– Хорошо, вы схватили нож, вынули розовую салфетку…
– Нет! Какая розовая салфетка!
– Бумажная, трехслойная, яркая, с золотой надписью «Монте-Карло».
– Где я мог ее взять? Надеюсь, вы понимаете, что я не таскаю подобные изделия в кармане!
– Там банкет был, – усмехнулся Станислав, – небось со стола прихватили. Вас смущает качество салфетки? Вы признаете факт убийства, но отрицаете, что нож был завернут в ярко-розовую бумагу? А во что вы его замотали?
– Идиоты! Я никого не убивал! Ножа не видел!
Там же должны быть отпечатки!
– Есть, они ваши.
– Нет!!! Этого не может быть!
– Вот документ от эксперта.
– Это подделка! А свидетельница актриса, плохая, тупая, ей никто не поверит.
– Я вовсе не дура, – обозлилась я, – и видела Драку.
– А я тебя не заметил! Как ты, интересно знать, мимо прошмыгнула?
– Просто тихо стояла за занавеской, никуда не ходила!
Внезапно Сергеев расхохотался, а я испугалась.
Кажется, у него начинается истерика. И тут Архип резко оборвал смех.
– Вот что, – обратился он к Станиславу, – тебе меня не обломать. Сто раз спросишь – тысячу отвечу: да, дрался, не утерпел. Ненавидел Волкова, он мразь, каких мало, а певица Минна… Впрочем, какая она певица. Да, я пнул Романа ногой. Но не убивал! Нет! Отчего в твою тупорылую голову не пришло простое соображение: если эта растрепанная идиотка не твоя подстава и она видела из укрытия драку, то там мог быть еще кто-нибудь, сопел себе тихонько в углу. А потом, приметив, что я ушел, а Волков валяется без сознания, воткнул в говнюка нож. Избавиться от Романа хотели многие, орудие убийства мне просто подсунули!
– Певица Минна утверждает, что преподнесла вам нож с выбросным лезвием на день рождения.
Это правда?
– Мама родная! – закатил глаза Архип. – Да меня поздравили больше пятисот человек! И каждый подарок припер По-вашему, я могу вспомнить, кто что мне вручал?
– Нож ваш?
– Не знаю.
– То есть?
– – Может, мой, а может, нет.
– Как же так?
– Очень просто. Мне дарят много всякой ерунды: VIP-наборы, календари, ручки, еженедельники. Полно мелочей, и ножи есть, я им счет потерял.
– Но певица Минна…
– Безголосая коза Минна, – отчеканил Архип, – могла сама спокойно прирезать Романа.
– Своего продюсера?
– Да. Он платил ей копейки, бил, унижал при всех, сколько раз я, дурак, защищал ее, трясогузку!
Между прочим, я уже один раз наподдал Волкову, но тому мало показалось! Снова приперся!
Рагозин взял со стола скрепку и принялся разгибать ее. Архип молча смотрел на него, потом вдруг зло спросил у меня:
– Ты одна там стояла?
– Да.
– Уверена?
– Ну, – промямлила я, – в моей занавеске да, но там еще имелась другая, и в ней что-то вдруг зашуршало, потом в щели между полом и тканью мелькнуло нечто, мышь, наверное?
– А если крыса? – очень тихо протянул Архип. – Большая, в человеческий рост, с ножом, а?
Ты подстава или нет?
– Помолчите, Сергеев, – крикнул Станислав, – тут вопросы задаю я.
– Еще успеешь удовлетворить свою жажду познаний! – рявкнул Архип.
Станислав на минуту растерялся. Было понятно, что он привык иметь дело в своем кабинете совсем с иными людьми: сломленными, испуганными, боящимися ненароком обозлить милиционера. А сейчас перед ним стоял уверенный в себе мужчина, умный, не потерявший головы, такой, даже если и убил, ни за что не признается, а уж коли считает себя невиновным, то будет отстаивать свою честь до конца. Впрочем, имея другой характер, Архип вряд ли сумел бы достичь в жизни того, чего достиг.
Вдруг Сергеев улыбнулся, на его лице появилась именно улыбка, а не ухмылка. Мне внезапно стало понятно, что в обычных обстоятельствах он, скорей всего, душка, балагур, любитель женщин, вкусной еды и хорошей выпивки, гедонист, душа компании.
– Так ты подстава? – повторил он, глядя мне в лицо.
– Нет! – возмутилась я. – В милиции не работаю. Я пишу детективы под псевдонимом Арина Виолова.
Взгляд Архипа изменился.
– Арина Виолова.., видел что-то на столе у Полины, она такое читает.
Дверь в комнату распахнулась, появился конвойный.
– Уведите, – велел Станислав.
Архип встал.
– Разрешите сделать заявление? – спросил он.
– Хорошо, – кивнул Рагозин, – заявляйте!
Сергеев ткнул в меня пальцем.
– Казакова, шестнадцать, найди Сергея Крыжовникова и скажи ему: «Подключай зеленую мартышку».
– Уведите его немедленно, – разозлился Рагозин.
Выйдя на улицу, я поискала глазами хоть какое-нибудь кафе, увидела вывеску «Булочка», вошла внутрь, заказала латте [5] и уставилась через большое стекло на мечущихся по тротуарам прохожих.
Мне что, и впрямь ехать на улицу Казакова с дурацким сообщением о зеленой мартышке? Может, Архип просто решил мне отомстить за то, что я опознала его?
Резкий звук мобильного заставил меня вздрогнуть.
– Вилка, – зарыдала Лариска, – ты где?
– Ну, в общем, не так далеко от тебя.
– Майя.., ужас.., я не переживу… Что делать?
Что?
– Лара, объясни спокойно, – попыталась я вразумить подругу, но Лариска говорила ужасное:
– Она.., повесилась.., она…
– Кто? – похолодела я.
– Майя, – прошелестело в ответ, и мобильный «умер», у него полностью разрядилась батарейка, даже странно, что этого не произошло раньше. Сотовый не «ел» два дня, хотя я ведь им не пользовалась.
– Еду, – заорала я, вскакивая на ноги, – уже в пути!
Колченогий столик затрясся, чашка перевернулась, кофе потек на пол, но я, не обращая никакого внимания на произведенный беспорядок, полетела, не разбирая дороги, к метро.
Глава 7
В квартиру Лариски я вбежала еле живая и, ухватив подругу за плечи, заорала:
– Где Майя?
– В комнате заперлась, – прошептала Ларка.
Железные пальцы, сжимавшие мое горло, ослабели. Я обвалилась на стоящий в холле диван и прошипела:
– Ну ты и дура! Напугала меня! Надо же было сказать: «Она повесилась». Что за идиотские, немыслимые шутки!
Лара ткнула пальцем в сторону коридора.
Я вдруг увидела вбитый в стену огромный крюк, а под ним белую толстую бельевую веревку.
– Это что? – ужаснулась я.
Лариска судорожно зарыдала, я потрясла подругу за плечи:
– Попытайся говорить членораздельно.
Лара принялась ломать пальцы. Затем, сделав глубокий вдох, подруга начала выдавать более или менее осмысленные фразы, и я потихоньку въехала в суть проблемы.
Оказывается, Майя, окончательно разругавшись с матерью, решила стать певицей и связалась с Волковым. Уж не знаю, что привлекло продюсера в девочке: хороший голос, незаурядные музыкальные данные, умение танцевать или красота. Но справедливости ради стоит отметить, что на первый взгляд Майя особо не выделялась среди сотен других девочек, мечтавших попасть на музыкальный Олимп. Стройная, кудрявая блондиночка отнюдь не модельной внешности, она спокойно могла выступать на эстраде, одна или в составе какой-нибудь группы. Но мне отчего-то думается, что хитрый Роман собрал о Майе подробную информацию и понял, что ее отец, очень богатый человек, просто прикидывается разведенным супругом. На самом деле он обожает жену с дочерью и даст последней любую сумму для исполнения ее заветного желания. Да еще Майя явилась на встречу в эксклюзивных джинсах и кофточке, в сверкающих колечках, приехала на иномарке, которой управлял шофер. Вот Роман мигом сложил все вместе: симпатичную внешность, небольшие вокальные данные, безудержное желание славы, готовность ради успеха пойти на все и папины денежки. Знаете, звезду можно сделать, имея и меньший стартовый набор.
Хитрый Волков в пять минут задурил Майе голову. Он пообещал наивной девочке всемирную славу и огромные гонорары. Маечка, опьяненная такой перспективой, просто боготворила продюсера, который, не будучи дураком, сразу просить денег у отца будущей «суперстар» не стал. Роман рассудил просто: сейчас ему никто ничего не даст.
Следует сделать с Майей одну песенку, показать девочку по клубам, впихнуть «зонг» [6] в ротацию на какое-нибудь радио, а потом уж идти к папаше и объяснять: "Мы можем потеснить на вершине горы Аллу Борисовну Пугачеву, но лавэ [7] не хватает".
Отец, увидев столь успешный старт дочери, тут же начнет вытаскивать из мошны золотые дублоны, и Волков вернет себе все потраченное с лихвой.
Составив стратегический план, Волков купил для Майи песню. Девочка записала ее в студии, и Роман похвалил Майю.
– Ну, молодец, будешь так работать и дальше, через пару лет станешь лауреатом премии «Золотой граммофон». Завтра же пристрою песню на радио. Смотри не задери нос, когда станешь известной.
Майя пришла домой в состоянии полнейшей эйфории. Весь вечер она рассказывала подружкам о своей удаче, ночь провела без сна, мечтая о славе, а утром, включив новости, услышала о смерти Волкова.
Хорошо, что в этот момент Лариса была дома, потому что девочка сначала впала в истерику, а затем села на стул, сложила на коленях руки и перестала реагировать на окружающих.
Перепуганная Лариса вызвала врача. Доктор сделал Майе укол, велел уложить ее в кровать и пообещал: «Скоро она в себя придет».
Майя и впрямь уснула, а Лариса, слегка успокоившись, поехала в парикмахерскую. Не надо считать ее черствым человеком и плохой матерью.
Лара обожает Майю, но она просто не понимала, кем был Волков для дочери. Лариса совершенно искренне думала: ну, попробовала дочь поиграть в певицу, да, видать, не судьба. Сейчас поспит, успокоится и забудет про глупые идеи.
Но подросткам свойственны категоричные решения и депрессивные настроения. У Майи создалось впечатление, что ее жизнь рухнула, все надежды убиты вместе с Романом, а раз так, то и жить ей незачем.
От непоправимого несчастья спасла неприятная неожиданность. Лариса спокойно села в кресло к мастеру, тот нанес ей на волосы краску, потом смыл. Лара уставилась в зеркало и принялась возмущаться. Вместо оттенка «золотая пшеница» ее волосы приобрели интенсивно рыжий колер, цвет «сумасшедшего лиса, объевшегося морковки». Ларка распсиховалась и уехала из салона, отказавшись перекрашиваться. Всю дорогу до дома она то рыдала, то строила планы, каким образом наказать незадачливого цирюльника, а войдя домой, увидела Майю, которая именно в этот самый момент, надев на шею петлю, собиралась шагнуть с табуретки.
– Умоляю, – истерически выкрикивала сейчас Лара, – поговори с ней, она тебя любит и уважает. Заперлась в комнате! Давно! Молчит! Господи, как бы она из окна не выбросилась!
– У вас первый этаж, – напомнила я.
Но Лариска продолжала рыдать.
– Успокойся, – велела я, – выпей воды, умойся и постарайся замолчать. Девочке плохо, и от твоих визгов ей делается лишь хуже.
Лара, зажав руками рот, побрела в ванную.
Я пошла по коридору в обратную сторону, постучала в высокую двухстворчатую дверь и сказала:
– Майка, впусти.
Следующий час я слушала истерику девочки.
Никаких разумных доводов типа «давай обратимся к другому продюсеру» она не понимала. В конце концов я воскликнула:
– Хорошо! Вы с мамой можете сколько угодно рассказывать всем, что папа с вами больше не живет, но мне понятно – это не правда.
Майя хмуро кивнула:
– Он боится сесть в тюрьму за неуплату налогов и еще того, что у нас все конфискуют.
– Хорошо, значит, звоним сейчас отцу, объясняем ситуацию, просим денег и ищем нового продюсера, их много. Или пытаемся раскручиваться под эгидой известного певца. Вот, допустим, Олег Газманов, похоже, он порядочный человек. Давай к нему обратимся. Не реви, утри сопли и немедленно набирай номер папы.
Майя мрачно уставилась в окно.
– Уже!
– Что?
– Уже беседовали! Мама в салон подалась, а я папке звонить кинулась. Пересказать, что я услышала?
– Да.
– Ну, если опустить все неприличные слова, получится так: «Я воспитывал дочь не для карьеры проститутки. Сам бы Волкова убил, узнай раньше о его планах. Денег не дам ни гроша и всем знакомым запрещу тебе хоть копейку ссудить. Я не намерен наблюдать, как моя родная девочка превращается в наркоманку, кривляку и подстилку для всех…»
Майя замолчала, я тоже притихла. Юра очень упрямый человек, переубедить его совершенно невозможно. Если Юра говорит «да», то можете быть уверены, он не подведет, но, коли вымолвил «нет», больше не тратьте времени зря. С таким же успехом можно пытаться сдвинуть с пьедестала памятник Петру I работы Зураба Церетели. Кричи, вопи, ругайся, колоти его ногами – он будет стоять всем назло.
– Я покончу с собой, – решительно заявила Майя, – можете запихнуть меня в психушку, посадить на цепь! Перехитрю всех, извернусь и найду способ уйти из жизни, в конце концов просто перестану дышать.
Мне стало страшно, в произнесенных словах не было истерики, в них звучала холодная решимость. А я хорошо знаю: если человек на самом деле, а не в порыве минутной слабости задумал покончить с собой, он обязательно это сделает. Уследить за таким субъектом практически невозможно.
Надо действовать немедленно.
Я схватила Майю:
– Ну и хрен со всеми! Я сама стану твоим продюсером.
Девочка уставилась на меня:
– Ты?
– Да!!!
Неожиданно Майя рассмеялась:
– Ничего более идиотского никогда не слышала.
Я обрадовалась ее улыбке и затараторила:
– Зря ехидничаешь. Я стала писательницей, известной, имею связи среди журналистов, и вообще… Я отлично знакома с такими людьми.., такими… Ты слышала про Сергея Крыжовникова?
Майя моргнула.
– Думаешь, его хоть кто-нибудь среди певцов не знает? Это же «Русское радио».
– У тебя песня записана?
– Да.
– Давай сюда диск!
Майя вскочила, бросилась было к книжным полкам, но потом притормозила и с подозрением спросила:
– Зачем?
– Отнесу Крыжовникову прямо сейчас, он поставит его в ротацию!
– Врешь!
– Не сойти мне с этого места.
Через минуту в моих руках оказалась тоненькая пластиковая упаковка. Майя повисла у меня на шее.
– Вилка, помоги!
– Без проблем, только во всем слушайся меня.
– Ага.
– Сейчас выходишь из комнаты…
– Хорошо.
– Умываешься, причесываешься, извиняешься перед мамой за то, что довела ее почти до инфаркта.
– Согласна.
– Я же начинаю работу. Раскручу тебя.
– Ага.., а деньги откуда?!
– Я сделаю все бесплатно.
– Ага.., обещаешь, точно?
Чтобы вытряхнуть Майю из депрессии и заставить ее забыть про веревки, бритвы, воду, высокие этажи и таблетки, я была готова сейчас пообещать ей что угодно.
– Конечно! О тебе напишут журналисты, тебя будут снимать в кино, твои песни станут литься из каждого плеера и радиоприемника, фанаты армиями примутся штурмовать ваш подъезд… Да всю страну от тебя пере колбас ит!
Майя хихикнула, потом снова стала серьезной.
– И когда от меня Россию плющить начнет?
– Уже через месяц пожнешь первый успех! – сгоряча выкрикнула я и прикусила язык.
Надо бы назвать другой срок, но уже поздно.
Майя вцепилась мне в плечо.
– Ладно, я буду выполнять все, что ты прикажешь, голой по Тверской побегу, с белым медведем прилюдно в зоопарке потрахаюсь, но если к середине лета не услышу себя по радио, то.., то… то.., все! Ничто меня не остановит.
Глаза девочки начали наливаться слезами, губы сжались в нитку, я снова испугалась, но нашла в себе силы спокойно сказать:
– Прекрати идиотничать. Когда за дело берется человек с моими возможностями и связями, то облома не будет. Прямо сейчас еду на «Русское радио».
Внезапно Майя упала на колени и обняла мои ноги.
– Вилка! Я все ради тебя сделаю, все! Только помоги. Ты будешь старенькая, парализованная, сумасшедшая, а я стану из-под тебя горшки таскать и инвалидное кресло возить, я благодарная!
Я подняла Майю.
– Знаешь, милая, – усмехнулась я, – если увидишь, что Виола Тараканова превратилась в безумную развалину, неспособную самостоятельно дотащиться до туалета, сделай одолжение, пристрели меня. Хотя, надеюсь, события все же будут развиваться не столь трагично. Ладно, я поехала, а ты приведи себя в порядок и успокой маму.
К Крыжовникову я попала без всяких проблем.
Приехала на улицу Казакова, позвонила по местному телефону Юле и, услышав ее слегка задыхающееся «да», сказала:
– Это Арина Виолова.
– Ой, здрассти, здрассти, – затараторила Юля.
– Мне необходимо прямо сейчас попасть к Крыжовникову.
– Ну… – замямлила было Юля.
– Я стою у вас в холле, возле охраны.
– Сейчас спущусь, – пообещала девушка.
Очутившись в приемной, я отказалась от растворимого кофе и велела Юле:
– Веди меня к Крыжовникову!
– Я всего лишь помощница его секретаря, – объясняла Юля, – ваще никто.
– Хорошо, скажи его секретарю: Виола Тараканова, она же Арина Виолова, привезла из изолятора временного содержания крайне важную информацию от Сергеева.
Юля ойкнула и мгновенно испарилась, не было ее минут десять, потом вдруг распахнулась дверь, и строгий девичий голос сказал:
– Госпожа Тараканова? Крыжовников ждет вас.
Один из самых могущественных людей российского радиоэфира оказался неожиданно совершенно лысым. Отсутствие волос на голове компенсировалось бородой и очаровательной улыбкой.
Увидев меня, он встал и тут же велел секретарше:
– Полина, кофе.
– Если он у вас, как везде, растворимый, то лучше чай, – быстро предостерегла его я.
Сергей улыбнулся еще шире:
– Вот тут вы не правы. Плохой кофе еще худо-бедно можно выпить, а низкосортный чай нельзя даже понюхать.
Что ж, он «чайник», я «кофейник», и нам не понять друг друга. Человечество вообще распадается на категории: алкоголики и трезвенники, собачники и ярые противники животных, бабники и монахи, любители поспать и вечно бодрствующие…