«Сейчас или никогда», – подумал он, протянул руку и погладил ее. Сперва по щеке и уху, потом по волосам.
Ребекка не отстранилась. Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. Затем она откашлялась и взяла себя в руки.
– Анна-Мария еще там?
Он кивнул. Ему так хотелось заключить ее в свои объятия. Прижаться губами к ее щеке, уткнуться носом в ее волосы. Словно электрический разряд пробежал между ним и ею. Неужели она не чувствует этого?
– Вам удалось что-нибудь узнать?
Он отрицательно покачал головой. С некоторым усилием заговорил своим обычным голосом:
– Я заберу его к себе домой. Я не знал, когда ты вернешься, так что я взял и Веру со Щеном. Мальчику нравится Вера. С ней он чувствует себя уверенно. Я не собираюсь отдавать его чужим теткам из социалки. Анна-Мария привезет сюда профессионала, который поговорит с ним. А пока он побудет со мной и собаками.
– Очень хорошо, – улыбнулась Ребекка. – Очень хорошо.
Анна-Мария Мелла с удовольствием согласилась поесть каши с черникой и выпить кофе у Ребекки.
– У меня вся морозилка забита ягодами, – сказала Ребекка. – Я буду рада, что они пошли в дело.
Она с улыбкой наблюдала за Анной-Марией, которая ела как настоящая многодетная мать – энергично убирала с тарелки кашу и пила кофе большими глотками, словно это был сок. Ребекка рассказала о своем разговоре с матерью Маркуса, а Анна-Мария – о своей попытке допросить его.
– Казалось, он совершенно равнодушен к происходящему, – проговорила Мелла, уминая бутерброд. – И совершенно не врубается, что его бабушка умерла. Короче, ничего не вышло. Можешь потом посмотреть запись. Но что-то он наверняка видел и слышал. Ведь это очевидно, не правда ли? Иначе с какой стати он выпрыгнул в окно комнаты и убежал в домик? Он чего-то испугался.
– Я поговорила с Сиввингом, – сказала Ребекка. – Он говорит, что у Суль-Бритт нет родственников в Кируне – за исключением кузины, которая временно живет здесь, в Курравааре, поскольку ее мама лежит в больнице. С ней мы в любом случае должны поговорить. Может быть, Маркус может пока пожить у нее? Спросить, по крайней мере, стоит. Сиввинг не знал, общаются ли они.
– Ты можешь переговорить с ней?
– Хорошо.
Анна-Мария посмотрела с улыбкой на свою пустую тарелку и жестом выразила одобрение.
– Спасибо за угощение. С самого детства не ела кашу с черникой.
Анна-Мария оглядела кухню Ребекки. Ей здесь нравилось. Тряпичные коврики на вощеном деревянном полу. Подушки, украшавшие голубой деревянный диван, сшиты бабушкой Ребекки из ткани, которую она соткала сама. Они набиты пером водоплавающей птицы, которую подстрелил дедушка Ребекки.
Рядом с печкой висели букетики сушеных лютиков и кошачьей лапки вместе с букетом из перышек глухаря, которыми хозяйка дома сметала крошки с отутюженной вышитой скатерти. И даже тонкие белые занавески были накрахмалены так, как делали во времена бабушки Ребекки.
«Совсем не успеваешь всем этим заниматься, когда у тебя дети», – подумала Анна-Мария.
Все ее фамильные скатерти, доставшиеся ей по наследству, лежали неглаженые где-то в шкафу и лишь иногда напоминали о себе уколом совести – непонятно почему. У нее на кухне на столе лежала клеенка, почерневшая от типографской краски, сыпавшейся из газет.
Мелла посмотрела на свой мобильник.
– Поговори с ней. Встретимся у Похъянена в два часа. Я хочу послушать, что он скажет, перед совещанием в три часа.
Ларс Похъянен был судмедэксперт. Ребекка кивнула. Она знала: Анна-Мария попросила ее прийти, чтобы она не чувствовала себя в стороне, а не потому, что той нужна была помощь.
«Странно все же устроен человек», – подумала Ребекка, вспоминая прошлый случай, когда она возглавляла следствие, а Анна-Мария – оперативную работу.
В тот раз взаимодействие не клеилось, и Ребекка чувствовала себя лишней. А теперь, когда Анна-Мария приглашала ее, она испытывала легкое раздражение.
«Ты всегда недовольна, – сказала она себе. – Она спрашивает, хочу ли я участвовать в игре. И не стоит ломать голову над ее мотивами: действительно ли я ей нужна или она это делает по доброте душевной».
– Приду обязательно, – проговорила Ребекка. – И – на здоровье. Меня бабушка постоянно кормила в детстве такой кашей.
– Кстати, – продолжала она, пока Анна-Мария зашнуровывала в прихожей свои ботинки. – Сиввинг рассказал, что бабушку Суль-Бритт Ууситало тоже убили.
– Не может быть!
– Именно так. Она была учительницей в Кируне.
Директор шахты Яльмар Лундбум заходит в поезд на станции Елливаре 15 апреля 1914 года. Он устал и пребывает в дурном расположении духа, чувствует себя старым и изношенным. Как будто на плечах у него туесок, полный людей и забот. Там разгоряченные рабочие, всегда машущие кулаками в воздухе, всегда готовые к борьбе. Их жесткие ладони, ударяющие о стол – «когда же, черт подери, настанет конец этому произволу?».
Все эти профсоюзные деятели, горячие головы, которых уволили с лесопилок в Вестерботтене за революционные настроения, – все они перебираются в Кируну. А здесь нужен каждый, кто в состоянии вынести тьму и холод. Но потом ему без конца приходится возиться с ними – этими агитаторами, социалистами и коммунистами.
В туеске с заботами теснятся натужно старательные служащие и самоуверенные инженеры, которые шумят и возмущаются, требуя своего. И еще политики из Стокгольма и семейство Валленбергов, нетерпеливо ожидающие прибылей. Железо нужно добыть. Отнять его у гор. Инвестиции в железную дорогу и муниципальный поселок Кируна должны окупаться.
А в самом низу туеска лежат жертвы шахты – калеки и погибшие. Вдовы умерших и маленькие дети, лишившиеся кормильца, с ужасом глядящие в глаза нищете.
Туесок с тяжелыми серыми камнями. Пустая порода из шахты.
Как ему удовлетворить всех? Уже один жилищный вопрос: откуда ему взять жилье, чтобы его хватило на всех? Яльмар Лундбум хочет построить настоящий город. Кируна не повторит судьбу Мальмбергет. Не бывать этому. Шахтерский город Мальмбергет в десяти милях к югу от Кируны – настоящий клондайк. Убожество, пьянство и блуд. Такого он не допустит. В его городе будут школы, бани и народное образование, как у Генри Форда в его Фордландии в Южной Америке или в Пульман-сити в США. Хотя ему до них еще далеко.
Если все делать по-настоящему и к тому же красиво, то на это нужно время. Хотя людям нужна крыша над головой. Скученность – огромная проблема. В домах каждый дюйм пола используется по ночам под спальные места. Незаконные постройки растут как грибы – за ночь может вырасти целый дом. Потом его нужно сносить, а вокруг стоят женщины, окруженные малыми детьми, и плачут навзрыд.
Снабжение продуктами – острейшая проблема. И водоснабжение тоже.
Он не успевает. Просто не успевает всем помочь.
У него только что состоялось совещание с руководством шахты в Мальмбергет. Руководство в бешенстве от того, что на шахтах Кируны слишком много вагонеток. Им тоже нужно вывозить свою руду.
В тот момент, когда Яльмар Лундбум садится в поезд, по перрону проносится ветер, поднимая снег. В каждой снежинке отражается солнце, заставляя ее искриться, как летающий бриллиант.
«Если бы я мог писать маслом, – думает он. – Писать картины вместо этого изнурительного труда».
Поезд, пыхтя, отъезжает от станции. Лундбум немедленно отправляется в вагон-ресторан.
Там сидит только одна посетительница. И едва он видит ее, как все тягостные мысли разом улетучиваются. Ему хочется протереть глаза и убедиться, что она – не мираж.
У нее круглые розовые щеки, большие восторженные глаза с длинными ресницами, очаровательный нос картошкой и пухлый ротик, словно маленькое красное сердечко. Она выглядит как ребенок. Вернее, как изображение ребенка. Лубок, на котором девочка переходит ручеек по бревенчатому мосту, пребывая в счастливом неведении по поводу всех опасностей мира.
Но самое удивительное в ней – ее волосы, светлые и вьющиеся. Яльмар Лундбум думает, что, когда она их распускает, они наверняка достают до талии.
Он отмечает, что ее ботинки ухоженные, но исключительно поношенные, а рукава пальто сильно потерты.
Вероятно, именно поэтому он решается просить, можно ли ему присесть за ее столик. Собственно говоря, он даже удивлен, что она сидит одна. Ее должны окружать железнодорожные рабочие и горняки, стосковавшиеся по женскому обществу. С удивлением обводит взглядом помещение, словно ожидая, что потенциальные женихи спрятались за тяжелыми портьерами или под столами.
Девушка отвечает дружелюбно, хотя и сдержанно, что он, конечно же, может присесть, и бросает быстрый взгляд на пустые столы в вагоне.
Он сразу ощущает желание загладить свою навязчивость. Проклятье, на нем обычная роба, он выглядит как последний работяга – она и не догадывается, кто он такой.
– Когда я вижу новое лицо, мне всегда интересно узнать, кто едет в мою Кируну.
– Когда я вижу новое лицо, мне всегда интересно узнать, кто едет в мою Кируну.
– В вашу Кируну?
– О, фрёкен, стоит ли принимать эти слова всерьез?
Яльмар выпрямляет спину. Ему хочется, чтобы она поняла, кто перед ней – почему-то для него это очень важно, – и протягивает ей руку.
– Яльмар Лундбум. Директор шахты. Я управляющий всем этим.
Произнося эти слова, он подмигивает, словно желая подчеркнуть свою скромность и то, что он не важничает из-за высокой должности.
Она смотрит на него скептически.
«Похоже, она считает, что я с ней флиртую», – огорченно думает он.
Но, к счастью для него, в этот момент появляется официантка с кофейником. Она замечает скептическое выражение лица Элины.
– Чистая правда, – подтверждает она, наливая кофе директору и подливая в чашку Элине. – Это сам господин директор. Ах, если бы он не ходил в рабочей рубашке, а одевался, как подобает человеку в его положении! Ему надо бы повесить табличку на шею.
Лицо Элины проясняется.
– Так это вы! Вы же и приняли меня на эту работу. Элина Петтерссон, учительница.
А затем четыре часа дороги от Елливаре до Кируны пролетают как один миг.
Он спрашивает о том, где она училась и где работала ранее. Она охотно рассказывает, что окончила частную семинарию по подготовке учительниц начальной школы в Гётеборге, что в школе в Йонокере, где она преподавала, было тридцать два ученика и что годовой заработок доходил до трехсот крон.
– Вам нравилось там? – спрашивает Лундбум.
Почему-то девушка легкомысленно отвечает «да так себе»…
Что-то в его манере слушать заставляет ее открыться ему. Возможно, все дело в этих чуть прикрытых глазах. Тяжелые веки придают ему задумчивый, мечтательный вид, это развязывает молодой учительнице язык.
Слова сами соскакивают с губ – обо всем том сером, унылом, что так мучило ее в последние годы. Она рассказывает о детях, об учениках, о которых мечтала во время учебы.
Как ее огорчило то, что почти никто не настроен учиться. Этого она никак не ожидала – она думала, что они жадно накинутся на книги и учебники, как сама она в детстве.
Еще молоденькая учительница рассказала о сельском пасторе и зажиточном крестьянине, заседавших в правлении школы, которые сочли, что чтения катехизиса и складывания на счетах вполне достаточно для образования. А потом с горячностью добавила, что они «не нашли оснований удовлетворить» ее заявку о приобретении покрашенной черной краской деревянной доски с подставкой для мелков общей стоимостью в пять крон для улучшения орфографии и навыков письма у детей. Не позволили они ей купить и три экземпляра книги для чтения Сельмы Лагерлёф.
– Почему вы думаете, что в Кируне будет по-другому? – спрашивает Яльмар Лундбум. Приподняв подбородок, он чуть заметно улыбается, глядя на нее.
– Потому что вы совсем другой человек, – отвечает Элина и смотрит ему прямо в глаза, смотрит до тех пор, пока он сам не отводит взгляд и не заказывает себе еще кофе.
Она ощущает, что имеет власть над ним. Правда, он намного старше, так что до этой минуты она и не думала о нем с этой точки зрения. Однако он, конечно, тоже мужчина.
Элина Петтерссон отдает себе отчет в своей привлекательности. Не раз это качество выручало ее. Именно из-за ее светлых волос и тонкой талии два года назад крыша на учительском домике была перекрыта двумя местными батраками за очень небольшую сумму.
Но чаще всего эта несчастная красота обременяла ее. Нелегкая задача – держать на расстоянии нежеланных женишков. Но сейчас, когда директор отводит взгляд, словно боясь выдать себя, сердце радостно подпрыгивает в груди.
Она имеет власть над ним – тем, кого Редьярд Киплинг назвал «некоронованным королем Лапландии».
Она знает, что он знаком со многими знаменитостями: с принцем Евгением, Карлом и Карин Ларссон, с Сельмой Лагерлёф. А сама она, кто она такая? Никто. Но у нее есть ее молодость и красота, и они подарили ей эти удивительные часы. Краткая благодарность богу рождается в сердце. Будь она дурнушкой, он не сидел бы сейчас с ней.
И вот Яльмар снова смотрит на новую знакомую.
– Если в классе будет чего-нибудь недоставать, – говорит господин директор, – книг для чтения, или доски для письма, или чего-то еще, сообщите мне. Лично.
Разговор плавно переходит на важность образования. Элина говорит, что Кируна – шахтерский поселок. Уже поэтому она знает, что все будет по-другому. С ее точки зрения, самое лучшее в законе об охране труда 1912 года – что в Швеции появились четкие правила относительно детского труда в производстве. А вот законов, ограничивающих детский труд в сельском хозяйстве, пока не существует.
– Чему могут научиться дети, изнуренные работой? – спрашивает фрекен Петтерссон. – Сама жажда знаний угасает в них, я сама это наблюдала.
А далее она переходит на свою любимую Эллен Кей[10] и «Век ребенка». Щеки Эллины горят, когда она произносит проповедь в защиту идей Кей: что физические и душевные силы ребенка до пятнадцати лет должны использоваться для его образования через школу, спорт и игру, в то время как его способности к труду надлежит тренировать через работу по дому и профессиональные училища, но никак не через тяжкий труд на производстве.
– И не через тяжелый крестьянский труд, – произносит она и опускает взгляд, вспоминания детские тела, изможденные батрацким трудом у зажиточных крестьян.
Яльмар заражается ее пылом.
– Для меня промышленность и всякая подобная деятельность никогда не были целью, а лишь средством, – говорит он.
– А в чем же цель?
– Целью остается обеспечить людям максимальную полноту жизни, в том числе и в духовном плане.
При этих словах девушка бросает на него взгляд, полный такого восхищения, что Лундбум почти смущенно прибавляет:
– К тому же самые образованные рабочие трудятся лучше всех.
Яльмар рассказывает, что это наблюдение сделали даже в России, где школьное образование пока на убогом уровне. Рабочий, умеющий читать и писать, почти всегда получает более высокую зарплату, чем безграмотные, могущие выполнять лишь самые простые операции. А взлет немецкой промышленности по сравнению с английской объясняется, среди прочего, более высоким уровнем образованности немецкого народа. А посмотрите на эффективно работающих и интеллигентных американских рабочих! Школьное образование, только оно.
Яльмар ощущает прилив энергии. Настроение у него лучше, чем когда бы то ни было. Благословенны поездки на поезде! В течение нескольких часов у тебя нет иного занятия, кроме как изучать ближнего своего.
И какого ближнего! Убийственно красивую и к тому же такую умную женщину.
Красивые женщины в Кируне редкость. Правда, женщины здесь в основном молодые. Но тяжелая жизнь разрушает их, и вскоре усталость отражается на их лицах. Они теряют свои румяные щечки. Одеваются в мужские пальто и шерстяные платки, спасаясь от холода. Жены инженеров, правда, остаются румяными, но они не желают гулять или заниматься спортом, как делают женщины в Стокгольме. Нет, летом комары, а зимой холодно. Они сидят дома и быстро толстеют.
Разговор легко и ненавязчиво перескакивает с одного на другое.
Они обсуждают Мону Лизу, которая была украдена и разыскивалась два года, но теперь незадолго до Рождества вернулась в Лувр. Хитрый владелец галереи в Италии выманил вора из укрытия, притворившись, что хочет купить картину.
Они весело не соглашаются друг с другом, когда речь заходит об избирательном праве для женщин. Однако Элина заявляет, что она не суфражистка, а Яльмар дерзко шутит, что лично станет принудительно кормить ее в тюрьме, если она ею станет. Элина просит его рассказать о Сельме Лагерлёф и ее визите в Кируну, когда она писала книгу о Нильсе Холгерссоне, и Лундбум охотно удовлетворяет ее просьбу. Они говорят о некрологе по поводу смерти Стриндберга, о его горечи и его похоронах. И конечно же, они вспоминают «Титаник». Ведь с момента катастрофы прошло почти два года.
И тут выясняется, что они уже приехали. Это застает их врасплох. Поезд останавливается, двери открываются, люди толпятся, пытаясь сойти на перрон со своим багажом.
Элине надо пробираться в свое купе.
Яльмар Лундбум поспешно прощается, желает ей удачи и еще раз просит ее обращаться к нему, если у нее возникнут трудности или если в классе чего-то будет не хватать.
Не успела она и глазом моргнуть, как ее новый знакомец уже исчез.
Его уход удивляет ее. Элина надеялась, что они пойдут вместе – хотя бы по перрону. Потому ее охватывает гнев. Будь она изящной дамой, он наверняка проводил бы ее до купе и помог ей сойти с поезда. Подал бы ей руку на выходе.
Но когда она уже стоит у здания вокзала, высматривая свои два чемодана, гнев сменяется стыдом.
Что она себе вообразила? Что они подружатся? Какой ему от этого интерес?
И что она такое наговорила! Щеки у нее краснеют, когда Элина вспоминает свою горячность. Он наверняка подумал, что в жизни не встречал такой дерзкой и самонадеянной школьной учительницы! А ее проповедь идей Эллен Кей! Он-то знаком с Кей лично.