидия, что там с Кольцовым?!
— Ничего. Все как обычно. — Она старалась говорить спокойно. Она ни в чем не была виновата и прекрасно это знала. Больше того, и Леонтьев это прекрасно знал.
— Обычно — это когда журналист договаривается с кем-то, едет и берет интервью, — процедил Леонтьев сквозь зубы, опуская глаза на бумаги. — Так все происходит обычно. А сейчас у нас что происходит?!
Это был “наезд” ради “наезда”, и они — все трое! — понимали это и делали вид, что не понимают.
— Игорь Владимирович, — начала Лидия тоном, несколько более официальным, чем обычно, — вчера на летучке я докладывала о положении дел с компанией “Янтарь”. С ее главой пообщаться невозможно. Пресс-служба и юридическая служба стоят насмерть, как наши под Брестом. Пока не начался процесс, они не хотят разговаривать ни с кем из журналистов.
— Игорь Владимирович, — начала Лидия тоном, несколько более официальным, чем обычно, — вчера на летучке я докладывала о положении дел с компанией “Янтарь”. С ее главой пообщаться невозможно. Пресс-служба и юридическая служба стоят насмерть, как наши под Брестом. Пока не начался процесс, они не хотят разговаривать ни с кем из журналистов.
— Ни с кем? — переспросил Игорь неприятным голосом. — Ни с кем из журналистов? Если вы не читаете газет, Лидия Юрьевна, могу вам сообщить, что Тимофей Кольцов заявлен сегодня в программе “Зеркало” на втором канале.
— Как? — ошарашенно переспросила Лидия, совершенно позабыв о том, что должна “делать лицо и держать тон”.
— Очень обыкновенно. Дать посмотреть программу или ты мне и так поверишь?
— Игорь, я честно долблю их каждый день по сорок раз. Барышни на ресепшэне уже знают меня по голосу. Пресс-служба переадресовала меня к главе юридической службы, но с ним тоже поговорить невозможно, я обшаюсь с каким-то его пятнадцатым помощником, да и то не каждый день, а только когда он до меня снисходит…
— Ты понимаешь, что это — все? — Как настоящий журналист Игорь несколько сгущал краски. — Твоя статья после “Зеркала” никому не будет нужна! Я не хочу подбирать объедки за теми, кто успел раньше, ясно тебе? Это информация, а не фабрика по производству галош! Нужно работать, землю рыть, а не ссылаться на какую-то там, черт побери, юридическую службу!
Это было обидно и несправедливо. Даже для Игоря Леонтьева, большого начальника и вообще “первого в Риме”.
Он давно был осведомлен о том, что с судостроительной компанией “Янтарь” у Лидии все застопорилось на самой начальной стадии. Пресс-служба охраняла Великого и Могучего Тимофея Кольцова, как целая стая преданных сторожевых собак. Раньше такого никогда не было.
Промышленник и политик Тимофей Кольцов не особенно ладил с прессой, но все же был лоялен, и пробиться к нему на интервью было делом сложным, но в принципе возможным. В прошлом году он с блеском выиграл губернаторские выборы в своей родной Калининградской области и стал еще менее доступен, но все же какие-то шансы у журналистов оставались. Добраться до него стало совсем невозможно, когда начался судебный процесс. Директор судостроительного завода “Янтарь”, одного из многочисленных кольцовских промышленных предприятий, подал в суд на хозяина.
Случай был совершенно беспрецедентный.
Журналисты насторожились.
Директор завода выступил по первому каналу и объявил на весь белый свет, что Тимофей Кольцов бандит и жулик. Это утверждение повторила влиятельная московская газета, и пишущее сообщество задумалось: одни выборы — в удельные князья — только что прошли, другие выборы — в цари — были еще далеко. Связываться с такой акулой, или скорее королевской коброй, просто так не стал бы даже самоубийца. Значит, решили журналисты, за этой внезапной атакой стояло что-то — или кто-то! — еще более тяжелое и влиятельное.
Тимофей Кольцов прославился тем, что никого и ничего не боялся, в большую политику никогда не лез и к олигархам “первого эшелона”, которые шеренгами маршировали по телевизионным экранам, не принадлежал. Его победа на выборах казалась совершенно невероятной. Он медленно и тяжело говорил, почти ничего не обещал, был грузен и неповоротлив и на фотографиях выглядел так, что казалось, будто его насильно втиснули в слишком узкие рамки. Но на него работали профессионалы, самые лучшие профессионалы, которых только можно было найти. Все его минусы они ловко и незаметно обращали в плюсы, а недостатки использовали так, что они становились достоинствами. Даже покушение на него было подано пресс-службой не как бандитская разборка, а как попытка избавиться от честного и неподкупного предпринимателя. Говорили еще, что в области у него действительно порядок, что он задавил и извел наркоту — неслыханное дело для портового города! — что в отделе кадров завода “Янтарь” заявлений о приеме лежит на десять лет вперед, что дороги он починил, что рыболовную флотилию прибрал к рукам, а не продал за бесценок норвежцам. Искушенный журналист Лидия Шевелева была совершенно уверена, что девяносто процентов из этого можно отнести на счет недюжинного таланта сказителей из его пресс-службы, но даже оставшиеся десять процентов вызывали уважение и некоторую робость.
Когда директор завода затеял судиться, дверь в империю под названием “Тимофей Кольцов”, и так приоткрытая лишь наполовину, захлопнулась с чудовищным чугунным грохотом. Неизвестно, кто именно принял решение не подпускать журналистов на пушечный выстрел — сам ли Тимофей Ильич или его продвинутая пресс-служба, — но решение было принято, чугунная дверь захлопнулась, журналисты остались по эту сторону. И сколько они ни подпрыгивали, сколько ни вытягивали шеи, сколько ни становились друг другу на плечи, разглядеть, что происходит за стеной, никому не удавалось.
И вот теперь “Зеркалу” удалось.
Неужели удалось?
— Может, это просто… реклама? — осторожно спросила Лидия. — Никакого Кольцова они не ждут, но хотят, чтобы все их смотрели?
— Очень умно, — ответил Леонтьев зло, — и очень похоже на правду. Кроме того, мне совершенно наплевать, чего они там хотят. Я знаю, чего я хочу! Я хочу интервью с Кольцовым, а у меня его нет и, я так понимаю, не будет. А? Не будет?
— Игорь… — начала расстроенная Лидия, но он перебил:
— Сегодня вечером я жду точного ответа, будет или не будет интервью. В зависимости от этого я приму решение.
— Какое решение, Игорь? — Лидия начала злиться. Она не студентка-практикантка с журфака и не пустоголовая фифа, едва умеющая писать по-русски. Она журналист, и у нее есть чувство собственного достоинства.
— Пойди и позвони Кольцову, — приказал Леонтьев. — О результатах доложишь.
Стас курил и углубленно изучал собственный макет, как будто это было нечто невиданное. Грязное оконное стекло заливал серый дождик. Лидия зачем-то потрогала пунцовые щеки, повернулась и пошла к двери, очень прямо держа спину.
— Зря ты так, — негромко проговорил Стае, когда дверь за ней закрылась.
— Нормально, — поморщившись, ответил Игорь. — Проглотит.
Он не мог и не хотел ничего объяснять. Он знал, что механизм запущен, время пошло и изменить уже ничего невозможно.
* * *— Егор Степанович, газета “Время, вперед!”, — прозвенел в селекторе голос секретарши. — Будете говорить?
— Нет, — буркнул Егор, — не буду.
— Егор Степанович, — поколебавшись, сказала секретарша, — они уже седьмой раз звонят. И нам, и в пресс-службу. Что мне им сказать?
Оторвавшись от бумаг, Егор взглянул на селектор, как будто секретарша выглядывала оттуда. Она была ни при чем, но, как всегда, Егор раздражался.
— Переведите на Журавлева, — велел он.
— Журавлева нет и не будет целую неделю, Егор Степанович. Он и Панов с понедельника на трейнинге в Дюссельдорфе.
Егор и сам должен был знать об этом, но секретарша говорила таким тоном, как будто это она виновата в том, что шеф забыл, куда делись два начальника отделов. Она была гораздо более опытная и классная секретарша, чем вчерашняя перепуганная мышка.
Егор еще подумал. Селектор ждал.
— А, черт возьми, — пробормотал он себе под нос и бросил ручку, — какая линия?
— Третья, Егор Степанович! — бодро доложила секретарша и отключилась.
— Да, — бросил Егор в трубку отрывисто. Он листал ежедневник, вспоминая, где вчера записывал что-то такое относительно этой газеты. И секретарша позабыла сказать ему, кто именно там должен быть, в этой трубке. Вот дура. — Да! — повторил Егор раздраженно.
— Здравствуйте, меня зовут Лидия Шевелева, — донеслось из трубки. — Газета “Время, вперед!”.
Голос был низкий и теплый. Шубин вдруг подумал, что этот голос похож на дорогой коньяк в широком бокале.
— Мне хотелось бы прояснить ситуацию вокруг интервью господина Кольцова нашей газете…
— Нет никакой ситуации, — ответил Егор любезно, — и интервью никакого не будет. Пока по крайней мере.
Он нашел наконец свою запись в ежедневнике. Там была фамилия Леонтьев и никакой Шевелевой не было. В трубке помолчали.
— Егор Степанович, в пресс-службе утверждают, что именно вы не даете разрешение на интервью, но это по меньшей мере странно. Наша газета поддерживала Тимофея Ильича на выборах, мы ни разу не написали ничего такого… что могло бы показаться вам обидным…
Егор слушал только голос, напоминавший французский коньяк, и совершенно не вникал в смысл слов. Он знал, что разговор этот ничего не изменит и никакого интервью не будет, что бы ни сказал ему теплый и низкий женский голос. В данный момент с прессой вполне можно и не заигрывать. Егор знал, что даже если он поссорится со всеми журналистами на свете, пресс-служба в два счета с ними помирится, когда они вновь понадобятся.