– Обычный товар! – орал сын Гишкугарни. – Клянусь мамой! Какой-такой преступник? Где преступник? Может, ты блох ищешь, о, сын Симака? Слушай, дорогой, забирай их, надоели! Вай!
Косой злобно выругался и махнул рукой – проваливайте!
Сын Мутум-эля тут же заткнул фонтан красноречия и повел караван дальше.
Верблюды и кони перешли мост. Верблюды и кони пересекли весь Ктесифон с запада на восток. Верблюды и кони оставили позади столицу Парфии, ступая по древней Южной дороге, уводящей к Экбатане, Гекатомпилу и дальше, к самой Антиохии-Маргиане, пограничному городу, за которым начинались земли Кушанского царства.
Впрочем, эти мысли нисколько не беспокоили Сергия. Все это время принцип-кентурион не думал – вообще. Он испытывал ощущения – как костенеет тело, как боль разливается от позвоночника, от колен, от шеи, как трудно дышать сдавленным легким, как колотится бедное сердце, как пот стекает струйками по лицу…
И вдруг хум сотрясся – это верблюд сложил передние ноги и лег, дозволяя себя разгрузить. Грюкнула над головой деревянная крышка, в хум хлынул свет и воздух.
– Вылазь! – гаркнул Гефестай.
Не веря, что такое возможно, Лобанов медленно разогнулся, высунулся из сосуда, ворочая шеей и прогибаясь назад. И вскоре понял, что такое счастье.
Глава 6, из которой становится ясно, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток
1Ктесифон, дворец марцбана Фарнука
Ород Косой был мрачен второй день подряд. Проклятые фромены ушли от него, как сухой песок из горсти, не оставив ни следа, ни единой зацепки. Растворились, как духи пустыни, что крутят пылевые смерчики. И где их теперь искать?..
Марцбан Фарнук, сын Ариясахта, здоровый, розовый кабан, корчит свою рожу, как только завидит Орода, сына Симака. Морщится, словно кислятины объелся. А то как же! Доверил «этому косому ацатану» полусотню, а в строю осталось сорок воинов. Остальные или убиты, или маются от ран. Будто в том вина «этого косого ацатана»! Пр-роклятые фромены…
«О, Арамазда!» – вздохнул сын Симака. Он так надеялся на скорое возвышение! Скоро уже тридцать лет исполнится со дня его появления на свет. Тридцать лет он топчет землю, созданную Арамаздой, и чего же сын Симака добился за все эти годы? А ничего! Как был он ацатаном, так им и остался. В Риме его часто спрашивали, кто такие ацатаны, но он лишь таинственно улыбался. Не скажешь же правду, не признаешься же, что ацатан – это кто-то вроде гастат-кентуриона, офицера на самой низкой должности в легионе. Чем тут хвалиться?
Пергамент, исписанный Готарзом, Ород хранил как великое сокровище, как пропуск в новую жизнь. Потолкавшись в приемной царя царей, Косой отстоял длиннющую очередь из таких же, как он, алчущих славы, почестей и золота. Лишь на третий день его удостоил вниманием надменный придворный. Принял, кривясь, грамоту от батеза и только к вечеру вернул.
Увы, шахиншах и не думал даже возводить нищего да безродного ацатана в князья. И земли царь царей ему не пожаловал – высочайше отписал марцбану Ктесифона, чтобы тот пристроил Орода у себя, назначил своим помощником и выделил полсотни бойцов. Вот и кривится Фарнук, сын Ариясахта из рода Каренов…
Ород выскочил из караулханы, где скучали сорок его бойцов, и нервно заходил по залу мегарона. Эти мегароны парфянские зодчие срисовали один к одному у эллинов, только что крыши оставили плоскими и поленились городить перистиль. Даже те колонны, что обрамляли вход, были сделаны из гипсовой штукатурки и прикреплены к стенам – для красоты.
Косой презрительно усмехнулся – пожив в Риме, он научился ценить мраморное великолепие. Ктесифон тщился блистать, но оставался большой деревней… «Однако ж странные выходки у судьбы!» – подумал Ород. Презирая парфянское и благоговея перед римским, он верно служил шахиншаху, участвуя в тайной войне против императора, строя козни и творя пакости.
Отвлекшись на минутку, ацатан снова вернулся к мучившим его тревогам, и забегал по мегарону из угла в угол, из одной ниши-айвана в другую. Что делать? Что делать? Что еще можно придумать?
Молодчики из его полусотни… ну, ладно, ладно, – из его сороковника объездили и Селевкию, и Вологезию, и Ктесифон. Перекрыты все дороги. Разъезды посланы и выше, и ниже по течению Тигра. Стражникам обещана награда за любое сообщение о фроменах. Их ищут повсюду именем царя царей – и не могут найти. Ну куда, куда могли пропасть семеро взрослых мужчин?! Пр-роклятые фромены…
Под гулким коробовым сводом раздались торопливые шаги.
– Господин ацатан!
Ород хмуро посмотрел на вошедшего диперпата Монаэза, главного писца.
– Чего тебе?
Монаэз быстро поклонился и сказал:
– Там какой-то сириец пришел с жалобой…
– Да провались он вместе со своей жалобой… Я-то тут при чем?
– Он на фроменов жалуется…
Косой вздрогнул.
– Что-о? На фроменов?! Веди!
Диперпат живенько поспешил к залу приемов, выходившему в огромный внутренний двор, и подвел Орода к маленькому человечку со слезящимися глазами и огромным хлюпающим носом. Сириец в грязных одеждах со следами крови походил на пугало. Лицо его было серым от пыли.
– Это ты жалуешься на фроменов? – набросился на него Ород.
– Я, я! – с жаром признался сириец и завыл: – Всех моих погонщиков перебили проклятые римские собаки! Всех извели! А верблюдов угнали, и весь мой товар с собой уволокли, – жалобно стеная, он стал перечислять: – Ковров – четыре штуки, рабов – девятнадцать голов…
– Помолчи! – прикрикнул Ород. – Это точно фромены были?
– Ну да! Что я, не узнаю этих собак? Сам родом из Пальмиры, десятый год вожу караваны в Антиохию и Дамаскус, понимаю их собачий язык…
– Они напали на твой караван, так? – нетерпеливо спросил Ород.
– Так, так, господин. Напали! Ограбили!
– Куда они делись потом? Куда ушли?
– Как куда? Сюда! В Селевкию. Мои рабы, которых эти сыны свиней освободили, повели верблюдиков… О-ох! Меня ранили, но я уполз и спрятался, потому и жив. Всё видел, всё слышал! Как сейчас помню…
Ород перебил его:
– Сколько было верблюдов, только точно, без этих твоих прибавочек?
– Ровно десять, господин! Сколько пальцев у меня на руках, столько и верблюдиков.
Ород прикрыл глаза рукой. Десять «верблюдиков»… Через мост его парни пропустили всего один караван… И сколько там было этих горбатых тварей? Разве все упомнишь…
– А чем они их нагрузили? Верблюдиков твоих?
– Как обычно, господин. Большими кошницами и большими хумами. Шесть ковров, двадцать две головы рабов, зерна – восемь хумов. Ах, какое зерно! – поцокал языком сириец. – Чистый жемчуг! А эти римские собаки высыпали его из шести хумов!
– Что-о?! Что-что? Высыпали? Зерно?
– Да-да, господин! Зерно! Мое зерно – и высыпали! В грязь, птицам на корм!
– Из шести хумов… – проговорил Ород. Слабая улыбка искривила его полные губы. – Как звать тебя, жертва?
– Соад мое имя. Соад, сын Иархая.
– Так вот, Соад. Я не обещаю, что тебе вернут твоих верблюдиков, но клянусь – фроменов тех я изведу напрочь!
Оттолкнув сирийца, Ород помчался в караулхану. Затормозив в дверях, он заорал:
– Встаем, лежебоки! Седлаем коней! Я напал на след!
2Мидия – Маргиана[31]
Сергей Лобанов гнал коней четвертый день подряд. Древняя Южная дорога позволяла отмахивать по сотне километров в день. А потом и того больше.
В Бисутуне Искандер и Гефестай провернули весьма удачную сделку – продали лошадей из Азиры и купили полтора десятка парфянских меринов золотисто-рыжей масти. Эти статные, красивые животные были просто великолепны. Подобно персидским коням несейской породы они могли целую неделю, а то и всю декаду проходить по полтораста верст в день. Надо ли говорить, как был доволен принцип-кентурион…
Лобанова же беспокоило другое – банда Орода Косого. Чтобы уйти от парфян, кони не помогут – у ородовцев точно такие же. А в том, что косоглазый не отстанет, принцип почти не сомневался. Пока они фавориты в гонке, но госпожа Удача капризна и переменчива…
В день четвертый, проходя ущельями, по насыпям у озер и по обрывам отряд вышел к Экбатане, древней столице Мидии. Город красиво смотрелся среди зеленых вершин и распадков, вольно раскинувшись в начале широкой равнины, у подножия высокой горы.
В Экбатане любили отдыхать в летнюю жару цари Персии. С тех времен над городом господствовала знаменитая семистенная крепость, похожая на матрешку – одно укрепление в другом, то – в третьем, и так далее. Первая, внешняя стена была белой, вторая, что внутри первой, поднималась повыше, угрюмо чернея. Третья выглядывала над черными зубцами темно-красной каймой, четвертая нежно голубела, пятая отливала ярко-красным, зубчатая линия шестой серела, как голый бетон, а седьмая, самая высокая, была выдержана в золотисто-желтых тонах. Каждый цвет соответствовал той или иной планете, Луне или Солнцу. Собранные вместе, они радовали верноподданных божественным спектром величия и единения под пятой царя царей.
Вероятно, новые хозяева – парфяне – продолжали испытывать почтение к давним захватчикам и поработителям, ибо предпочли не занимать древнюю твердыню, а отгрохали собственную цитадель – ближе к востоку, где зеленые горные отроги спускались, громоздя бесплодные голые холмы.
В Экбатане преторианцы с ханьцами-философами остановились на минутку – набрать чистой холодной воды в кожаные фляги – людям – и в бурдюки – коням.
– Куда столько? – удивился Эдик. – Не лучше ли по дороге свежей набрать?
– Не лучше! – отрезал Сергий.
– Драгоценный Сергий опасается погони? – догадался Лю Ху.
Лобанов кивнул.
– Очень надеюсь, – сказал он, – что Косой откажется от преследования. Но не верю в это – уж слишком много сил приложил этот косоглазый выродок, – теперь он не может сдаться. Значит, надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Поехали!
За Экбатаной Южная дорога пролегла у подножия гор, как граница с Большой Соляной пустыней, чья унылая безрадостная плоскость расстилалась сколько хватал глаз. Горизонт с востока окаймляла ослепительно белая полоса, подернутая голубоватой дымкой – так фальшиво улыбалась пустыня.
А под вечер опасения Сергия оправдались – далеко позади, четко выделяясь на фоне темнеющих гор, заклубилось облако пыли. Топот коней доносился глухим отгулом.
– Это не караван, – пригляделся Искандер, – уж слишком быстро мчатся. А такую тучу поднимет лишь хороший табун.
Ты был прав, принцип, это за нами. – И добавил по неистребимой интеллигентской привычке: – Наверное…
– Надо будет убедиться, – подумал вслух Сергий, и махнул рукой: – Вперед! Ищем удобный спуск…
Отряд рванул с места. Дорога пролегала по высокой насыпи, и съехать к барханам было удобно с любого места, однако плотный песок хорошо сохранит следы…
Утоптанный тракт описал плавную дугу, огибая невысокий утес, и вышел к маленькому каменному мосту – сюда из широкого ущелья вырывался бурливый ручей, рассекая древнюю трассу и уносясь в пустыню. Поток грязноватой воды протекал меж барханами, и песчаные склоны зеленели густой травой.
– Уходим по течению!
Сергий направил коня по каменистому склону вниз, прямо в русло ручья. Коню это понравилось – он ударил копытом и заржал, радуясь брызгам в пыльном душном мире.
Разбрызгивая воду, отряд уходил всё дальше, углубляясь в пески и сворачивая. Очень скоро песчаные холмы поднялись так высоко, что скрыли и коней, и всадников. Но и ручей здорово обмелел. Еще шагов двадцать – и вода иссякла, одна лишь трава указывала на близость влаги, ушедшей в песок.
– Был ручей – и нету, – прокомментировал Эдик, – одно мокрое место осталось…
– Вот что, – сказал Сергий, разворачивая коня, – я сделаю петлю и выйду в тыл этим конникам, гляну, от тех ли мы прячемся. А вы ждите здесь.
– Рискуешь, – осуждающе проговорил Искандер.
– Я только туда и обратно.
Лобанов послал коня шагом. Проходы между холмами песка были широки и разбегались, ветвясь и пересекаясь – заблудиться ничего не стоит. Ориентируясь по заходящему солнцу, принцип-кентурион выехал к дороге, над которой еще не осела пыль. Фыркая, конь выбрался наверх насыпи, и легко порысил вперед.
Пыль висела и за мостом – это Лобанова успокоило. Значит, друзья в безопасности… А проехав еще с полверсты, он едва не натолкнулся на парфян – те остановились, чтобы напоить лошадей.
Мигом покинув седло, Сергий сжал губы коню, собиравшемуся заржать, и повел его в заросли можжевельника, разросшегося рядом с проезжей частью.
Впереди был еще один мост, подлиннее, и ручей там шуровал боле мощный, шумом перекатов заглушая голоса. Парфяне сводили коней к самому ручью, а сами поднимались чуть выше по течению, чтобы попить самим. Конники громко переговаривались и хохотали, смывая с лиц пыль. Отдельные слова долетали до Сергия, но он не понимал их. Впрочем, знание парфянского языка ему и не понадобилось – стоило увидеть Орода Косого, довольного, возбужденного и нетерпеливого, как всё стало ясно.
Косоглазый подгонял бойцов, и те спешили закончить «водные процедуры».
Очень скоро кони и всадники разобрались, кто сверху, кто снизу, и погоня продолжилась – Сергий насчитал тридцать девять ускакавших.
– Скачите, скачите… – выцедил он и повернул коня обратно.
Снова спустившись по руслу, Лобанов добрался до «мокрого места». Тут его ждали.
– Ну, что? – вскочил Тиндарид.
– Всё правильно, – ответил Лобанов, – это был Ород. Их тридцать девять рыл.
– Тридцать девять мечей… – покачал головой Го Шу.
– Тридцать девять душ… – вздохнул И Ван.
– Спрашивается, – подвел итог Чанба, – как от этих рыл отделить души с помощью мечей.
– Ладно, поехали, – сказал Сергий. – Пройдем, сколько сможем до темноты, и заночуем.
– Вы только под ноги смотрите, – предупредил Тиндарид. – Места тут опасные, кое-где под песком густющий рассол. Провалишься – засасывает, как болото.
– Мы будем бдить, – пообещал Эдик.
Такое соляное болото скоро встретилось на их дороге. Отсвечивая красным на заходе солнца, оно словно приманивало путников.
Объехав топкие берега, отряд выбрался на гладкий солончак – копыта коней хрустели корочками, скрипели, размолачивая соль. А перевалив гряду барханов, преторианцы и ханьцы оказались на краю огромного глинистого солончака.
– Ходу!
Кони, утомившиеся брести, заржали и кинулись в галоп, радуясь свободному пространству и словно соревнуясь. Плотный горячий воздух ударил Сергию в лицо, высушивая пот и стягивая кожу.
До противоположного края солончака добрались уже в потемках. Искандер сказал: «Эхе-хе…» – и пошел собирать засохшие стебли вездесущей полыни, отламывать колючие прутики от хилых кустиков.
– Обо всем мы подумали, – хмыкнул Гефестай, – а о дровах забыли.
– Тепло же, – пожал плечами Эдик.
– Балбес, – ласково сказал сын Ярная, – ночью в пустыне знаешь как холодно бывает!
– Ладно, вот вам дрова, – небрежно сказал Чанба и жестом фокусника вытянул руку, указывая на склон бархана.
Искандер пригляделся.
– Ящик, что ли? – сказал он неуверенно.
– Откуда тут ящик? – возразил Эдик и выдал свою версию: – Это рояль в кустах.[32] Ай! Ты чего пинаешься?!
Гефестай молча показал кулак, а Лю Ху торжественно произнес:
– Это колесница!
– А что, похоже, – согласился Сергий.
Солнце уже село, небо на западе дотлевало, но еще можно было если не углядеть, то хотя бы угадать боевую колесницу, невесть когда похороненную в этих гиблых местах. Из песка выглядывал растрескавшийся борт и колесо на оси, причем ось продолжалась тремя острыми серпами, призванными калечить вооруженную силу противника.
– Сохранить бы ее… – вздохнул Искандер. – Для будущих поколений…
– Ага, – буркнул Лобанов, – только сначала мы ее отреставрируем. Гефестай, ломай экспонат!
– Это мы мигом… Плавали – знаем!
– Эдик, огниво у тебя?
– Щас я… Щепочек только подсоберу…
– Здесь сухой мох, – сказал Лю Ху, бережно распечатывая бамбуковый цилиндрик.
– Самое то!
Общими усилиями рассохшуюся колесницу разломали и сложили небольшой костерок. Запалили огонь – и разом отодвинули и пустыню, дорогу, и всю Парфию – мир сжался до размеров светового пятна, отброшенного костром, а человечество – до семерых его представителей.
Эдик молча раздал скромный ужин – сыр, лепешки, финики. Запивали из одной фляжки с тем самым вином, что было вылито из хумов. И Вану налили воду – буддисту вино не полагалось.
– Никогда бы не подумал, – пробормотал он, – что обратный путь станет таким опасным… О, Амитофу!
– Да уж… – буркнул Лю Ху. – Сюда-то мы добирались с большим караваном, и особых опасностей не узнали.
– Разве? – не согласился Го Шу. – А сколько раз племена, через чьи земли мы проходили, требовали дань?
– Ах, это все учтено. Купцы нарочно везут с собой всякие безделушки, вроде стеклянных бус, чтобы отдариваться от жадных варваров.
Лю Ху подбросил в огонь спицы от разломанного колеса, и сказал:
– Ань-ши – так мы называем парфян – всегда очень ревниво оберегали свои пределы от проникновения римлян. Оно и понятно – покупая наш шелк по одной цене, они продавали его гражданам Рима в десять раз дороже. Надо ли говорить, что Ань-ши пойдут на всё, лишь бы сохранить свои прибыли?
– Это мне понятно, – проговорил Лобанов. – Мне другое не дает покоя – откуда они вообще узнали, что мы отправляемся в Поднебесную?
– Иначе говоря, – вступил Чанба, – кто нас сдал?
– Вроде того.
– И почему, – подхватил Лю Ху, – парфяне накинулись на бродячих циркачей и бедных философов?
– Переведем вопрос в практическую плоскость, – сказал Искандер.
– Куды бечь? – подсказал Эдик на русском.
– Примерно так.
– Опишем дугу по пустыне, – выложил свой план Сергий, – и выйдем обратно на Южную дорогу. А что делать? Допустим, день мы еще продержимся, вода пока есть, но ведь коней надо не только поить, но и кормить. А чем? Полынью? У нас есть маленько зерна, но это – на крайний случай.