Когда ярко вспыхнул в небесах над замком Некроманта пылающий Знак Разрушения, когда обрушились в бездну башни, стены и покои зачарованной крепости, она, Ниакрис, великой ценой выкупила долг своего отца. Взволновались и ринулись на берега волны Великой Реки Времени; разрывая привычный ход событий Вселенной, вспыхнули и погасли миры-призраки, возникла и тотчас уничтожилась материя; до пределов неведомого Хаоса докатились отзвуки этого удара, и сами эти пределы содрогнулись, поглощая и отбрасывая назад грянувшую в их крепость силу.
Смешались сон и явь, века сжались в мгновения и секунды растянулись в годы. Тени и призраки встали на пути отца и дочери; встали и развеялись, потому что силе Лейт и Некроманта не нашлось равных.
О многом говорили они, пока длился этот путь. Долог оказался бы подробный рассказ – потому что нелегко простить пусть даже и собственному отцу смерть родной матери. Тогда, в главной башне, Ниакрис уже простила его, однако отец всё равно раз за разом молча опускался перед ней на колени. И стоял, пока Ниакрис не начинала сердиться и не заставляла его подняться.
Странны пути Межреальности, где в конце концов прекратилась дикая пляска миров и времён, где наконец появилась твердь под ногами, возникла земная тяга, справа и слева от дороги глаза увидели заросли невиданных дерев – Дикий Лес, вечный бродяга Междумирья.
– Яма, – тихо произнесла Лейт, останавливаясь и поднимая голову.
Здесь нет неба. Нет и привычного людям воздуха, и жизнь оказавшемуся здесь может сохранить только магия. Здесь место тем, кого не приняли миры. Кто слишком тяжёл или слишком силён, слишком зол или слишком добр для них. Кто ушёл, кого изгнали, кого выбили силой, кого – колдовством.
– Яма, – эхом откликнулся отец. – Яма… для подонков. Вроде нас.
– Вроде нас, – в свою очередь повторила дочь.
– А впереди…
– Ничто.
– Нет. Нечто. Вечное, бесконечное Нечто.
– Не вечное и не бесконечное, – возразила Лейт. – Место, куда попадают зажегшие Знак Разрушения. Не в одном только Эвиале…
– Откуда знаешь? – удивился Некромант.
– Не знаю. Чувствую, – пожала плечами девушка. – Магия говорит за меня…
– Выросла ты у меня… – прошептал отец. – Магия говорит… А моя молчит.
– Совсем? – встревожилась Ниакрис.
Вместо ответа чародей простёр руку – и рухнувшую поперёк тропы уродливую чёрную осклизлую не то ветвь, не то щупальце, всю усеянную острыми блестящими шипами каждый по локоть, тотчас же охватило пламя.
– Кто-то очень умный устроил это место, – тяжело проговорил маг, глядя на корчущуюся в агонии жертву. – Свобода Сил. Вдосталь магии. Истребляйте друг друга, изгои. Пусть выживет сильнейший. Просто…
– А что делать с сильнейшим?
– А он будет ждать более сильного, – отец повёл ладонью, и пламя тотчас опало. От чёрной ветви-щупальца не осталось даже золы. Распались золою даже твёрдые шипы. – И так без конца. Удобно… Дно Миров, одним словом. В каждой Империи должно быть место, где собираются отбросы и где они грызутся, творя своего крысиного короля. Похоже, кто-то озаботился сотворить нечто подобное и здесь.
– Не слишком ли буйно твоё воображение, отец? – Ниакрис не могла назвать его «папой». Это слово навеки умерло, осталось погребённым под двумя тяжёлыми валунами в дальнем Пятиречье, где восьмилетняя Ниакрис вырвавшейся на волю колдовской силой написала эпитафии матери – волшебнице Дарине и деду – чародею Велиому.
Некромант покачал головой.
– Хотел бы я ошибиться.
– Но как ты можешь утверждать…
– Не могу, – сухо отмолвил маг. – Давай не будем об этом. Пойдём вперёд и посмотрим, что ещё нам приуготовили.
– А кто приуготовил?
– Боги, дочка. Конечно же, Боги. Неведомые, непознаваемые – ведь если есть иерархии сил, то должен же кто-то оказаться на самом верху!
– Хорошее рассуждение… – саркастически хмыкнула Ниакрис. Худая, жилистая, в одежде, что была на ней в день штурма замка, она насмешливо смотрела на высокого седобородого человека – ещё далеко не старого годами, но с морщинами, приличными разве что столетнему старцу.
– Иногда меня посещает вдохновение. Наверное, из меня вышел бы приличный сказитель, – отрывисто бросил чародей. – Ну что… Лейт… идём?
Она кивнула. Отец и дочь прорывались сквозь заслоны с голыми руками, у них не было ни припасов, ни оружия. Смутно, точно припоминая ускользающий сон, Ниакрис помнила какие-то миры, фиолетовое, зелёное или ядовито-жёлтое небо, где они вроде с кем-то бились и, наверное, что-то ели – иначе как они могли бы очутиться здесь? Или всё пережитое – на самом деле лишь отзвуки чародейного сна, а на самом деле от мига, когда над Замком полыхнул Знак Разрушения, не прошло и минуты? Лейт не чувствовала ни голода, ни жажды. Когда она ела в последний раз? Когда последний раз её губы касались влаги?..
Откуда здесь берётся мягкий свет, словно ранним утром, когда светило только поднимается над горизонтом, хотя никакого солнца, конечно же, нет и в помине? Откуда земная тяга? Кто развёл тут все эти живые леса? Кто населил их многоразличными существами?
– Идём, отец.
Узкая тропа, даже не тропа, а щель между сходящимися и почти сошедшими стенами Дикого Леса вела прямо вперёд. Здесь нет сторон света, нет «севера» и «юга», «востока» или «запада». Нет ничего, кроме «низа» и, соответственно, «верха». Да ещё разлитый повсюду мягкий, совершенно не угрожающий, не внушающий подозрений свет.
– Погоди, – Некромант не двинулся с места. – Погоди… нас там ждут.
Лейт мигом насторожилась – точнее, насторожилась и приняла боевую стойку уже не Лейт, а Ниакрис, верная выученица Храма Мечей.
За сходившимися живыми стенами их на самом деле ждало нечто алчное, голодное и полуразумное. Волны животной ненависти, услужливо подхваченные щедро разлитыми здесь магическими энергиями, докатились до Ниакрис.
– Тварь… жрать хочет, – брови девушки сошлись. Невольно она вспомнила становище поури и свои отчаянные схватки, когда она убивала за горшок дурнопахнуей, почти несъедобной для обычного человека каши.
– Тут таких много, – согласно кивнул отец. – Вот что, дочка, подвинься-ка. Я дело заварил и теперь вперёд пойду.
Ниакрис выразительно пожала плечами. Она простила этому человеку им сотворённое, она чувствовала, что он – её отец, её плоть и кровь, но стать для него настоящей дочерью она не могла. Пока не могла, или не сможет уже никогда – она часто задумывалась над этим. Хотя он – последнее, что осталось у неё во всём бесконечном мире. Ведь даже родного Эвиала у них больше не было. Одно только Междумирье, будь оно проклято сугубо и трегубо!
Некромант, в свою очередь, ответил дочери сухим кивком. В перерывах между приступами обессиливающего, рвущего душу покаяния он всегда делался таким – сдержанным, отстранённым, даже каким-то иронично-насмешливым. Порой он позволял себе отпускать в её адрес колкости.
Стены Дикого Леса заколебались, судорожно выбрасывая из себя поперёк тропы парящие осклизлые щупальца-ветви, усеянные, как и первое, густой щетиной чёрных, до синевы блестящих шипов.
– Отец! – вырвалось у Ниакрис.
Он только досадливо отмахнулся – мол, не мешай.
…Быть тем, кем он стал, – для этого потребны огромные силы и огромный талант. Бывший ротный чародей «Костоломов Диаза» поднялся очень высоко. Он заплатил за знание самую высокую цену, какую только примут у человека. И просто чья-то жизнь в этой лавке – ничтожная мелочь. Так, горсть медяков.
И сейчас Некромант, человек, первый (но не единственный) ученик дуоттов, просто шёл среди кипящей чёрной плоти, небрежными и лёгкими движениями ладоней раздавая незримые оплеухи, от которых тяжеленные извивающиеся ветви так и разлетались в разные стороны, мокро шлёпая о стволы Дикого Леса.
Это просто. Это игра чистых сил, чистой, незамутнённой ненависти. Когда-то она тоже умела так ненавидеть. Та ненависть сгорела во время отчаянного штурма зачарованного замка, сгорела вместе с тем несчастным вампиром, слишком сильно преданным своему господину.
А Ниакрис, не имеющая ненависти, – это уже Лейт, не Ниакрис…
Некромант застыл в небрежной позе на краю тропы.
– Дочка, – его голос неожиданно сорвался. – Посмотри на это. Тебе понравится.
Лейт одним движением оказалась рядом.
Оттуда, где разжимались чёрные склизкие клешни Дикого Леса, открывался широкий вид.
И отец, похоже, прав – лучшего названия, чем Дно Миров, для этого не сыскать.
Яма, или скорее чаша, примерно в лигу шириной. И в неё, в эту чашу, рука какого-то безумного бога в ярости нашвыряла обломки, обрывки и осколки причудливых миров.
Вот – зелёный холм, но на склоне разлеглось нечто вроде чёрной туши какого-то сухопутного спрута; и тут же – вздымаются красные скалы, на них развернуло коричневые крылья существо с длинной змеиной шеей и уродливой, совсем не похожей на благородную драконью головой. Красные скалы рушатся обрывом в фиолетовые заросли, все шевелящиеся, корчащиеся, содрогающиеся; клочья небес всех цветов радуги, очумело мечущиеся облака; агатовые парящие болота с разбросанными тут и там ядовито-жёлтыми пятами широких, круглых листьев.
Вот – зелёный холм, но на склоне разлеглось нечто вроде чёрной туши какого-то сухопутного спрута; и тут же – вздымаются красные скалы, на них развернуло коричневые крылья существо с длинной змеиной шеей и уродливой, совсем не похожей на благородную драконью головой. Красные скалы рушатся обрывом в фиолетовые заросли, все шевелящиеся, корчащиеся, содрогающиеся; клочья небес всех цветов радуги, очумело мечущиеся облака; агатовые парящие болота с разбросанными тут и там ядовито-жёлтыми пятами широких, круглых листьев.
Здесь нашлось место застывшему частоколом ледяных игл океану; медленной мелкой реке, влачившей вместо воды массу отвратительного вида слизи; странным перевёрнутым пирамидам, неведомо как удерживавшимся в равновесии на острых вершинах, с широких плоских оснований свисали вниз плети вьющихся растений.
Безумный мир безумного бога. Кладбище. Мусорная яма. Ров для отбросов. Место, куда выводят коридоры Междумирья, дороги, проложенные для тех, кто имел дерзость возжечь над собой Знак Разрушения. Неужели отец прав?
– Когда оказываешься в безумном месте, безумные предположения, как правило, оказываются единственно верными, – заметил чародей. Он по-прежнему стоял, не шевелясь, осматривая открывшуюся их взорам чашу.
– Осторожнее, дочь. Я накинул на нас иллюзию, сейчас мы просто два чёрных шипастых отростка.
Лейт недовольно поджала губы. Она не ощутила и малейшего присутствия магии, а ведь именно этим она некогда славилась. Да, отец… Некромант… на самом деле мог стереть её в порошок, когда она лезла на приступ. Красный Монах, отцовское альтер эго, шедевр его волшебства, тогда пришёлся очень кстати.
– Не кори себя, – отец не счёл нужным скрывать, что прочёл её мысли. – Здесь слишком много силы. А у меня накопилось слишком много пустых форм, только и ждущих, чтобы в них что-нибудь отлили. Такое не заметишь. Не бери в голову, дочка. Я так чувствую, прежде чем мы соорудим тут себе мало-мальски пригодное жильё, придётся изрядно подраться.
– Хоть какое-то развлечение, – сухо заметила Ниакрис.
– Это ты зря, дочка. Забыла, что я говорил?..
– Не забыла. Просто пока ещё не поверила. Место странное, но не более того.
– Верно, – криво ухмыльнулся чародей. – Не верь никому, кроме себя, и даже себе не верь – не я ли тебя всю жизнь этому учил?
– Не будем о прошлом, – отвернулась Лейт. – И о том… о чём ты меня учил.
– Прости, – теперь настала очередь отворачиваться чародею.
– Давно простила, – ледяным голосом отозвалась девушка. – Отец… у меня нет сил сейчас говорить об этом.
– Тогда не будем, – с поспешной и в чём-то даже жалкой готовностью отозвался Некромант.
– Не будем, – кивнула Ниакрис. – Лучше пойдём и взглянем сами…
– На что? – резко бросил чародей. – Это Дно Миров. Точнее, одна из его чаш. Та, что связана с Эвиалом.
Здесь полным-полно бешеных тварей и безумных чародеев. Сколько мы здесь продержимся?
– Сколько б ни продержались – всё лучше, чем в Эвиале.
– Лучше. Но всё равно…
– Ты хочешь идти вперёд и идти один, – проницательно заметила Ниакрис.
Её отец покраснел, словно мальчишка, пойманный на краже яблок.
– Нет уж. Пойдём вместе. Я не для того зажигала Знак Разрушения, чтобы тебя разорвала на части дикая тварь из Дикого Леса.
– Ну, вот и дождался, – проворчал Некромант. – Выросла доченька. Защищает старого, немощного отца…
– Уж какая есть, – ядовито ответствовала Ниакрис. – Ну, долго будем тут ещё время терять? Идём уж.
Отец молча кивнул. Спуск им предстоял нелёгкий, прямо из-под ног отвесно уходил вниз иссиня-чёрный склон, блестящий, словно политый водой. Лейт осторожно склонилась над обрывом – испещрившие его точки и впадинки каких-то норок не внушали ей доверия. Совсем не внушали.
Тем не менее Некромант, её отец, не колебался ни мгновения. С великолепным презрением он просто шагнул с обрыва, заставив дочь отчаянно броситься следом. Но рука Лейт захватила лишь воздух, отец плавно опускался вниз, полы его плаща раздувались, и вид он, надо признать, имел гордый и даже величественный.
Правда, длилось это недолго. Из норки в чёрной скале стремительно выметнулось гибкое серое тело; несмотря на всю реакцию, Ниакрис так и не успела разглядеть, что это за тварь. Чародей охнул, как-то неловко дёрнулся, согнулся, едва не выронив посох.
– Отец! – вскрикнула Лейт, едва не бросаясь вниз. Как она могла быть столь неосторожной! Как могла упустить из виду такую возможность!
– В… всё в порядке, – донёсся снизу слабый голос Некроманта. – Н…ничего страшного. Пустяк, царапина. Я спускаюсь дальше.
Однако аура волшебника – незримая ни для кого, кроме Ниакрис (во всяком случае, она на это надеялась), – аура волшебника подёрнулась темно-лиловым цветом боли и страдания. Плавный щёгольский спуск больше походил теперь на беспорядочное падение. И поздно было уже бросаться следом, потому что верёвкой чародей не обвязался (верно, счел это ниже своего достоинства).
Тем не менее до земли он добрался. С видимым трудом выпрямился, помахал Ниакрис рукой.
– Прыгай, дочка. Только подальше от утёса. Тут полно всяких любителей бесплатной кормёжки. Я тебя опущу.
Лейт потребовалось собрать в кулак всё мужество Ниакрис, той, что бестрепетно и отчаянно лезла на штурм заколдованного замка. Обрыв имел в высоту добрых три сотни локтей.
…Она прыгнула, оттолкнувшись что есть мочи. И на миг мелькнула безумная мысль – «а ведь если он хочет от меня отделаться, то…»
Однако не прошло и доли мгновения, как девушку окутало словно мягкой периной; незримый кокон стал неспешно опускаться. Лейт взглянула – поверхность утёса и в самом деле покрывали бесчисленные отверстия чьих-то нор. Из черноты то и дело возникали донельзя малосимпатичные челюсти, клыки, резаки, клешни и тому подобные средства расправы с ближним. Сквозь Ниакрис потоком струилась Сила, бесконечные реки Силы, и она не удержалась – когда навстречу ей в напрасной попытке достать лакомую добычу вновь мелькнуло серое змеиное тело, она от всей души послала наперерез послушно сорвавшийся с пальцев поток пламени.
Корчащаяся в муке змея низринулась вниз. По серому панцирю весело и борзо бежали огненные струйки, это пламя невозможно залить водой и сорвать ветром.
– Давай-давай, – мстительно прошептала девушка, однако снизу тотчас же донёсся недовольный голос чародея:
– Ума лишилась, дочка?! Ты б ещё покричала погромче – тут мы, тут, идите, берите нас?! Думаешь, здешние набольшие по сторонам смотреть обычая не имеют?!
Отец был прав, и Ниакрис прикусила язык, загоняя обратно уже готовые вырваться едкие, непокорные слова. Не хватало им ещё тут ссориться…
Тем не менее она благополучно достигла «низа». Над головой матово светился ровным светом купол «неба» – никакого «солнца» здесь, само собой, и в помине не было. Под ногами оказался какой-то упругий мох не шибко приятного ядовито-фиолетового оттенка. В нём тоже кишмя кишела какая-то мелкая противная живность, и в первый миг Ниакрис ощутила нечто вроде облегчения – если это похоже всего лишь навсего, скажем, на Змеиные леса Кинта Ближнего, то это ещё полбеды. Собственно говоря, это даже и не беда. Безмозглые чудища – они и есть безмозглые. Сила – это ещё не всё.
– Мрак и бездны, – услыхала она негромкое проклятие отца. Некромант стоял, согнувшись. Низ плаща распорот, подол потемнел от крови.
– Ты ранен? – Лейт метнулась к нему.
– Нет, порезался, когда наводил красу на ногти, – ядовито ответствовал чародей. – Будь осторожна, дочка, – эти жучки под ногами, по-моему, неплохо владеют боевой магией.
– Магией? – непритворно удивилась Ниакрис. Встала на колени, вгляделась в деловитую суетню многоногой мелочи… и чуть ли не с криком отпрянула.
– Полюбовалась, девочка? Это тебе похлеще, чем у поури, – желчно заметил отец. – Дно Миров. По другому и не скажешь, – последние слова он почти что выплюнул.
– Это… люди?..
– Ага, – кивнул чародей. – Хотел бы я знать, кто их превратил в муравьев… или же, напротив, муравьев сделал почти что людьми. Да ещё и позволил им повелевать магией. А ты говоришь…
Ниакрис ничего не говорила, но вступать в спор по этому поводу сочла излишним.
А люди-муравьи под ногами невесть откуда свалившихся на их крошечные головки гигантов уже готовились к отпору. Заполошные метания в разные стороны закончились, среди причудливой травы выстраивалось нечто вроде боевого порядка.
– Ишь ты, – покачал головой чародей, – не боя…
Из травы прямо в лицо ему прянула самая настоящая молния. Сознание Ниакрис не успело даже заметить угрозу – а вот Некромант не сплоховал. Изящный и небрежный жест – молния распалась облаком блистающих искр у самого лица. Отец болезненно дёрнулся и ругнулся, прижимая ладонь к лицу.
– Не совсем успел, – пояснил он спустя секунду, приходя в себя. – Очень прыткие ребятишки, хоть и ростом малы. Пойдём отсюда, дочка, не будем их сердить – кто знает, может, когда-нибудь они нам и пригодятся.