Я несколько раз за время пребывания в Перу возвращался туда. И понимал, и понимаю – так и надо жить – в Любви…»
Двенадцатый день
Страна вечной маньяны
«…Не могу не рассказать об одной из основных особенностей перуанцев – они никогда никуда не спешат. Первый завтрак гостиничный… Официант надолго куда-то пропадал, задумчиво барражировал меж столиков, погруженный глубоко в себя, да еще, наверное, в философские мысли «о вечном»… Принеся нам традиционный омлет, очень этим гордился – вот, дескать, я ж – принес… На вопрос – а где же салат? – отвечал красноречиво совсем погрустневшим ликом и обиженно скрывался в недрах кухни. Минут через 15 салат все-таки возникал. Потом мы опрометчиво решили выпить кофе. На хорошем таком, красивом испанском нежно ему вещаем: «Сеньоре, пар фавор, дос кафе…» Официант при этом впадал в глубочайшую меланхолию и тихо, обреченно удалялся в никуда… Минут через десять, случайно попав в поле нашего зрения, подвергался неделикатной с нашей стороны атаке – милый, где же наш кофе-то? Вздернув гордо оскорбленную индейскую головушку, снова исчезал, взлелеивая обиду смертную… Минут еще через 10–15, случайно опять же нас заметив, он, совсем уже впав в бескрайнее уныние, приносил наконец-то кофе – против воли, подчиняясь грубейшему насилию… Гринго, что с них возьмешь… Мы очень смеялись. Правда – не злились, не раздражались – просто смеялись, и все… Они – такие. Есть у них в лексиконе удивительное, волшебное, прямо-таки святое слово – «Маньяна…». Что в переводе означает: «Потом, позже…». Что в свою очередь уже значит: «Никогда…». Очень мы это хорошо поняли и прочувствовали. И когда от таксиста гостиничного, который должен был нам выдать девять долларов сдачи, услыхали тоскливое его «Манья-а-на…» – весело переглянулись, перемигнулись… Так и почили наши девять долларов навсегда – в Великой Маньяне… Ну, а у нас не было никакой маньяны. Мы были здесь и сейчас, и летели по стране дальше…»
Двадцатый день
Знания иных миров?
…Очень давно (зимой 1968 года…) мне, пятикласснику, повезло, посчастливилось. В компании со старшим братом и во главе с матерью попали мы аж в самый стольный град Москва. Да еще на Центральное телевидение. Существовала тогда телепередача для детей «Тайны вопросительной страны». И вот каким-то образом… Да не каким-то, а вполне определенным – в конце каждой передачи давалось «домашнее задание», которое мы с братом и выполнили. Я только кряхтел да сопел, пока брат на альбомном листке изображал «задание» – рисовал универсальную машину, легко летающую по воздуху (да и в космосе.), плавающую на воде и под ней, едущую по земле, пробирающуюся под землей, бегающую, прыгающую… В общем, шедевр технической мысли. Нарисовали, послали на адрес передачи и… забыли успешно.
И не устану повторять – случаются чудеса. Через некоторое время мать прибегает из школы, счастливая, кричит, размахивая каким-то письмом: «Собирайтесь, мы в Москву едем!» Это, значит, телевидение официальное приглашение нам выслало, на адрес школы. Ну, мы и поехали…
Вы скажете – а при чем тут Перу, Наска, Ика, инки, все эти древние чудеса и знания… Да просто все, и очень даже «при чем». На эту передачу был приглашен замечательный советский писатель-фантаст Александр Казанцев. Удивительный человек, который помимо многих своих увлечений занимался еще и собиранием поразительных глиняных статуэток «догу», которые считаются японскими, потому что обнаруживаются именно там, хотя к Японии, по мнению очень многих, отношения имеют мало.
Снова говорю – мне повезло. Я прикасался к этим фигуркам, держал их в руках, рассматривал. Угадывая в сооружении на месте головы гермошлем, очки со светофильтрами… Было ощущение, что все подобные фигурки будто раздуты изнутри, накачаны воздухом. Это было очень похоже на скафандр космонавта – и три отверстия около рта вполне могли служить местами присоединения дыхательных трубок, переговорных устройств.
Никогда не приходило в голову вам: а почему это японцы – такая высокотехнологичная нация? Не были ли им тоже – некогда – привнесены знания иных миров? Ведь до японцев их острова населяли айны, немногочисленным числом еще обитающие на Сахалине? Причем людьми они были куда скорее славянской внешности. Или дзены, сменившие их на японских островах – по их останкам доказано, что и те были совсем не монголоидного типа?
По древней же мифологии японцев, их острова возникли в результате неведомого космического катаклизма, «огня, пришедшего с неба». Конечно, скажете вы, вполне возможно, это было тривиальное извержение вулкана. А если нет? Если и там когда-то потерпел катастрофу какой-то космический бродяга?
Как и в истории с Тунгусским метеоритом, Александр Казанцев до конца дней был глубоко убежден, что это не огромный метеорит, занесенный на Землю из космических непостижимых глубин, а межзвездный корабль из иных миров.
Все это мне остро припомнилось именно в Перу, когда решили полетать над пустыней Наска, рассмотреть гигантские рисунки, видимые только с высоты, неизвестно кем, когда и для чего именно созданные?
Полет был волшебный… Мы вообще любим летать. В крови, может, это – не знаю… В генах. Отцы-то летчиками были военными. Транспортниками. Правда, по сравнению с их небесными «монстрами» – «Сессна», на которой нам предстояло лететь, выглядела комариком невзрачным. Чуть побольше автомобиля. И – полетели.
Я с Ириной сидел сразу за двумя пилотами, сзади – индеец с своей «индейкой». Лет по 20 им было, радостные такие, все целовались да щебетали.
Забухтел мотор, и сверкающий на солнце радужный диск пропеллера повлек нас вперед и вверх, навстречу новому, чудесному, загадочному, и воспарили мы на трепещущих крылышках «Сессны» – над историей веков.
Пока летели до пустыни – нормально все было. С индейцами, восседающими позади нас. Щебет, восторги, фотосъемки. А вот как самолетик к пустыне подобрался да начал виражи закладывать – притихли что-то наши соседи сзади. Оборачиваюсь, смотрю – все… Не до красот, поцелуев, фотографий. Не до любви даже – отвернулись друг от друга, согнулись, позеленели – да ну исторгать из себя желание любоваться рисунками наска в пакеты, переданные им ухмыляющимся пилотом, который на нас так внимательно взглянул, улыбнулся и спросил утвердительно: «Русо?..» «Русо, русо», – радостно закивали мы… Тогда летчик уважительно эдак показал нам одобрительно большой палец руки, покивал благосклонно, а на тех, позади, только рукой махнул презрительно – слабаки, мол…
И вот она, Наска, вот – рисунки…
Их около тридцати – колибри, ящерица, паук, кондор, обезьяна, цветы… Всего около 13 тысяч линий и полос, около 700 геометрических фигур в виде трапеций и треугольников, примерно сотня спиралей. Что, откуда, когда, зачем – вопросов масса, ответов гораздо меньше, причем они зачастую противоречивы. И обнаружены-то они были только в начале ХХ века во время авиационного полета.
Исследователей сей загадки было много. Мнений и выводов, соответственно, тоже. Кто-то считает, что рисунки эти начали появляться еще до 2 века нашей эры, во время существования цивилизации Наска – была и такая, канувшая в небытие. Другие – что они возникли до 12 века нашей эры, именно в то время, когда в долине появились инки… Что это – астрономические задачи, указатели, знаки поклонения чему-то или кому-то неведомому? Зашифрованные письмена, послания…
Обо всем этом думал я, судорожно сжимая фотоаппарат (у нас его потом украли в Лиме, вместе со всеми фото). И вспоминал и Тунгусский метеорит, и столбы Стоунхенджа, каменные изваяния острова Пасхи. А еще я вспоминал инков, их великую, загадочную империю. Может, действительно, так и было – пришли к ним Боги с Неба? В огне, дыму, грохоте. Потерпел крушение корабль из глубин Вселенной, рухнул в Перу? Кто-то выжил… Может, их несколько было, может – один только уцелел? И понял, что надо жить дальше, выживать в этом неведомом ему, чуждом, непонятном мире, среди чужих существ? Может, именно себя он изобразил на одном из камней – с огромной головой, составляющей треть всего его роста? Себя, с тоской глядящего в телескоп на недосягаемое теперь небо, разглядывая крошки звезд, с которых он прибыл сюда?
И это существо – бог, пришелец, занесенный сюда волею судьбы, – может, еще до инков, во времена племен кечуа, или того ранее – мочико, не зная языка, обычаев, вообще окружающего нового для себя мира – обосновался там – богом ли, наставником, просто другом. И стал обучать, привносить знания, старался оставить после себя учеников, последователей, может, даже потомство?!
Интересный факт – у племени индейцев Перу мочико была традиция как можно сильнее, длиннее вытянуть череп. Помните, рисунок «яйцеголового» на камне с непропорционально большой головой? Рисунки на камнях городка Ика, учебные пособия по пересадке сердца, мозга? А вдруг таким образом неведомый пришелец пытался продлить себе жизнь, готовя подходящее вместилище для своего мозга? Не из жажды жить вечно – из жажды познания, обучения, истины… И кто бы отказал предоставить богу свое тело? Величайшая, священная Честь…
Получилось ли у него?.. Неизвестно. Но то, что семян знаний великих было высеяно в благодатную и благодарную почву Перу бесконечное множество – медицинских, географических, астрономических, массы других, и что они взошли и принесли плоды – это несомненно…
…«Сессна» заходила на посадку, облетев загадочную пустыню. Индейцы позади оклемались и даже несколько смущенно подхихикивали. А я все вспоминал и вспоминал рисунки пустыни Наска, особенно тот, которого так и называют – «Астронавт», тридцатиметрового. И представлял того, неизвестного, большеголового – не под его ли руководством или завещанию, были сооружены все эти гелиоглифы в пустыне, для будущих поколений… Или как знаки «для своих» – я здесь, я здесь был, и вот он, каков этот мир – не пролетайте мимо, приглядитесь, познакомьтесь…
Двадцать второй день
Куско – это Пуп
«…Хочу напомнить, что перевод «Куско» с диалекта кечуа – это «ПУП». Очень точно – действительно – пуп земли. Начало всех начал. Я полностью солидарен с перуанцами. Мы были в Куско тогда, когда еще не было любопытных туристов и туда ветром заносило только особо любопытствующих исследователей и путешественников – как вот нас. Поэтому для нас это был оазис «пупизма», то есть родоначалия всего и вместилище тайн и загадок.
Это было магическое путешествие. Около часа самолетом до Куско – и мы уже на высоте около 4 тысяч метров, что не преминуло моментально сказаться на наших некрепких, чахлых по сравнению с индейскими, организмах. Хватали воздух ртами, как рыбы, выброшенные из воды на берег, сердце то замирало скорбно, то норовило выпрыгнуть из груди на волю, подташнивало…
День отводился на акклиматизацию, привыкание к непривычным условиям. Нам бы отлежаться, оклематься, да куда там… Это же Перу, это же Куско, это же… постоянный щенячий восторг. Исследовали город, раскинувшийся в зажатой меж гор долине и рассыпанного по склонам окружающих Анд нагромождением слепленных друг с другом домов – ласточкиных гнезд. Полюбовались собором, воздвигнутым испанскими конкистадорами на главной площади города. Красив, пышен, величественен. Одно слово – испанцы… Ну любили они роскошь, куда деваться. Так же красивы были и старинные дома в колониальном стиле, как и в центре Лимы. Поухоженней как-то Куско показался в сравнении с нынешней столицей, поуютней, что ли. Скорее всего оттого, что меньше гораздо он размерами, чем Лима.
Позже, вечером, поужинали в Куско в ресторане, где играл ансамбль народной перуанской музыки. С танцами ритуальными, индейскими. И вот во время одного такого танца («Вызов дождя» назывался вроде…) подлетает к столику нашему девица бойкая, дьяволицей рогатой обряженная, и ну ручками ко мне завлекательные движения производить… Я не понял поначалу, начал сдуру ей деньги совать, «соли» местные. А она возмущенно так головкой рогатой затрясла, за руку тянет – пойдем с нами плясать. Седина в бороду – бес в ребро. Поскакал за ней вприпрыжку, козликом юным… Когда опомнился – поздно было. Воздуху-то нет, сердце где-то в горле трепещет именно горлицей заполошной, в глазах темно. Говорили же – никаких резких телодвижений в горах, никакого вина, никаких курений. Забыл в кураже… Вот оно боком и вышло – не помню, как до стола добрался, в глазах тьма… Ну все, думаю, тут я богу местному кукурузному (или богине? Лучше бы, конечно, богине) свою душу и вручу на долгую добрую память. Ладно… Музыканты подарили на прощанье диск свой, там и песенка есть замечательная с советских еще времен «сорокопяточки» – «Эль Кондор Паса», может, помните?
В общем, довели меня дамы, болезного, под белы рученьки до гостиницы, выходили. Да, совсем забыл – об актуальненьком, по поводу выхаживания да выживания – в горах. Я про листья коки. Слышали, наверное, о таком растеньице? Конечно, слышали. Ну да это в Европах наших – криминал, а здесь, в Перу – вполне естественное явление. Никаких запретов – даже наоборот, очень рекомендуют. Потому что понимают прекрасно – в разреженном горном воздухе, особенно приезжим, непривычным – без листьев коки не выжить. Поверьте, это так и есть. Никакого там опьянения, тем более наркотического, и в помине нет. А вот сил да энергии прибавляет здорово. И дышать становится полегче. Так что здесь, в Куско особенно, во всех магазинах, кафе, ресторанах да гостиницах на входе обязательно стоят тарелки, миски, тазики с листьями коки – пользуйся. И платить за это ничего не нужно. В гостинице, где мы остановились, прибыв в Куско, – замечательная гостиница, уютная очень, вся внутри резного дерева, фонтан в вестибюле, еще с инкских времен сохраненный – так вот, у стойки регистрации рядом с листьями коки стоял всегда горячий термос с чаем из нее же. Вот так там пришлые и выживают – листья, чай, таблетки от горной болезни – и можно дышать, можно жить дальше…
А утром – на машине два часа до селения Урубамба (так и река называется, на которой он стоит), оттуда – по узкоколеечке до Агуас Кальентес тоже вроде около двух часов с потрясающими воображение видами отвесных великих Андских гор и скачущей на протяжении всего пути чуть не под колесами поезда бешеной Урубамбой – и мы у подножия Мачу-Пикчу».
А по дороге любовались изобильными кукурузными полями, уже шел сбор мамы сары и грудами лежали початки самой пестрой расцветки.
Дружелюбные индеанки выбегали на дорогу и знаками предлагали – маму сару в любом количестве и любого цвета, но наш водитель гордо и с достоинством показывал еще более откровенным жестом, что нечего тут отсебятину разводить. Мол, этих русских мы упакуем и сами лучшим образом. И действительно – на первой же остановке важно достал ленты с кармашками, в каждом кармашке по пять-шесть зернышек маиса разных сортов. Это невероятное изобилие стоило 20 солей (на наши российские около двухсот рублей). К слову сказать, на эти деньги можно было по дороге купить пару буртов кукурузы вместе с одиноко бродившей ламой…»
Двадцать пятый день
Инки и черная кукуруза
Черная мама сара для древних племен индейцев (мочика и кечуа) были необходимейшим продуктом, хотя кукурузный хлеб пекли из светлого сорта, и кормили скот белой кукурузой. Черная ценилась и сейчас ценится много больше.
У мочика и кечуа початки и той, и другой кукурузы были очень маленькими – по четыре сантиметра, на стебле было один-два початка.
Инки к сельскому хозяйству относились с размахом. Завоевав кечуа, они тут же перестроили и сельское хозяйство, создали ирригационную систему мелких оросительных каналов, стали селекционировать кукурузу – именно в 11 веке появились новые сорта маиса.
Теперь собственником земли – впрочем, как и всех остальных средств производства империи – становился инка. Все обрабатываемые земельные угодья общин всегда делились на три основные части: «земли инки» (правитель государства сам, а иногда через специальных чиновников распоряжался, куда пойдет собранный с этой части земли урожай) и «земли Солнца» (урожай с них шел в распоряжение жрецов и на нужды культа). И лишь урожай, собранный с земель, которые принадлежали общине, шел на удовлетворение потребностей ее жителей.
Как в доинкские времена, так и в Тауантинсуйу, каждый взрослый мужчина в деревне – пурех – получал земельный участок для обработки. Размеры надела, называемого «тупу», зависели от того, сколь велики были угодья данной общины. Женатый мужчина – глава семьи – получал один тупу (обычно площадь его составляла примерно 30 аров), женщина имела право на половину тупу. На своем тупу каждый пурех работал с семьей, однако иногда по сложившейся в Андах традиции ему помогали соседи. Земли правителя и Солнца обрабатывались общинниками сообща. Этот вид общественных работ в Перу назывался «минка».
Именно сельскохозяйственные работы, и ничто другое (даже не военные походы), определяли ритм жизни гражданина империи. Пурех – рядовой житель государства «сыновей Солнца» – часто бывал солдатом, однако в глубине души – особенно по характеру мышления – он всегда оставался крестьянином. Труд земледельца в Андах в целом был довольно разнообразен. Во всех областях империи: на влажных тропических землях, расположенных вдоль Амазонки, в засушливых низовьях перуанского взморья – везде выращивали огромное множество самых различных растений.
Продолжая традиции своих предшественников, инки соорудили в страдающих от засухи районах Косты огромные, эффективные ирригационные системы. Верхушка империи уделяла исключительное внимание орошению земель. Строительство и расширение ирригационных систем – каналов и водоемов – в древнем Перу находилось в ведении большого количества государственных служащих инкского «водного хозяйства».
Инки сумели развернуть интенсивное земледелие и в центре своей территории – в районе Сьерры, где в высокогорных долинах к небу вздымались горные исполины и простирались суровые горные плато. Именно здесь, в этих, казалось бы, неблагоприятных для человека природных условиях, перуанские индейцы со временем применили одно из самых значительных своих изобретений – знаменитые террасы – «анденес». Эти расположенные в виде ступеней террасы, созданные руками человека, позволяли приспособить для растениеводства крутые, ранее непригодные для земледелия склоны. Одновременно террасы инков укрепляли почву на склонах и тем самым препятствовали ее эрозии.