Николай Александрович Добролюбов Исследование о торговле на украинских ярмарках
Наконец дожили мы до того времени, когда наука приходит у нас в прямое соприкосновение с жизнью и дает практически благотворные результаты! Сколько уже услуг оказала она русскому человеку в самое непродолжительное время! Еще очень недавно г. Бабст подарил России 40 мильонов рублей серебром, открывши (в «Атенее»), что они совершенно даром бросались до сих пор в пользу откупщиков, за 5 мильонов ведер воды.{1} Теперь исследование г. И. Аксакова тоже обогащает Россию, – не только в научном, но и в чисто материальном смысле. Вследствие этого исследования мы оказались – в одной части нашей торговой деятельности – богаче на 60 мильонов рублей серебром! Вот это результаты действительно хорошие; пред ними должны побледнеть даже блестящие результаты исследователей, прославлявшихся в прежнее время тем, что открыли псевдоним, которым подписано ничтожное произведение замечательного писателя, или тем, что основательным исчислением решили вопрос о том, сколько раз употреблен ъ вместо ь в древней рукописи. Без сомнения, и эти заслуги были важны в свое время; но они уже не могут быть признаны столь существенными ныне, когда наука стала дарить нас мильонами рублей серебром. Стоит только идти кому следует, да и взять эти мильоны, сказавши спасибо науке.
Но читатели, по всей вероятности, желают знать, каким же это образом исследования г. Аксакова обогащают нас на 60 мильонов. Мы с удовольствием готовы рассказать им это, сообщивши некоторые сведения, найденные нами в книге г. Аксакова.
В 1847 году санкт-петербургское купечество пожертвовало в Географическое общество 5000 рублей серебром с тем, чтобы они употреблены были на исследование внутренней торговли России. Эти-то пять тысяч, пущенные в оборот науки, и принесли такие громадные проценты. Общество решилось производить исследования о русской торговле и, между прочим, в 1853 году отправило г. Аксакова в экспедицию для исследования украинских ярмарок, «которые при огромных своих оборотах и чрезвычайно важном влиянии на промышленность и коммерческое развитие всей России известны менее других». Результатом трудов г. Аксакова было «Исследование о торговле на украинских ярмарках», представляющее дело совсем в ином виде, нежели как оно известно было по прежним данным. Довольно сказать, что, по прежним официальным сведениям, в 1854 году на одиннадцати главных украинских ярмарках было товаров:
привезено……….. на 59 290 172 рублей серебром
продано………… на 32 402 433 « «
По исчислениям же г. Аксакова, «основанным на личных изысканиях и расспросах» (стр. 47) в том же году, всех товаров было:
привезено……….. на 127 750 000 рублей серебром
продано………… на 80 750 000 « «
Отчего же происходит такая разница? – спросят читатели. Может быть, г. Аксаков прибавил в свой счет несколько ярмарок, которых обороты не входили в официальное исчисление? Может быть, он сосчитал все, что только продается на Украине, на всех сельских ярмарках, на которые товар большею частью привозится с тех же главных, оптовых ярмарок, исчисляемых в официальных ведомостях? В таком случае – не диво, если цифра у него значительно возвысилась, потому что сельских ярмарок в одной Харьковской губернии 425 да в Полтавской 372. Правда, что не было бы дива, если б было так. Но вот что диво: г. Аксаков считает обороты именно только оптовых ярмарок тех самых одиннадцати, о которых имеются официальные ведомости. И по его исследованиям выходит вот какая параллель.
В 1854 году было на украинских ярмарках привезено товаров:
Такая же разница и в цифре продажи. В 1854 году на украинских оптовых ярмарках продано:
Из сложения этих цифр и выходит общая цифра ярмарочных оборотов, приведенная выше.[1]
Каким же образом могла произойти такая страшная разница? Разве г. Аксаков отыскал новые предметы торговли, на которые прежде не обращали внимания и которые не входили в общее исчисление? Отчасти так; но все количество предметов, вновь введенных в общий счет г. Аксаковым и не показывавшихся в прежних ведомостях, далеко не могло дать такой значительной разницы. Она просто зависела от того, что, по исследованиям г. Аксакова, все почти товары на ярмарках оказались в большем количестве и на большую сумму. Пересматривая сведения, сообщенные г. Аксаковым, мы заметили особенно чудовищную разницу в показаниях г. Аксакова с прежними ведомостями относительно количества – лошадей, рыбы, меду, воску, сала и бичевочного товара. Чтобы показать, до чего может доходить неверность показаний, обыкновенно принимаемых за несомненные в нашей статистике, – мы выберем здесь из показаний автора сведения о лошадях.
Торг лошадьми составляет одну из главных статей в украинской ярмарочной торговле. Первые производители и поставщики этого живого товара на Украине – помещики; от них продаются лошади купцам, называемым обыкновенно барышниками, и ремонтерам. Положение конноярмарочной торговли на Украине «обусловливается, – по мнению автора, – существованием кавалерийских военных поселений и вообще пребыванием кавалерийских полков на Украине и на юге России. Убавление кавалерии повлечет за собою необходимые изменения и в торговле лошадьми на украинских ярмарках» (стр. 286). Но, пока еще нет этих изменений, мы должны быть благодарны г. Аксакову за представление верных или по крайней мере приближающихся к истине данных относительно того, что существует. Вот сравнительное исчисление по двум источникам, сколько лошадей продано было на украинских ярмарках в 1854 году:
Разница в цифрах значительна. Цифры г. Аксакова превышают официальные цифры средним числом вчетверо; а по Вознесенской, например, ярмарке – в 23 раза! Весь итог конной продажи в официальных данных – 813 020 руб. сер., а по изысканиям г. Аксакова – 3 225 000 руб. сер.[2]
В этом же роде и другие численные различия. Например, торговля рыбою показывалась прежде на украинских ярмарках простирающеюся до 205 000 руб. сер., а г. Аксаков утверждает, что она доходит до мильона и что на одной Успенской ярмарке рыбы продается на 100 000 руб. сер. А эта ярмарка, по официальным отчетам, почиталась самою бедною по отношению к рыбной торговле: на ней показано было рыбы в 1854 году всего на 4700 руб. сер. Меду продается, по известиям г. Аксакова, на 271 500 руб., вместо официальных 35 436 рублей; на одной Успенской ярмарке на 100 тысяч, тогда как в ведомостях значится 2350 руб. Воску – на 550 тысяч вместо официальных 150 000. Бичевочного товара – на 316 тысяч вместо официальных 77 195 руб. и т. д.
Не во столько раз уменьшена, но все-таки замечательна по значительности разницы и цифра цены мануфактурных товаров, показанная в ведомостях. Она простирается здесь до 16 481 260 руб. сер.; а г. Аксаков полагает, что она должна быть по крайней мере не менее 22 000 000.
Однако мы всё только приводим разительные примеры; а для читателя, не знакомого с делом, остается по-прежнему загадочным: отчего же происходит такая страшная разница? Каким волшебством произвел г. Аксаков, что в одном месте вдруг явилось в 23 раза больше, чем прежде, лошадей, в другом – рыбы в 21 раз больше, в третьем – меду прибавилось в 43 раза и т. п.? Ведь это просто читаешь и глазам не веришь… Где же объяснение загадки?
Объяснение ее очень просто: г. Аксаков собирал сведения с большим усердием и добросовестностью, чем прежние составители ярмарочных отчетов. Механизм собирания статистических сведений о ярмарках представляет весьма мало гарантий против всякого рода неверностей, пропусков, недосмотров и т. п. Все основывается на словесных показаниях торговцев, а известно, как ведется вообще наша торговля. За вчерашний день едва может купец сказать вдруг, сколько он продал товару, не то что за целую ярмарку. А тут в конце ярмарки, во время последних счетов и сборов, является квартальный надзиратель с вопросами, чего на сколько продано… Разумеется, купец второпях соврет что-нибудь, да и дело с концом. Во-первых – ему некогда; во-вторых – точной цифры он и сам не знает; в-третьих – никогда не мешает показать менее, чем следует; в четвертых – какая надобность беспокоить свою память и соображение отыскиванием настоящей цифры? Коли сразу попадет, так ладно; а не попадет, так кому какой от того убыток, что в ведомости будет наврано? Ничего, – что хочешь пиши, коммерции до этого горя мало. Таким манером и выходит в итоге шестьдесят мильонов вместо ста двадцати.
Чтобы показать, до какой степени доходит небрежность в составлении ведомостей о торговле на ярмарках, мы приведем отзыв об этом самого г. Аксакова (стр. 48):
Нельзя не пожалеть о том, что ведомости, доставляемые полициями или ярмарочными комитетами об оборотах каждой ярмарки в министерство внутренних дел, составляются так небрежно и исполнены таких грубых ошибок. В каждом ярмарочном пункте пишут их на свой лад и образец, и оттого почти невозможно им сделать общего свода: в иной ведомости показываются отдельно сукна, шелковые и шерстяные материи, в другой все эти три товара соединены в одну категорию, в третьей вовсе не упомянут иной крупный товар, а означены мелкие товары, привоз которых не достигает цифры и одной тысячи рублей серебром. В иной год, по забывчивости или, лучше сказать, по весьма естественному равнодушию квартального надзирателя, вовсе пропущены некоторые товары, тогда как они были на ярмарке, да и в ведомостях прежних лет показывались. Или же в нынешнем году вдруг придет ему в голову поправить ошибки прежних лет и включить товары, действительно привозимые, но в прежних ведомостях пропущенные. Квартальный надзиратель забыл или вспомнил, а статистики ломают себе голову и выводят заключения, что «возникло требование на товар, которого прежде не привозилось», или в «торговле замечается упадок», и т. п. ошибочные выводы.
Без всякого сомнения, и данные, находящиеся в книге г. Аксакова, не вполне еще верны. Его встретило в его изысканиях то же препятствие, которое было главною помехою и при собирании официальных сведений, – именно, неприязненное расположение к подобным сведениям, образовавшееся в самом торговом сословии. Конечно, г. Аксаков употребил, с своей стороны, столько стараний и рвения, он приступил к делу с таким знанием и такой любовию, какими не отличался, разумеется, ни один из официальных составителей ярмарочных ведомостей. Но и его встретили такие затруднения, которые заставили его сознаться, что у нас в настоящее время «люди, чуждые по образу жизни торговому быту, едва ли могут обнять все условия, все частности торговли с безошибочной верностью». Исчисляя эти затруднения, г. Аксаков говорит: «Отсутствие гласности, необходимость лжи, опасность правды, духовная разобщенность народа с сословием так называемым образованным, – весь этот печальный порядок вещей, естественно породивший в торговом классе скрытность, невежество, подозрительность, недоверчивость к лицам дворянского или чиновнического сословия, – полагал нам неимоверные преграды, заставил нас испытать много тягостных ощущений» (стр. 49). Впрочем, г. Аксаков нашел нескольких просвещенных и добросовестных торговцев, которые и сами собирали и сообщали автору статистические сведения для его труда и к тому же побуждали прочих своих собратий; г. Аксаков исчисляет их имена: это всё большею частию значительнейшие фабриканты и торговцы украинских ярмарок.
Как забавный образчик того, какие иногда бывают последствия утайки торговцами точных сведений, мы сообщим здесь историю перевода Ильинской ярмарки из Ромна в Полтаву.
В Ромне, уездном городе Полтавской губернии, издавна существовали четыре ярмарки, из которых три были оптовые. По-видимому, это должно было способствовать обогащению и украшению города и усилению населения. Но малороссийские обитатели Ромна не воспользовались своим положением, и г. Аксаков в этой беспечности и равнодушии находит отличительную черту малороссийского населения. По его замечанию, в великорусских купцах гораздо более развито стремление получше устроиться. Чисто малороссийские города представляют, по его словам, вообще весьма печальный вид. Кролевец, где ежегодно бывает богатая ярмарка, в течение уже 200 лет кажется жалкой деревней в сравнении, например, с Нежином и Путивлем, которые отстоят от Кролевца всего на 50 верст, но из которых первый обстроен греками, а второй – город великорусский… Так и Ромен: он несравненно хуже, чем, например, Сумы, хотя его ярмарки в десять раз превосходят сумские. В Ромне всего 15 каменных домов и 76 капиталов, включая и еврейские; а в Сумах 97 каменных домов, кроме лавок, и 69 купеческих капиталов. Все это г. Аксаков приписывает тому, что Сумы – город великорусский, а Ромен – уже чисто малорусский. В Ромне, между прочим, с 1802 года заведен был особый сбор для устройства каменных рядов. Сбор этот составлялся посредством вычетов из суммы, платимой иногородными купцами владельцу за наем лавок. Капитала набралось уже до 300 000 рублей серебром; но к постройке всё не приступали. Роменцы находили для себя выгодным получать доход за старые дощатые лавки; а новый гостиный двор, по их предположениям, мог быть обращен в пользу города. И не только строить новых лавок, – они и старых-то поправлять не хотели, а знали только – возвышали наемную плату. Доходило до того, что они брали с крестьян деньги за то, чтоб пустить их в сарай днем, во время дождя. В то же время – как размеры торговли на ярмарках, так и доходы жителей показывались постоянно в уменьшенном виде. О размере этих уменьшений можно судить по следующей заметке г. Аксакова. В 1854 году жители получили дохода с ярмарки, по официальным сведениям, 11 000 руб. сер. Но им принадлежит около 350 лавок; если бы средним числом положить по 60 руб. (а краснорядские лавки платят по 100 руб. и дороже), то выйдет с лишком 20 000, кроме найма квартир и пр. Все подобные обстоятельства были на виду у высшего местного начальства, когда оно задумало перевести Ильинскую ярмарку из Ромна в Полтаву, с целью оживить этот город, дать ему доходы и возможность обстроиться. Услышав об этом намерении, роменцы взволновались: упустить из рук верный и без всяких хлопот получаемый доход не хотелось и им. Поднялись голоса, утверждавшие, что для ярмарки нельзя найти места лучше Ромна, что тут и обычай, и старые предания, и центральное положение Ромна, между Курском и Харьковом, Сумами и Кролевцем, – все благоприятствует торговле. Но им возразили официальными ведомостями, показавшими, что Ильинская ярмарка падает в Ромне, что доходы жителей ничтожны и т. д. «Таким образом, – замечает г. Аксаков, – и жители и купцы были наказаны за свою привычку утаивать истину в показаниях об оборотах торговли и о доходах» (стр. 98). Ярмарка была переведена в 1852 году, и капитал, собранный в Ромне, решили передать в Полтаву на постройку гостиного двора. Роменцы вступились за свою собственность, и половину капитала уступили им, но другую, к их крайнему огорчению, все-таки перевели в Полтаву.
Сначала опасались за будущность Полтавской ярмарки, и местное начальство старалось всеми мерами ей покровительствовать. В числе этих мер особенно замечательна одна, о которой г. Аксаков говорит следующее (стр. 115):
Заботливость местного высшего начальства доходила до того, что, желая присвоить Полтавской ярмарке общий характер возникновения ярмарок – какую-нибудь религиозную причину народного сборища, оно вспомнило про чудотворный образ в селе Горбаневке, в 5 верстах от Полтавы, и распорядилось об установлении ежегодного хода для перенесения иконы из Горбаневки в Полтаву на все время Ильинской ярмарки. Малороссия не в такой степени любит церковные процессии, как Великая Русь: крестные ходы в ней редки и, несмотря на все усилия начальства, несмотря на утвержденный церемониал с конными жандармами и гарнизонными солдатами, ему не удалось сообщить крестному ходу той торжественности, того искреннего религиозного характера, которым запечатлены все подобные, сами собою создавшиеся, явления религиозной жизни народа на Великой Руси.
Ярмарка, однако же, удалась блистательно. По официальным ведомостям оказалось даже, что она превосходит количеством своих оборотов самую сильную из украинских ярмарок – Крещенскую. Г-н Аксаков признает это, однако же, несправедливым и приписывает такой результат официальных сведений единственно тщательности при их собирании. «Дело в том, – говорит он (стр. 60), – что Полтавская ярмарка, как новая и возбуждавшая сильные прения, была подвергнута более внимательному наблюдению; описание ее было поручено не полиции, а особому заслуженному чиновнику, издавна занимающемуся статистикой Полтавской губернии, тогда как ведомости о Харьковских ярмарках (и о Крещенской в том числе), не возбуждавшие любопытства публики, продолжали составляться по прежним формам».
Впрочем, и обороты Крещенской ярмарки в 1854 году вдруг увеличились в официальных отчетах на три мильона против предыдущего года (13 вместо 10). Между тем, по общему отзыву торговцев, ярмарка 1853 года была лучше, чем в 1854 году, когда, по случаю начавшейся войны, «цены на многие товары упали и вообще торговля на некоторое время смутилась». Поэтому насчет внезапного увеличения оборотов Крещенской ярмарки г. Аксаков излагает следующее весьма основательное мнение: «Мы думаем даже, что это мнимое усиление оборотов Крещенской ярмарки 1854 года произошло оттого, что мы в 1854 году обратились с просьбою к местному начальству и к ярмарочному комитету о составлении более тщательных ведомостей и сообщили чиновникам полиции, обязанным составлять ведомости, некоторые указания и советы».