– Один-ноль! – осклабился Эдик, и тут же шмыгнул под защиту бортовых щитов – ханьские стрелы заколотили градом по палубе.
– Паруса убирать! – приказал Юй Цзи.
Ползком кормчий приблизился к шпилю и принялся наматывать фал. Квинт и близнецы занялись тем же. Паруса зашуршали, опускаясь и складываясь.
– Берегись! – крикнул Лобанов, выглядывая из-за щита.
Лоу-чуань подошел совсем близко, всего шагов пятнадцать отделяло борта кораблей, и вот клювастые бревна дрогнули, стали медленно клониться в сторону ша-чуаня. Они падали вразнобой, но быстро набирали скорость, и вот грянули, разбивая фальшборт, с грохотом вколачиваясь в палубу джонки.
– Па-ашли! – гаркнул Сергий.
– Бар-ра! – заревел консул, подхватывая заплечный мешок с зажигательными снарядами.
– Бар-ра! – вострубил Гефестай, хватая большой щит.
– Бар-ра! – завопил Эдик, воинственно размахивая сергиевым крисом.
Разбившись по трое, защитники джонки кинулись к бревнам, должным удержать их на расстоянии.
Первыми по круглым гладким «абордажным мостикам» пробежали Гефестай, Квинт и Лю Ху – они держали перед собою большие двуручные щиты, удерживая с их помощью баланс. За ними поспешали «поджигатели» с боезапасом и факелами, а замыкающими шли меченосцы.
Экипаж лоу-чуаня пребывал в замешательстве первые секунды – римляне дрались не по правилам! – но вскоре они опомнились и началась стрельба.
Лю Ху не повезло – дротик пробил его щит, удачно пройдя под мышкой, но равновесие было потеряно.
Взмахнув руками, конфуцианец уронил щит и едва не упал сам, но успел ухватиться за бревно снизу, вопя: «Вперед, вперед! Бей!»
Искандер и Эдик, следующие за Лю Ху, осторожно переступили через сплетенные руки товарища, и добежали до борта лоу-чуаня. Эдик на бегу помахивал горящим факелом, как канатоходец веером.
– Поджигай! – крикнул Тиндарид.
Сверху, из окна, высунулась озверелая морда ханьца с копьем. Искандер воткнул один меч в стену надстройки, дабы удержаться, а другой вонзил копейщику в подбородок – острие нашло мозг и погасило зловредную деятельность.
– О-па! – Эдик подтянулся и уселся на «подоконник», одну за другой забросил «зажигалки» и метнул следом факел. Фухнуло чадящее пламя, повалил дым. Кто-то закричал по-заячьи.
– Ух ты… – удивленно охнул Чанба, глядя на оперение стрелы, вошедшей ему в бок, и перевалился на боевую палубу.
Искандер, рыча от ярости, запрыгнул следом и скрестил мечи с двумя ханьцами в мелкокольчатых латах. Один с ходу лишился головы, другой продержался дольше – секунд пять.
– Эдик! Живой?!
– Да как тебе сказать…
Гефестаю тоже досталось – сразу два дрота вонзилось в его щит, но кушан устоял, приседая от натуги и перебарывая силу инерции.
– Вр-решь, – рычал он, – не возьмешь… Бар-ра!
Добежав до надстройки лоу-чуаня, он перехватился за щит, и ударил острым краем ханьца, торчащего в окне-бойнице. Ханец замахивался алебардой, но ребро щита перебило ему горло.
– Бар-ра!
Юй Цзи, нагруженный двумя мешками через плечо, семенил сзади, хватаясь за воздух. Гефестай протянул ему руку, кормчий ухватился за нее.
– Спина! – завопил Юй Цзи, в ужасе тараща глаза.
Гефестай не сплоховал – резко пригнулся, и бежавший на него ханец с мечом едва не вывалился за борт. Юй Цзи ткнул его факелом в лицо. Ханец завопил, роняя меч, и Гефестаю осталось нанести бойцу травму, не совместимую с жизнью.
– Кидай бомбы! – заорал Сергий, поспешая третьим.
Гефестай сноровисто принял мешки и раскидал бомбы-зажигалки по боевой палубе.
– Факел!
– Я кидать!
Факел закувыркался, падая в лужу горючей жидкости, и пламя жадно охватило пол, полезло на стену, лизнуло низкий потолок.
– Порядок!
На палубу по лестнице сверху ссыпались пятеро с мечами и при щитах. Гефестай, сопя от усилий, развернул тяжелый станковый стреломет и ударил по запорному рычагу.
Коротко гуднув, тяжелый дротик, больше похожий на обрубок копья, пригвоздил к стене сразу двоих, нанизав их, как жуков на булавку.
Юй Цзи подхватил алебарду и бросился на толстого ханьца, скалящего зубы под круглым шлемом. Ханец отпрянул, поскользнулся в луже горящего топлива и шлепнулся в огонь. Тут же подскочив, он завизжал от боли, но долго визжать кормщик ему не позволил – пробил острием алебарды кожаный доспех, ломая ребра и всаживая сталь в трепещущее сердце.
– Я убивать!
– Молодец! – похвалил его Сергий мимоходом, кидаясь на еще одного защитничка лоу-чуаня. Бой был недолог.
– Как там консул?
Гефестай выглянул в окно.
– Он уже на борту!
– Порядок!
Консул шел замыкающим в своей тройке. Гай, отшвырнув щит, подпрыгнул, хватаясь за лоток стреломета, торчащего из бойницы на второй палубе, подтянулся и забросил себя в широкое окно.
– Бар-ра! – донесся его клич.
Квинту пришлось туго – в окне перед ним нарисовались сразу двое воинов, и он не придумал ничего лучше, чем с размаху треснуть их мешком с бомбами. Горшки раскололись, из дыр в мешке хлынула горючая жидкость, и Квинт тут же ткнул факелом. Облитые ханьцы заголосили, сами превращаясь в факелы. Их первым желанием стало выброситься в море, но консул не позволил им этого – одного сера остановил меч, а второй просто не помещался в бойнице. Отпрянув, он скрылся, подвывая, и Квинт тут же подбросил топлива – огонь полыхнул, жадно набрасываясь на сухое дерево.
– Бар-ра! Наверх! Не щадить никого!
Сергий расслышал эту команду консула и хищно улыбнулся. Пощады не будет, это точно. Ород не с теми связался!
– Наверх! – скомандовал Лобанов. – Гефестай!
– Сейчас!
Вырвав у спрыгнувшего сверху ханьца его алебарду, сын Ярная долбанул воина древком, отбрасывая к стене, где того уделал Сергий.
– Наверх!
С криком «Бар-ра!» кушан понесся наверх, с ходу втыкая оружие в очередного ретивого ханьца и сбрасывая ногой мертвеющее тело.
На второй палубе их встретили судовые ратники, разбившиеся на три пары. Потом их стало меньше на одного – стрела, пущенная Тзаной, удалила жизнь из сера, выставившегося в бойнице.
Оголив мечи, ханьцы набросились на преторианцев. Эти оказались опытными рубаками. Двоих римляне закололи, а остальные не сдавались, мастерски уходя от ударов и атакуя сами.
Покончить с рубаками помог консул и его ликторы – объявившись в узком проходе, связывающем палубу вдоль, они кинулись на помощь своим, и тут уж ханьцам пришел конец.
За окном мелькнула тень, и Лобанов краем глаза успел разобрать, что это падает человек в ханьских доспехах, со стрелой в груди. «Молодчина, Тзана!»
– Наверх! – крикнул консул, скаля крепкие зубы.
– Ищем Косого! – дополнил Сергий.
– Вперед!
Гефестай с ликторами заревел:
– Бар-ра-а!
Ханьцы сами угодили в расставленную ловушку – огонь бушевал почти по всей нижней палубе, человек сорок всё еще могли оказать сопротивление, но хваленые самострелы оказались бесполезными, ибо враг находился не на палубе ша-чуаня, а в самой надстройке, отжимая ханьцев наверх. Тем более ни к чему были метательные орудия на верхней площадке – они могли закинуть ядра за пятьсот шагов, но ша-чуань находился почти у самого борта.
Переступив труп ханьца, Сергий подошел к бойнице и помахал Тзане.
– Рубят? – прогудел Гефестай, отпыхиваясь.
– Рубят…
Внизу сыновья Чжугэ Ляна и Го Шу с И-Ваном вовсю работали топорами, освобождая ша-чуань от мертвой хватки. Одно бревно уже провисло, оставив обрубок с бронзовым «клювом» вбитым в палубу джонки, два других поддавались, потрескивая на прогибах волны.
К Сергию пробился консул, и закричал:
– Надо уходить! Всех нам не перебить, но можем и сами тут остаться – надстройка вот-вот рухнет!
Лобанов выглянул еще разок, бросив взгляд вниз. Из бойниц нижней боевой палубы вырывались языки пламени, уже не гудящего, а ревущего, с треском пожирающего бревна и доски. Вот лоу-чуань слегка качнулся – это «Чжэнь-дань» освободился от захвата, и снизу тотчас же донесся грохот рушащихся стен.
– Уходим! Где Искандер? Сашка-а!
– Тут мы!
Появился Тиндарид, выпачканный в саже и крови. Одной рукой он поддерживал поникшего Эдика, в другой сжимал меч.
– Надо уходить!
– Понял…
– Прыг-скок? – слабым голосом спросил Чанба.
– Именно! «Солдатиком»!
Палуба под ногами сотряслась, пол резко перекосился. Гефестай не удержался и грохнулся на спину, ожесточенно бранясь.
– Прыгаем!
Лобанов выглянул в окно. Как бы на эти сволочные бревна не угодить… Чадный дым поднимался густыми клубами, застя голубые волны. Что ж, это даже хорошо – ханьцам будет сложно прицеливаться…
– Чего ждем?! Искандер – пошел! Эдик, давай я тебя скину!
– Нет уж, я сам…
– Гефестай, твоя очередь! Поможешь Чань Бо!
Кушан сиганул в окно могучей ласточкой.
– Публий! Давай! Квинт! Юй Цзи!
Сергий выпрыгнул последним, чувствуя, как печет палуба даже сквозь подошвы сандалий.
Кушан сиганул в окно могучей ласточкой.
– Публий! Давай! Квинт! Юй Цзи!
Сергий выпрыгнул последним, чувствуя, как печет палуба даже сквозь подошвы сандалий.
Теплая вода приняла его в свои влажные объятья. Вынырнув, Лобанов глянул на лоу-чуань, порадовался бушующему пожару и поплыл к джонке.
Сверху ему протянулись руки. Подтянувшись, он вцепился в крепкую пятерню Гая, влез на борт и сразу перекатился за щит. Но прилетела одна-единственная стрела, да и та завязла в парусе.
Ша-чуань постепенно относило ветром и течением прочь от лоу-чуаня, и это было бы опасно – ханьцы могли забросать джонку тяжелыми ядрами с верхней площадки, однако стремительная атака римлян изменила соотношение сил.
С моря донесся тяжкий грохот. Лобанов выглянул в просвет между щитами и увидел, как надстройка лоу-чуаня плавно оседает, как тучей пепла и снопами искр расходится нижняя палуба, как разваливаются стены палубы средней, как изламывается верхняя, кренясь и опрокидываясь в море. Десятка два ханьцев в кольчугах съехали по ней в воду, как с горки.
– Хана басурманам, – сказал Искандер с удовлетворением. – В латах им не выплыть!
Сергий молча кивнул, завороженно следя за тем, как лоу-чуань превращается в гигантскую жаровню. Перегорели штаги и ванты, удерживающие переднюю мачту, и та рухнула, ложась поверх груды обломков, еще недавно представлявших собой грозную надстройку-крепость.
А пламя бушевало, всё набирая и набирая силу. Колоссальный погребальный костер пылал на спокойных волнах, клоня черную тучу дыма в сторону от Диоскуриды. Вспыхнула задняя мачта и тоже стала медленно клониться. Но это не было падением – лопался корпус самого лоу-чуаня, прогорающий посередине.
Громовой треск – и корабль распался надвое. Два пожара, размножась делением, медленно закружились в последнем танце.
На голубой воде четко выделялись темные катышки голов, но Сергий не поручился бы, что многие выживут, добравшись до берега – мористее приближались черные плавники акул, почуявших добычу. Вот один катышек булькнул, как поплавок, за ним другой, третий…
– Приятного им аппетита, – пожелал Гефестай, тиская Давашфари.
– Так им и надо! – мстительно сказала Тзана.
– Собакам – собачья смерть, – подвел итог Искандер.
Консул оглядел экипаж и потряс головой.
– Друзья, – сказал он дрогнувшим голосом, – у меня нет слов!
– Да чего там, – донесся страдающий голос Эдика. – С викторией нас!
Юй Цзи уковылял на корму и оттуда радостно завопил:
– Паруса ставить! Я держать курс в Дацинь!
Покалеченный, но непобежденный ша-чуань набрал ход. До самого вечера облако гари омрачало южный горизонт, но потом сгинуло и оно.
Глава 19, в которой сбывается мечта Давашфари
Все отболело, отошло в область тошных воспоминаний. На ночь ша-чуань пристал к аравийскому берегу, пустынному и сухому – одни лишь песчаные дюны кругом, невысокие, поросшие осокой.
Стемнело, но ночь не принесла с собою мрак душевный – все кончилось, даже океан остался за кормой. Волны сгладились, уже не мерные и плавные складки пучины качали корабль, не могучие и грозные валы, накатывающие из бесконечности и пропадавшие в ней же, а суетливые волнешки, шарахающиеся у входа в Эритрейское море.
Сергий шагал по пляжу, бездумный и впервые за много месяцев беспечный. Всё. Больше они не убегают и не догоняют, они просто возвращаются домой. Точка.
Лобанов перевел взгляд на море. Оно светилось. Волны еще вдалеке начинали искриться, вспыхивать мириадами разноцветных огоньков, а уж когда воды достигали кромки прибоя, снопы живого, переливчатого света взрывали темноту огненным неистовством.
Пройдешься после наката волны по песку, а вокруг ступней ширятся сияющие ореолы.
Сергий поднял голову вверх, упираясь взглядом в созвездие. Осталось всего два моря переплыть, и – конец пути, замкнется великая петля. Подумать только – они пересекли всю Азию, туда и обратно! Офигеть…
– А вы думали? – гордо хмыкнул Сергий и зашлепал обратно к кораблю. Обрамляя его следы, медленно тухли петли тусклого свечения.
С раннего утра Юй Цзи провел корабль опасной узостью, которую арабы прозвали «Ворота рыданий» – Баб эль-Мандеб. Говорящее название…
Луна, торчащая рогами вверх, побледнела и словно растаяла в выцветшем небе, африканский и аравийский берега стали расходиться, оба грубые, мрачные, черные, бесплодные и безрадостные.
С левого борта потянулась прибрежная равнина Египта, безжизненная и плоская, с буграми дымящихся под ветром песков, пока не отошла в закатную сторону и растворилась в мутных испарениях. Раскинулись во все стороны Лазурные Воды – такое название дали египтяне Эритрейскому морю.
Дальше к северу стало интереснее глядеть за борт. Вдалеке проплывал пустынный берег, мертвый и скучный, кое-где встопорщенный раскидистыми зонтами одиноких акаций. Вдоль песчаной кромки суши тянулись подводные рифы, отмеченные белой пеной – плоскодонный ша-чуань шел между ними и землею. Здесь лазурное море принимало цвет изумруда, становилось кристально-прозрачным и почти не колебалось, а за бортом, в мелкой нефритовой воде, переливались радугами подводные сады невероятной, волшебной красоты. На выступах рифов висели высокие розоватые бокалы, большие лиловые шары, соцветия снежно-белых чаш и гребнистых куполов, просвечивающих багрянцем клубней, усеянных порами.
Сине-зеленая глубина выходила на отмель, и на глаза выплывали сказочные каменные кусты и деревца. Их небесно-голубые, ярко-алые, молочно-белые и сине-фиолетовые ветви сплетались в причудливые кружева и развертывались узорчатыми арабесками. Великолепие ярких и чистых красок было неисчерпаемо, а разнообразие форм поражало богатством и буйством. Подводная красота могла бы показаться кричащей, чрезмерной, не будь она естественной.
– А рыбы! – восклицал консул. – Рыбы каковы! О-о… Юпитер и Фортуна!
Да уж, обитатели рифов не отставали от кораллов, отличаясь от их закаменелых форм только живостью движений, то суетливых, то плавно-размеренных. Вот ярко-алая рыбешка в белую крапинку. Вот лимонно-желтая в черно-синюю полоску. Вот пурпурные, оранжевые, зеленые, голубые, белые и черные рыбешки, рыбы и рыбины, вроде мурены, пятнистой, аки леопард.
Вдруг поверху скользнула тень, и в поле зрения Сергия оказалась синяя акула в десять локтей длиною, с острым рылом, изящным телом и большими холодными глазами. Поганая рыба почти не шевелила хвостом, небрежно догоняя ходкий ша-чуань. Жаберные щели открывались плавно и спокойно – акула будто зевала, расслабленно и мирно, но круглый глаз смотрел зло, с ледяной равнодушной жестокостью. Попадись ей только на зубок…
Неприятная «тень моря» замутила воспоминания, породила в Лобанове смутную тревогу и опасения, оснований для коих, вроде бы, и не существовало.
– Вот сволочь зубастая… – проворчал он.
Ничего… Это просто отходят последние страхи, выветриваются из души, отравляя нечистой эманацией думы. Пройдет…
Процветающий порт Береника, расположенный в красивом заливе у входа в канал Амнис-Траянас, встретил ша-чуань шумом и гамом, криками верблюдов и бранью отвязных мореходов.
– Как сладостен напев родных речений! – ухмыльнулся Эдик, не поднимаясь с мягкой скатки каната.
А в дымке уже проступали стройные колоннады и арки, зеленым плюмажем трепетали пальмы.
К «Чжэнь-даню» подплыл десятивесельный миопарон, на палубе которого топталась целая свора чиновников, жадных до чужого добра.
– Чей корабль? – резко спросил надменный магистрат, завернутый в пожелтевшую от пота тогу.
– Мой, – спокойно ответил консул, опираясь о планширь.
– Мой – это чей?
– Я – римский гражданин, – по-прежнему спокойно звучал ответ. – Публий Дасумий Рустик, сенатор и консуляр. Принцепс Адриан посылал меня в страну серов, ныне я возвращаюсь в Рим. Еще будут вопросы?
Чиновники на глазах усохли и завяли…
Устье канала, прорытого между морем и Нилом, впечатляло, распахиваясь на ширину сотни шагов. Вода нестерпимо сверкала под солнцем, а оба берега укатывались ровными пустошами на север и на юг.
Северный ветер помогал ша-чуаню двигаться шустрее, и вскоре доски корабля окунулись в мутный Нил, вынесший корабль через Канобское устье во Внутреннее море. «Наше море», как говаривали заносчивые римляне. И попробуй поспорь с ними, когда земли империи окружили этот водоем со всех сторон. Римляне выжили с его берегов всех конкурентов, и ныне квириты полновластно хозяйничали на суше и на море! И правильно делают, – подумал Сергий с улыбкой.
Ближе к вечеру показалась Александрия. Колоссальный маяк на Фаросе уже изливал свет, призывая мореходов и указывая безопасный путь между скалами и рифами.
В сентябрьские иды, в разгар Римских игр, ша-чуань отшвартовался в Царской гавани.