– Восток – дело тонкое, – глубокомысленно сказал Лобанов.
– Это точно…
– Как себя чувствуешь, сиятельный? Бледный ты какой-то.
– Побледнеешь тут… Ничего, это слабость. Раньше мне только и оставалось сил, что выстоять во дворе и вернуться, а теперь… Я уже второй день в пути! Устал, конечно, но это пустяки – незарешеченное солнце, чистая вода и свежий ветер вернут былое здоровье.
– Тебе бы, сиятельный, – вставил слово Искандер, – подлечиться да подкрепиться…
– Да побритша… – проворчал Гай, с остервенением вычесывая бороду.
– Да помыться… – вздохнул Квинт.
Консул помотал головой, не пряча счастливой улыбки.
– Главное – мы свободны! – с силою сказал он. – Помнишь тот день, Сергий, когда ты впервые появился на балконе и окликнул нас? Вот уж никогда не думал, что буду счастлив, завидя принцепса претории! Но это было именно счастье…
– Не спрашиваю, трудно ли пришлось, – по тебе видно, консул.
– Был консул, – усмехнулся Публий, – а стал консуляр. Жалко потерянный год. Хуже всего было не просто свободу утратить, а потерять ее зря – я ведь ничего не добился своим посольством. Только испортил всё. Уязвлен был высокомерным презрением Сына Неба, не смог вытерпеть унизительный ритуал, и вот результат… Со мной было двенадцать парней. Четверых убили степняки, один свалился в пропасть, еще пятеро погибли в тюрьме. Такой вот счет…
– Это война, консул. Скрытая, тайная война. А на войне всегда есть убитые и раненые.
– Выходит, что в этой тайной войне парфяне нас снова обыграли?
– Выходит, так. Но стоит ли вести счет одним потерям? Разве ты ничего не приобрел? Нынче ты, сиятельный, больше всех в Риме знаешь о ханьцах. И язык их ведом тебе, и обычаи. Придет время – и отправим сюда новое посольство. Только морем, по суше Парфию не обойти.
– Может, и так… Ну-ка, принцип, подъедем к Давашфари. Видишь – платочком машет.
Подъехавшим римлянам хуан-гуйфэй сладко улыбнулась и громко сказала, пересиливая стук и скрип колес:
– Мне все еще очень стыдно за то, что нагрузила вас своими вещами. Скоро мы подъедем к городу Наньян… Я вот что придумала – надо остановиться и переодеться. Всем!
– Зачем? – не понял Сергий.
– Увидите… Увидишь!
– Давашфари плохого не посоветует! – тут же встрял Гефестай.
– Молчи уж, – проворчал подъехавший Эдик, – жертва Киприды и Амура…
Повозки остановились, съехав на обочину, в тень плакучих ив, полощущих ветви в вырытом канале.
Давашфари решительно указала на один из ларей, и мужчины сгрузили его на землю. Дочь ябгу откинула крышку. В ларе были аккуратно сложены цветастые халаты из шелка.
– Вы, наверное, считаете, – проворчала она, – что я лишь о себе думала… Примерь, Сергий! Лето к концу пошло, поэтому надень вот этот, цвета созревших хлебов.
Лобанов послушно натянул дорогой желтый халат с длинными рукавами, с вышитым на нем цилинем-единорогом – отличие чиновника высшего ранга.
Консулу достался халат с изображением белого журавля.
Затем Давашфари выдала Лобанову высокие атласные ботинки на толстой белой подошве и фетровую шапочку с рубиновым шариком и павлиньим пером с тремя глазками. Пояс его халата имел четыре кусочка агата, инкрустированных рубинами.
– Шапочки надвигайте на глаза, – строго инструктировала хуан-гуйфэй, – чтобы никто не увидел их цвета. А все остальное на вас – как броня, она защитит лучше бронзы и стали, ибо погонит перед вами волны великого почтения. Хватило бы и одного пера, ибо трехглазые перья выдаются или родичам императора, или сановникам за особые заслуги. И запомните: вы очень важные люди и сопровождаете меня в поездке… м-м… скажем, я отправилась в даосский храм на далеком юге. Понимаете? В этой стране чем знатней человек, тем он меньше вызывает подозрений.
Стража остановит любого простолюдина, но важного сановника пропустит с поклоном. Короче, доверьтесь мне и подыгрывайте!
– Понял, Гефестай? – строго спросил Эдик. – Ну что ты опять уставился на удельную принцессу? Давашфари, да разжалуй ты его в конюхи, все равно толку с него, как с козла – молока…
– Поговори мне еще, – сказал сын Ярная, продолжая умильно улыбаться, – выпороть велю.
– Во наглый! – возмутился Чанба.
Тзана весело рассмеялась, а Сергий махнул рукой: «Вперед!»
Результат переодевания Лобанов ощутил в самом скором времени – все пешие встречные низко кланялись ему, а те, кто ехал верхом, живо спрыгивали на землю и тоже сгибались в малом поклоне, складывая руки перед грудью и маша ими в знак почтения.
Показался город Наньян – третьестепенный провинциальный городишко, обнесенный прямоугольником стен.
– Может, лучше его объехать? – усомнился Искандер.
– Именно это и будет подозрительно, – сказал Сергий. – Давашфари права, нужно действовать по принципу: «Наглость – второе счастье». Слушайте, парни, надо бы как-то оповестить о нашем прибытии. А то крадемся, как тати нощные.
– Эдик! – рявкнул Гефестай. – Дуй в трубу!
Чанба спорить не стал – подхватил с сиденья возницы длинный рог и затрубил.
– Это что было? – сморщился сын Ярная. – Приступ насморка у слона?
– Скорее, понос, – тихо подсказал Искандер.
– Молчите, презренные, – бодро сказал Эдик, – раз нету слуха. А ну, носы вверх! Въезжаем.
Отряд миновал городские ворота и выехал на главную улицу.
Народу было мало, словно всех разогнали на сельхозработы, но те, кто попадались навстречу, мгновенно сгибались в фигуры почтения.
Лю Ху приблизился к карете, выслушивая Давашфари, и пронзительным голосом вскричал:
– Удельная принцесса желает видеть градоначальника!
По толпе разошелся ропот, люди расступились, и в образовавшемся проходе Сергий увидел поспешавшего ханьца в мятом зеленом халате. Завидев целый отряд важных господ, ханец оробел. Цезарь в своей деревне, он терялся перед блеском столичных гостей.
Лю Ху заговорил надменно и властно:
– Госпожа Давашфари, достопочтенная хуан-гуйфэй, исполняет волю Сына Неба и направляется в горы, к храму, дабы поклониться святыням…
– Так, – подтвердил И Ван, теребя нефритовые четки. – О, Амитофу…
Консул негромкой скороговоркой переводил сказанное для Лобанова.
– Десять тысяч лет здоровья Священному Императору! – воскликнул градоначальник, падая на колени.
Го Шу покинул седло и торжественно развернул шелковый свиток, размалеванный иероглифами. Внизу грамоты краснел оттиск императорской печати. Завидя высочайшее повеление, грохнулась на колени вся толпа.
– Госпожа Давашфари, – продолжил Лю Ху с прежним высокомерием, – желает знать, не поступали ли новые известия с севера? Не прибывал ли гонец?
– Был, был гонец! – с жаром воскликнул градоначальник.
Тут занавески на окне кареты раздвинулись, и жителям Наньяна было явлено капризное холодное лицо хуан-гуйфэй.
– Далеко ли ужасные злодеи из страны Дацинь? – вопросила она. – Думают ли власти, как покончить с этим несчастьем, обрушившимся на нас? О-о, – простонала Давашфари, – какая это была ужасная ночь! Повсюду ревет огонь, кричат глупые придворные, а сколько крови пролилось на шелка Высочайшей Госпожи! Мне эта страшная картина будет сниться всю жизнь…
– О, достойнейшая из достойных! – подполз к ней градоначальник. – Рад сообщить, что Сын Неба послал в погоню за злодеями верного наня Цзепе Сицун Цампо, с ним его люди и воины дворцовой охраны…
– И это всё?! – округлила глаза Давашфари. – О-о! Поедем скорее, драгоценный бяо-ци-цзян-цзюнь,[54] – добавила она с легкой мольбой в голосе, глядя на Сергия. Лобанов молча поклонился, прижимая ладонь к сердцу.
– О, достойнейшая из достойных! – взвыл градоначальник. – Как мне хоть узнать этих злодеев? Как не ошибиться?
– Злодеев не много, – благосклонно отвечала Давашфари, – человек семьдесят. Причем половина из них в доспехах дворцовой стражи, отобранной во время того ужасного пожара. А главного злодея вы узнаете легко – у него сильно косят глаза.
– Моя благодарность не знает границ, драгоценнейшая госпожа!
– Служите достойно, – томно произнесла Давашфари, – и не забудьте послать за мной гонца, если случится бой с лиходеями. Сможете одолеть их, сможете одержать победу – обещаю замолвить за вас словечко. Сын Неба благоволит к тем, кто верен и стоек. Возможно, вам будут пожалованы Пурпурные или Желтые поводья…
– О-о-о! – градоначальник закатил глаза в совершеннейшем экстазе.
– Трогайте, драгоценный бяо-ци-цзян-цзюнь, – измолвила Давашфари, и Сергий дал отмашку.
Эдик прилежно затрубил в рог, изображая предсмертный хрип дракона, и кортеж хуан-гуйфэй тронулся. Проехав весь город, беглецы покинули его через южные ворота.
– Пронесло, – коротко сказал Искандер.
– Ты имеешь в виду игру на трубе? – поинтересовался Гефестай.
– Я имею в виду нас. Маскарад мог и не сработать.
– О-о-о! – градоначальник закатил глаза в совершеннейшем экстазе.
– Трогайте, драгоценный бяо-ци-цзян-цзюнь, – измолвила Давашфари, и Сергий дал отмашку.
Эдик прилежно затрубил в рог, изображая предсмертный хрип дракона, и кортеж хуан-гуйфэй тронулся. Проехав весь город, беглецы покинули его через южные ворота.
– Пронесло, – коротко сказал Искандер.
– Ты имеешь в виду игру на трубе? – поинтересовался Гефестай.
– Я имею в виду нас. Маскарад мог и не сработать.
– В Поднебесной? – фыркнул консул. – Здесь все люди расставлены строго по полочкам, как посуда у справной хозяйки. Вся жизнь ханьцев расписана и предопределена, подчинена строжайшим правилам, регулируется законом, обычаем и тремя учениями. А выше всех вознесен принцип «сяо» – младший подчиняется старшему, жена – мужу, сын – отцу, нижестоящий – вышестоящему, подданные – императору. Почтение и послушание у ханьцев в крови… Взгляните на наших философов! Го Шу и Лю Ху с И Ваном три года провели вне клетки, и здешние отторгли их, как вкусивших зла свободы.
Даос с конфуцианцем уныло закивали.
– Так что Давашфари молодец, – заключил консул, – она все учла и обратила здешние правила нам на пользу.
– Давашфари – умница! – ласково пророкотал Гефестай. – И красавица…
За занавесочками насмешливо фыркнули.
Через неширокую речку Хуайхэ отряд переправился в тихом месте, где прозрачная вода разливалась по галечному дну. Старый мост давно сгорел, а на строительство нового власти всё не могли собрать денег. Тужились-тужились, и поставили крепкие быки из камня. Осталось сделать настил, но, видать, временный объезд через брод потихоньку приобретал статус постоянного.
Эдик Чанба, пребывавший в задумчивости, неожиданно хмыкнул и покачал головой.
– Ты чего? – поинтересовался Гефестай, деля свое внимание между другом и каретой.
– Да так, вспомнил… Как наш Косой взлетел! Взорлил как! Знаешь, я даже какую-то гордость испытываю – это ж мы его досюда загнали, выдрессировали в погонях. Да-а… Растет человек… Вот только чего это Сын Неба пожадничал так? Чего так мало людей дал этому… как его… наню? Жалко, что ли?
– У Ань-ди сейчас иные заботы, – усмехнулся Искандер. – Померла тай-хоу, и вся власть ему одному досталась. Представляю, какая там нынче грызня идет… Приверженцев вдовы от кормушки оттаскивают, новых и жадных мордой тычут, прикармливают. Баланс интересов нарушен, всё шатается. В принципе, Сын Неба должен быть благодарен убийце за дарованное самодержавие… Если, конечно, это не он сам тюкнул старушку! В любом случае, ему надо сохранить лицо…
– Меня другое волнует, – негромко сказал Сергий, поглядывая на Гефестая, – скоро ли Сын Неба вспомнит о любимой наложнице… И сколько он пошлет войска, когда узнает, что Давашфари не пропала, а бежала…
– Узнаем все во благовремении, – вздохнул Тиндарид.
Минули вторые сутки после отъезда из Наньяна, когда на дороге показался одинокий всадник в желтом халате. Это был гонец.
Он бы так и проскакал мимо, но преторианцы перегородили ему дорогу, а Го Шу с удовольствием развернул свиток с императорской печатью.
Посланник мигом осадил коня, спрыгнул и пал ниц. Давашфари окликнула его, спросив, не к ней ли он послан. Получив положительный ответ, принцесса соизволила выйти из кареты и стоя выслушала гонца. Тот, волнуясь и заикаясь, передал последние известия:
– Пожаловали лиходеи к вечеру после вашего убытия, о достойнейшая. И вел их косоглазый главарь. Он потрясал свитком, якобы переданным ему самим Сыном Неба – десять тысяч лет здоровья Священному Императору! – и потребовал услужения и повиновения. Правитель города не ответил на столь дерзостные речи, а послал воинов захватить вожака злодеев. Была битва, чужаки пытались скрыться, но ополчившиеся жители округи преследовали их, уничтожив полтора десятка опытнейших воинов, опасных и коварных. А вот оставшимся удалось уйти. Они движутся на юг, я опередил их всего на полдня пути, неся скорбную весть – правитель Наньяна пал на поле боя среди других храбрецов…
Давашфари выслушала гонца с каменным лицом, после чего одарила парня отрезом шелка и отослала прочь.
– Наших врагов стало меньше, – заметила она с неласковой усмешкой.
– Но они не исчезли вовсе, – сказал Сергий.
– А посему последуем далее… – с пафосом начал Эдик. – Э! Э-э! Консул!
Лобанов и Гай Лабеон бросились одновременно, подхватывая Публия, падающего с седла.
– В карету его, быстро! – распорядилась Давашфари, открывая дверцу.
Консула аккуратно уложили на мягкие подушки, и принцесса потрогала лоб римлянина.
– Горячий, как кан[55] зимою! – воскликнула она.
– Вот гадство… – пробормотал Эдик.
– Тюрьма, – мрачно сказал Гефестай. – Это тебе не санаторий…
Искандер осмотрел консула и покачал головой.
– Я бы поставил диагноз ОРВИ, – проговорил он озабоченно и перевел взгляд на Лобанова: – В таком состоянии мы его до моря не довезем.
Принцип-кентурион задумался, прикидывая варианты, и тогда слово взял Го Шу.
– Если мне дозволено будет дать совет, – проговорил он смиренно, – то я бы указал путь к горам, где живет мой старый друг Чжугэ Лян. Он врач, и…
– Показывай дорогу, Гоша! – перебил его Сергий.
Кавалькада свернула с тракта. По узкой дорожке между сельхозугодьями отряд выбрался к лесу на пологих склонах гор. Деревья прикрыли беглецов от солнца, спрятали от чужих глаз.
До самого обеда повозки и всадники плутали, отыскивая вход в «Тихий дол Девятой реки» – таким был адрес Чжугэ Ляна. Нашли, выехали на узкую дорогу и двинулись по ней вверх, пока не оказались в неширокой долине, вход в которую загораживал большой дом в три этажа, выстроенный из бревен. Всю видимую часть стропил и перекрытий покрывала богатая резьба. Наружные лестницы для входа на верхние этажи тоже были декорированы с избытком.
Дом был построен в форме буквы «L», и крыша одной из комнат первого этажа использовалась в качестве балкона, а с каждой стороны помещения дополнялись пристройками с односкатными кровлями.
Дом стоял не сам по себе, а занимал место в левом углу усадьбы, где громоздилась пара амбаров на столбах и сторожевая вышка. Пройти к главному зданию можно было, минуя два двора и ворота в высокой глинобитной стене, крытой черепицей. Такая вот усадьба-крепость, иначе в глухих местах не проживешь, а то, что вокруг глухомань, доказательств не требовало.
Го Шу первым подскакал к воротам – и заколотил кнутовищем по доскам с облезлой краской.
– Чжугэ Лян! – прокричал он срывающимся голосом. – Чжугэ Лян!
Из-за стены донесся басистый лай собак, после чего молодой голос громко задал вопрос. Сергий понял так, что в усадьбе интересовались тем, кто к ним заявился и с какой целью.
Го Шу завопил, давая объяснения, и тогда ворота колыхнулись. Одна створка, жутко скрипя, распахнулась. Сергий увидел молодого, даже юного ханьца в потрепанных синих штанах и того же цвета куртке. Ханец был круглолиц и ушаст, блестящие черные волосы туго стягивались в короткую жесткую косичку.
– Это Ши Юэ, – радостно сообщил даос, оборачиваясь к Лобанову, – сынок моего драгоценного друга!
Тут из-за воротного столба выглянул еще один парень – точная копия круглолицего, и Го Шу уже с меньшей уверенностью сказал:
– А это – Юнь Чен. Наверное…
Близнецы весело расхохотались и убедили даоса, что все наоборот, но тот лишь рукой махнул – какая разница? Все равно не разобрать, кто есть кто…
Лю Ху сказал что-то, показывая на карету. Братья посерьезнели. Впустив всех во двор, они быстро запахнули створку ворот, задвинули громадный засов и бросились к главному дому, выкликая отца.
Осматриваться Сергию не довелось: надо было вытащить погрузневшего консула из кареты и нести к дому. Единственное, что заметил Лобанов, это относительный порядок во дворах и красивую беседку в маленьком садике.
Консул смотрел на все снизу вверх, но вряд ли адекватно воспринимал окружающее – худо было консулу.
Сергий с Искандером и обоими ликторами занес Публия Дасумия в дом. Здесь тоже было чистенько, хотя и заметно, что женская рука не касалась утвари и обстановки – порядок был чисто мужским, холодным и строгим, без выдумки, без тех чисто женских ухищрений, что и создают ощущение уюта, а определенный многочисленными строгими правилами.
На полированных деревянных полах лежали мягкие войлочные ковры и тростниковые маты, кровать во внутренней комнате была тщательно украшена деревянными накладками из лучших сортов дерева, а раздвижные рамы окон прикрывались прекрасными драпировками с вышитыми на них танцующими журавлями, символами благополучия.
Давашфари засуетилась вокруг, создавая консулу удобства – пристраивая подушечки, прикрывая легким покрывалом. Публий неожиданно пришел в себя и сокрушенно пробормотал: