Они сделали несколько кругов и разошлись. Теперь кавалеры стояли по одну сторону, дамы — по другую. Мария Антоновна что-то шепнула Розовой Шали, та бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась. Сердце мое затрепетало от гнева, а еще граф Каменский соприкасался со мною рукавами…
— Правый па-де-галоп[16], — вполголоса скомандовал он.
И мы боком-боком оттанцевали в правую сторону.
— Папенька с маменькой, — процедил я, — в детстве часто меня пороли…
Мы сделали па-де-галоп влево, и я двинулся вперед навстречу княжне.
— Я ждала вас вчера. Вы меня обманули, негодный мальчишка, — проворковала она, пока мы кружились.
Я вернулся к Розовой Шали, а Нарышкина к фельдмаршалу. Он насупился, вероятно, гадая, к чему это я упомянул о суровых методах воспитания.
— Не правда ли, княжна очень мила? — успела промолвить Розовая Шаль.
Кавалеры и дамы вновь оказались друг против друга, последовал новый па-де-галоп.
— Вы же не в обиде на них, — услышал я голос фельдмаршала.
Затем он выдвинулся навстречу Розовой Шали, они сделали круг, и пары заняли исходное положение.
— Княжна и впрямь очень мила, — согласился я и спросил: — А фельдмаршал? Вы и его находите милым?
Розовая Шаль ответить не успела — соединилась с Нарышкиной в центре, и они закружились. Кавалеры затанцевали по кругу, взявши за руку чужую даму.
— Вы же сами прогнали меня, — напомнил я княжне.
И мы разлетелись для следующего па-де-галопа.
— Нет-нет, конечно, я не в обиде! Меня пороли в воспитательных целях, — сказал я фельдмаршалу.
— Фельдмаршал вам чем-то не угодил? — спросила Розовая Шаль.
— А вы все приняли за чистую монету! — горячо прошептала княжна Нарышкина.
— Хорошо воспитать ребенка в высшей степени благородная миссия, — поведал мне граф Каменский.
— Вы смотрите на него так, будто вас связывает какая-то тайна, — ответил я Розовой Шали.
А через мгновение уже Нарышкиной:
— Вы были чересчур убедительны.
Затем фельдмаршалу:
— Вы смотрите на меня так, словно хотите убедиться, что порка пошла мне на пользу.
— Вы не любите тайн? — спросила меня Розовая Шаль.
— Вы же помните, притащился этот старый дурень, — прошептала княжна, едва заметно кивнув на Михаила Федотовича.
— Вы сомневаетесь в пользе телесных наказаний? — издевательским тоном поинтересовался фельдмаршал.
— Не люблю, особенно — чужие, — буркнул я Розовой Шали.
И попенял Нарышкиной:
— Да. Но вы велели идти прочь обоим!
Затем ответил графу Каменскому:
— Что вы! После каждой порки я стремлюсь к новым подвигам!
— Вы лукавите, — блеснула глазами Розовая Шаль.
— Чтобы соглядатаи Каменского видели, как вы ушли! — объяснила Нарышкина.
— И много ли подвигов вы совершили? — с сарказмом спросил фельдмаршал.
— Меня забавляют сцены из жизни, — сказал я Розовой Шали.
— Отчего же не предупредили?! — гневно спросил Нарышкину.
— Уверен, главные подвиги еще впереди! — бодро отрапортовал графу Каменскому.
— Должно быть, вы баловень судьбы, — снисходительно промолвила Розовая Шаль.
— Он же стоял за дверью! Я надеялась, вы догадаетесь! — с возмущением прошептала Нарышкина.
— Грудь в крестах, а зад в синяках, — усмехнулся фельдмаршал.
— Грех жаловаться, — сказал я Розовой Шали.
— Простите, ангел мой! Надеюсь, впредь вас не разочарую! — заверил Нарышкину.
Я не успел ответить графу Каменскому: музыка смолкла, и пары застыли друг против друга.
— Судьба и впрямь благосклонна к вам, — промолвила Розовая Шаль.
— Что ж, оставим танцы молодым! — вдруг воскликнул Михаил Федотович, повернулся к соседней паре и сказал кавалеру. — Григорьев, будьте так любезны, извольте принять на себя обязанности распорядителя.
Фельдмаршал взял под руку княжну Нарышкину, и они отошли в сторону. Мария Антоновна взглядом подала мне знак, чтоб я оставался с Розовой Шалью.
— Следующая фигура — «Рыбки»! — объявил новый распорядитель.
— Закидывайте удочку самым последним! — велела Розовая Шаль.
— Как прикажете, — согласился я.
— Так нужно, — безапелляционным тоном заявила барышня.
Я отыскал глазами Марию Антоновну. Фельдмаршал оставил ее, и она разговаривала с Дмитрием Владимировичем Нарышкиным. Сторонний наблюдатель ни за что не подумал бы, что говорит муж с женою. Они выглядели, как два устроителя карнавала, обсуждающие, все ли хорошо или что-то идет не так. Глаза мужа безучастно скользили по декольте. Ревновать Марию Антоновну можно было к кому угодно, только не к законному супругу.
Вдруг я заметил князя Адама. Он рассказывал что-то смешное в кругу офицеров, явно стараясь снискать симпатию у графа Каменского — военный губернатор был в числе слушателей.
— Друзья называются, — процедил я сквозь зубы.
— Вы делаете мне больно! — напряженным голосом произнесла барышня.
Я обнаружил, что сжимаю ручку Розовой Шали. Она обратила на меня черные выразительные глаза, и я вновь вспомнил слова Нарышкиной «Смотрите, не увлекайтесь!». Я несколько смутился, и мой взор остановился на полуоткрытых пухленьких губках. Мелькнула мысль: сделать вид, что не расслышал наказа Марии Антоновны.
Я вздохнул, снова нашел среди разряженных гостей княжну Нарышкину и, мучаясь учащенным сердцебиением, старался любоваться ее изящной шейкой и белоснежными, открытыми для всеобщего обозрения плечами.
— Граф! — Ко мне подошел князь Чарторыйский. — Как твои раны?
— Уже забыл о них, — слукавил я.
— Представишь нас? — Он указал глазами на Розовую Шаль.
Я испугался, что Чарторыйский, узнавший с утра о моем амуре с Нарышкиной, начнет ухаживать за дамой в розовой шали, и сказал:
— Моя избранница неразговорчива.
Князь Адам с удивлением дернул плечами, весело подмигнул мне и заметил:
— Пожалуй, это бесценное качество. Что ж, не буду мешать. Счастливого безмолвия!
Он хотел отойти, но натолкнулся на графа Каменского.
— Вы знакомы? — спросил фельдмаршал князя Адама.
— Ваше сиятельство, это граф Воленский Андрей Васильевич, кавалер ордена Святой Анны первой степени, — ответил тот военному губернатору и добавил: — В минувшем году он оказался в команде сэра Нельсона. С гордостью отмечу, ему обязаны мы тем, что английская эскадра громила Копенгаген, а не российский флот.
— Довольно-довольно, ваше сиятельство. — Я поднял руку.
— Граф скромничает, — сказал князь Чарторыйский. — Друзья прозвали его Воленс-Ноленс. Отчасти из-за фамилии, но в большей степени за то, что наш друг вечно попадает в передряги.
Фельдмаршал рассматривал меня с доброжелательным любопытством, покусывая вытянутые стрункой губы.
— Вот, значит, с кем довелось танцевать, — промолвил он.
Я постарался вложить в ответный взгляд максимум презрения, затем поклонился и, взяв под руку Розовую Шаль, сказал:
— Что ж, ваше сиятельство, вы бросили меня на поле боя.
И мы отправились с Розовой Шалью в другой конец, где участники танца готовились разыгрывать новую фигуру. Передвигаясь по периметру зала, мы поравнялись с кружком во главе с Новосильцевым.
— Как?! И вы здесь? — вскинул брови Николай Николаевич.
— А вы только приметили?! — парировал я. — Здесь же творится история!
— Но как же ваше утреннее недомогание? — спросил он.
— На больной заднице долго не усидишь, — сказал я так, чтобы услышали только мы двое, и, стрельнув глазами на барышню, добавил: — Тем паче что история ждет.
Новосильцев хотел что-то ответить, но мы уже удалились.
— Андрей Васильевич! — услышал я знакомый голос.
Обернулся, увидел Михаила Илларионовича Кутузова и… обомлел — за спиной его в зеркале в полный рост отражалась моя спутница. Ее матовые плечи оказались открыты; золотистый поясок, высоко перехватив муслиновую тунику, подчеркивал пышную грудь и смелое декольте; розовая шаль переместилась на талию и, нарочно натянутая свободной рукой, облегала тело так, что сделались чересчур наглядными волнительные изгибы бедер и ягодиц. Барышня больше походила на Афродиту, выходящую из морской пены, чем на гостью придворного вельможи.
Михаил Илларионович что-то говорил, а что — я не уразумел, все мимо ушей пропустил, лишь последние слова генерала от инфантерии уловил.
— Ну, смотрю, тебе не до меня, старика! Правильно, твое дело молодое! Ты заходи в кадетский корпус. Я частенько бываю там, не могу в поместье усидеть. — Он пожал мне руку и похлопал по плечу.
Сгорая от стыда, я последовал дальше за Розовой Шалью. Я оглядывался с мнимым равнодушием, а про себя сердился на княжну Нарышкину за устроенный розыгрыш. Из-за ее прихоти я неприлично повел себя с Михаилом Илларионовичем, который в бытность мою кадетом руководил Сухопутным кадетским корпусом.
Не сдержавшись, я оглянулся, — Кутузова не нашел, зато заметил, что к компании графа Каменского и князя Чарторыйского присоединился хозяин дома, и все они от души смеялись над какими-то — не в мой ли адрес? — остротами. Михаил Федотович уже не жевал губы, а веселился самым естественным образом, глаза его влажно блестели, он держал Дмитрия Львовича под локоть и смотрел на него с умилением.
Вдруг я поймал себя на мысли, что военный губернатор гармонично смотрится в этой компании, и понял, как нелепо прозвучала бы моя жалоба на Михаила Федотовича, случись докладывать о его выходках государю. Царь потребовал бы от фельдмаршала объяснений, а тот поведал, как заметил на Караванной неизвестного, пробиравшегося через черный ход к княжне Нарышкиной. «Да-да, ваше величество, именно к Марии Антоновне…»
Да государь, пожалуй, еще и наградит фельдмаршала за то, что наказал нечестивца, не придавая дело огласке!
Дверь в конце зала перегородили ширмой, за которой спрятались дамы. Лакеи раздали кавалерам удочки, и те выстроились в очередь. Памятуя наказ Розовой Шали, я встал последним.
Первым «удил» новый распорядитель по фамилии Григорьев. Он закинул удочку за ширму, оттуда донесся женский смех, и выбежала ухватившая его наживку баронесса Мако. Заиграла музыка, и Григорьев с дамой пустились в пляс. Остальные кавалеры по очереди забрасывали свои удочки и со смехом отправлялись танцевать с наугад пойманными «рыбками».
Я волновался, что Розовая Шаль по ошибке схватится за чужую удочку и достанется другому кавалеру. Каждый раз с замиранием сердца следил я за тем, кто выскочит из-за ширмы. Розовая Шаль так и не появилась. Наступила моя очередь, и я знал, что она осталась за ширмой одна.
Я закинул удочку, леса сразу же натянулась. Но Розовая Шаль не выбежала. Вместо этого она тянула за лесу так, чтобы провести меня до края ширмы. Я растерялся, оставшись один на виду у любопытных гостей, но девичья рука, ухватив меня за рукав, утянула за собою.
— Идемте, — скомандовала барышня, решительно отворив дверь.
Мы шли через анфиладу комнат, пока не оказались в кабинете перед закрытыми дверями.
— Дальше сами. — Барышня остановилась у открытой двери и кивнула. — Видите портьеры?
Она подтолкнула меня. Я прошел из кабинета в комнату с камином и коллекцией курительных трубок, разложенных под стеклом на специальных столиках. Двинувшись дальше один, я расслабился, дал волю чувствам и тотчас заметил свое отражение в зеркале: а так как чувства мои определялись саднящими ранами на ягодицах, то и выражение лица оказалось соответствующим. Да еще эта глупая удочка!
Мелькнула мысль: «Господи, что я тут делаю?!»
Только что с презрением думал о фельдмаршале, а сам-то чем лучше? Я же мечтал быть представленным государю, стать верным слугой царю и Отечеству! А сам посягаю на самое сокровенное, чем владеет Александр Павлович!
Я развернулся в обратную сторону, но, когда положил ладонь на дверную ручку, раздался лукавый голос:
— Вы не заблудились?
Княжна Нарышкина в легкой сорочке стояла между портьерами. Я неуверенно шагнул к ней, и тут она подбежала ко мне, взяла за руку и повела в опочивальню. Шутка зашла чересчур далеко. Нужно было остановиться! Я прошептал:
— Простите, Мария Антоновна…
Она не дала мне закончить. Ее мягкие губы оказались на вкус сладкими, словно приправленными восточными пряностями. Сорочка легко соскользнула на пол. Обнаженные груди прижались ко мне, — чертов мундир мешал! Я отбросил удочку. И в четыре руки мы быстро расправились с моей одеждой. Княгиня увлекла меня на широкую кровать под балдахином.
Верный слуга царю… это не в духе времени…
Служить Отечеству — да!
Глава 4
Потом мы лежали на боку друг против друга.
— Странное дело, — промолвила Нарышкина. — Ты находишься при дворе, но держишься особняком…
— В каком смысле?
— Ну… так, словно не ищешь ни чина, ни звания…
— Не ищу.
— Хитер.
— Поверь, Маша, нет здесь никакой хитрости…
— Ждешь, когда фортуна сама тебя найдет.
— Право, я ничего такого не жду.
— Твой друг Поло, — сказала она, — никогда не возымеет успеха в своих начинаниях. Слишком горячая голова. Александр никогда не согласится на резкие меры, он чересчур мягок. Помни об этом. Предлагая государю умеренные решения, постепенные шаги, ты добьешься большего расположения.
— К чему этот разговор? — с наигранным возмущением спросил я.
— Он пьет кофе с доверенными друзьями. Их четверо, — продолжила княжна, пропустив мимо ушей мою реплику. — Но есть одно свободное кресло. Оно обещано Лагарпу, но я поговорю о тебе с Александром, и ты займешь это место по праву. А Лагарп… катился бы в Швейцарию!
— Какое кресло? — промолвил я с досадой, и вдруг меня осенило. — Послушай, ты не напомнишь, что за торжество будет в Москве двадцать восьмого октября?
— Ах, скукотища. — Она очаровательно сморщила носик. — Открытие водопровода.
Водопровод! Heus-Deus! Так что же хотят заговорщики? Отравить воду?
— А ты поедешь в Москву? — спросил я.
Нарышкина приложила указательный палец к моим губам и продолжила:
— И должность товарища министра юстиции пока свободна. На нее твой друг Новосильцев метит…
— Он же уже статс-секретарь, — буркнул я.
А про себя размышлял о том, как поскорее отделаться от обворожительной княжны. Заговорщики вознамерились отравить Москву — ну что еще можно сделать с водопроводом, чтобы Россия содрогнулась от ужаса? Нельзя было терять ни минуты!
— Одно другому не мешает, — продолжила Мария Антоновна. — Но отчего бы тебе не занять это место?
Она вновь принялась целовать меня. Сердце, еще не угомонившееся после любовной схватки и встревоженное ужасными догадками, забилось с новою силой, и я малодушно смирился с поцелуями. Что ж, до открытия водопровода в Москве еще две недели. И я бросился в новую баталию, грозившую равно сладкими и победой и поражением.
Я перевернул княжну на спину, склонился к ней… и вдруг раздался требовательный стук в дверь.
В одно мгновение мы оказались на ногах. Я ринулся за одеждой, но Нарышкина без церемоний вытолкнула меня за дверь голым, а мои вещи, брошенные у входа, поддала ногою. Сгорая от стыда, я склонился за ними, даже не успев разглядеть того, кто стучал. А когда выпрямился, ко мне прильнуло упругое тело, рот оказался в плену настойчивых губ, мою руку властно схватили и закинули за чью-то спину, вторая же моя рука опустилась на податливые ягодицы, и одежда вновь посыпалась на пол. Скрипнули двери, и, скосив глаза мимо иссиня-черных тирбушонов, я увидел изумленные физиономии графа Каменского и князя Чарторыйского.
Розовая Шаль — а это конечно же была она — отпрянула от меня и вскрикнула, словно только сейчас заметила посторонних. Повизгивая и размахивая руками, она заметалась по кабинету, словно не знала, куда лучше спрятаться: за маленькую ширму перед камином или под стол с коллекцией курительных трубок. Я рывком ухватил первую попавшуюся вещь с пола, чтобы хоть как-нибудь прикрыться. Это оказался платок…
Розовая Шаль тем временем юркнула в опочивальню, где осталась княжна Нарышкина, и напоследок громко хлопнула дверью.
— Я же говорил, — сказал князь Адам. — Воленс-Ноленс!
Круглая физиономия графа Каменского сделалась пунцовой. Он смотрел на меня исподлобья тяжелым, ненавидящим взглядом — давеча ворковал с Розовой Шалью, а теперь увидел, что и с этой барышней я его обошел.
— Я не виноват… — вымолвил я. — Как-то так получилось…
— Воленс-Ноленс, — с улыбкой повторил Чарторыйский.
Он взял графа под локоть, тот вышел из злобного оцепенения, и они ретировались в кабинет.
Оставшись один, я поднял руку с платком, чтобы отереть взмокший лоб, но тут вновь заглянул князь Адам. Я быстро прикрыл естество, Чарторыйский воскликнул:
— Какой пассаж! — и скрылся окончательно.
Обессиленный, я плюхнулся в кресло и тут же подпрыгнул, как ужаленный: дали знать о себе саднящие ягодицы.
Наскоро одевшись, я отправился в обратный путь. Из опасения догнать военного губернатора или князя Адама я ступал осторожно и потому неслышно подкрался к комнате, откуда доносился голос Михаила Федотовича.
— Зачем вам это? — спросил он кого-то.
Уверенный, что граф беседует с Чарторыйским, я застыл за углом и обратился в слух. Совесть мучила укорами, но я успокаивал ее тем, что прячусь не из шпионских побуждений, а исключительно из-за нежелания столкнуться с этими господами после случившегося конфуза.
Впрочем, глупо было себя обманывать. Я хотел знать, о чем говорил князь Адам с графом, особенно после того, как нынешним утром узнал от меня об участии военного губернатора в заговоре.