— Я сомневался, но в конце концов рассказал. Мне показалось… ну, вроде как это по его части. Его так гнетут воображаемые тревоги и самообвинения. Пусть для разнообразия побеспокоится о чем-то реальном.
— Я, собственно, не об этом, — сказал Джон. — Меня беспокоит проблема души. Ты искренне полагаешь, что этот странный тип с запада мог дать инопланетянину душу?
— Так сказал инопланетянин.
— А ты как думаешь?
— Я думаю иногда, — ответил Джейсон, — что душа — это состояние ума.
Езекия, глубоко озабоченный, расхаживал по монастырскому саду.
Невозможно, говорил он себе, чтобы то, что сказал ему мистер Джейсон, было правдой. Мистер Джейсон, должно быть, неверно понял. Ему, Езекии, хотелось, чтобы инопланетянин был здесь. Хотя мистер Джейсон сказал, что поговорить с инопланетянином Езекии бы не удалось.
Ночь была тиха, и звезды очень далеки. По склону осеннего холма прокрался зимний ветер. От его прикосновения Езекия вздрогнул и тут же почувствовал отвращение к самому себе. Он не должен вздрагивать на ветру, он не должен его ощущать. Может быть, подумал он, я превращаюсь в человека? Может быть, я в самом деле ощущаю движение воздуха? И этой мысли он испугался еще больше.
Гордыня, подумал он, гордыня и тщеславие. Избавится ли он от них? А когда он избавится от сомнений?
И, задав себе этот вопрос, он уже не мог уйти от мысли, которую гнал от себя прочь, размышляя об инопланетянине и его душе.
Принцип!
— Нет! — закричал он, объятый неожиданным страхом. — Нет, этого не может быть! Это решительно невозможно. Даже думать об этом — святотатство.
Уж в чем в чем, яростно напомнил он себе, а в этом его ничто не поколеблет.
Бог навеки останется добрым старым джентльменом (человеком) с длинной седой бородой.
Зловещий кратер Тихо
Глава 1
Все было в порядке. Денег, правда, кот наплакал, но их много и не бывает — разве что подвернется удача, а она подворачивается не часто. Тем не менее дела шли, и синдикат пока не выражал недовольства. Не то чтобы они были в восторге от моих успехов, но рассуждали так: мол, дадим мальчишке шанс. Они до сих пор считают меня мальчишкой, хотя мне уже двадцать семь.
Пожалуй, насчет синдиката надо объяснить поподробнее. Звучит громко, а на деле — ничего особенного. Синдикатом именует себя теплая компания из моего родного городка Милвилла: они потратили часть своих сбережений, чтобы отправить в космос помешанного на Луне парня, который рос у них на глазах, — пускай попытает счастья. Разумеется, согласились они далеко не сразу, что вполне понятно: ведь жители провинциальных городков весьма консервативны. Банкир Мел Адамс, парикмахер Тони Джонс, владелец аптеки-закусочной Большой Дэн Олсон и добрый десяток других. По-моему, они в конце концов уступили только потому, что начали предвкушать, как будут хвастаться. Не каждый же может похвалиться тем, что вложил средства в освоение Луны.
Вот так я попал на Луну и катил сейчас на вездеходе, размышляя о тех, кто остался на Земле, и радовался про себя, что наконец-то, после четырех дней в Пустыне, направляюсь обратно к Енотовой Шкуре. Не спрашивайте, почему поселение назвали именно Енотовой Шкурой, а другое, у кратера Шомбергер, Клячей, а третье, в Архимеде, Трепотней. По идее, им следовало присвоить какие-нибудь красивые названия — нарекают же кратеры именами ученых — или, на худой конец, обозвать, скажем, Луноградом или там Селенополисом; в общем, подобрать названия, которые имели бы смысл. Впрочем, мне кажется, что удивляться тут нечему. Когда Луна была далеко, все изощрялись в придумывании названий попышнее, но стоило на ней высадиться людям, как в ход пошли наименования, которые напоминали о доме.
Я провел четыре дня в Пустыне к северо-западу от Тихо. Ну, доложу вам, и местечко: вся поверхность так и стоит дыбом. Прогулка оказалась более-менее успешной — в холодильнике вездехода валялся приличных размеров мешок, набитый под завязку лишайниками; я сделал анализ и убедился, что растения кишат микробами.
До Пиктета оставалось меньше часа, когда я заметил другой вездеход. В тени у подножия невысокого гребня с будто бы срезанной вершиной, по которому я спускался, вдруг что-то блеснуло. Я присмотрелся повнимательнее: мне пришло в голову, что там выходит на поверхность пласт вулканического стекла — в округе его довольно-таки много, и больше всего как раз в окрестностях Тихо.
Не знаю чем, но этот блеск привлек мое внимание. Прожив на Луне пару-тройку лет, человек приобретает некое чутье. Лунный пейзаж поначалу сводит с ума, но потом к нему привыкаешь, и в сознании отпечатывается что-то вроде подробного чертежа. В результате, и не догадываясь как и почему, сразу же замечаешь всякие несуразицы. На Земле такое чутье называется знанием леса, но здесь о лесе говорить не приходится.
Я развернул машину и погнал ее по гребню в том направлении, где засек блеск. Моя «собачка» Сьюзи выбралась из передатчика, где отдыхала или пряталась — или занималась кто-ее-разберет-чем, — уселась на руль и вся затрепетала от возбуждения. С нее посыпались искры. По крайней мере, такое было впечатление. Лучшего слова все равно не подберешь.
Корпус вездехода загудел: о него срикошетил метеорит. Я изрядно перетрухнул. Страх появляется всякий раз — пугает не столько звук, сколько мысль о том, что, будь метеорит побольше, от тебя осталось бы мокрое место. Этот, по счастью, оказался крохотным — возможно, около миллиметра в поперечнике; этакая приличных размеров песчинка, несущаяся со скоростью несколько миль в секунду. Удар получается что надо.
Съехав с гребня, я повел подпрыгивающий на камнях вездеход дальше. Теперь стало видно, что блеск исходит от застывшей в неподвижности машины, такой же, как моя собственная. Поблизости как будто никого не было. Машина стояла на солнце, хотя тень была почти рядом; тот, кто бросил ее тут, наверняка или свихнулся, или прилетел на Луну совсем недавно и еще не успел узнать основных правил поведения. Старожилов же учить ни к чему: если кому-то из них потребуется остановить вездеход, когда на дворе лунный день, он постарается припарковать его в тени.
Не верьте тому, кто станет утверждать, что на Луне холодно. На полюсах и впрямь попрохладнее, чем на экваторе, но все равно — температура днем поднимается до 250 градусов по Цельсию. Да, вездеходы оборудованы холодильными установками, однако те расходуют громадное количество энергии, а на Луне нет ничего дороже двух вещей — энергии и кислорода. Человек волей-неволей превращается в скрягу. Не потому, что энергии в обрез — с атомным двигателем о ней можно не беспокоиться. Но вот воды всегда не хватает, а она необходима, чтобы привести в действие паровую турбину.
Я подъехал поближе, заглушил двигатель, натянул на голову шлем, стукнул по нему, чтобы он сел поплотнее, и щелкнул застежками. Когда выбираешься наружу, даже в вездеходе, обязательно надеваешь скафандр. Если машину расплющит метеорит, а ты случайно останешься жив, или если в корпусе появится дыра, со скафандром у тебя есть возможность добраться до базы; хотя, по совести говоря, шансы невелики — ты оказываешься один-одинешенек неизвестно где и на помощь рассчитывать почти не приходится.
Я пролез в шлюз, закрыл за собой внутренний люк, потом распахнул наружный и, извиваясь, как червяк, который выбирается из яблока, высунулся из машины. Конечно, конструкторы вездехода могли бы придумать способ попристойнее, однако их заботила в первую очередь надежность модели, а не всякие там удобства; к тому же на Луне о чувстве собственного достоинства лучше вообще забыть.
Меня ослепил яркий свет. Я запамятовал опустить светофильтр. В кабине он не нужен, поскольку лобовое стекло поляризовано. Я выбранился, коря себя за забывчивость. С такой дырявой памятью долго здесь не протянешь.
Дотянуться до шлема я не мог, ибо снаружи торчала только голова, а все остальное было внутри. Тогда вперед, и пошустрее! Я крепко зажмурился, вывалился на поверхность и тут же опустил светофильтр.
Первое, что бросилось в глаза, — наружный люк чужого вездехода был распахнут настежь. Значит, водитель покинул машину. На мгновение мне стало стыдно за те тревожные мысли, которые роились в мозгу. Впрочем, я поступил так, как от меня ожидалось. Встречи в Пустыне происходят не очень часто, а потому приличия требуют остановиться и хотя бы поздороваться.
Я подошел к вездеходу и лишь теперь увидел в лобовом стекле аккуратную круглую дырочку.
— Есть кто живой? — спросил я, установив на максимальную громкость интерком скафандра.
Ответа не последовало. Сьюзи, которая выпорхнула из люка, затанцевала передо мной подобием крохотной радуги. Что бы о них ни говорили, порой «собачки» — отличная компания.
— Эй! — крикнул я. — Может, вам помочь?
Что за глупый вопрос! Метеорит, пробивший стекло, должно быть, врезался прямиком в панель управления, и вездеход превратился в бесполезную груду металла. В отверстии вполне уместилась бы десятицентовая монета; метеорит такой величины способен причинить немало неприятностей.
— Привет, — отозвался кто-то слабым голосом. — Помощь мне и вправду не помешает.
Странный, однако, голос. Похож на женский.
— Что, так плохо?
— К сожалению. Подождите, я сейчас вылезу. Я тут пытаюсь его наладить, но стало слишком жарко. Пришлось укрыться в тени.
Я прекрасно представлял, каково этому бедняге в кабине вездехода. Холодильные установки отключились, температура быстро повышается, солнце светит прямо в стекло, создавая в машине парниковый эффект.
— Могу дотащить вас до города, — предложил я. — Тут недалеко, час с небольшим.
— Не стоит. Мне необходимо отремонтировать вездеход. — Из-за сломанной машины появилась облаченная в скафандр человеческая фигура. — Меня зовут Амелия Томпсон. — Фигура протянула руку. Перчатки наших скафандров заскрежетали друг о друга.
— Женщина!
— Вы имеете что-нибудь против?
— Пожалуй, нет. Просто я не слышал, чтобы до сих пор какая-либо женщина отваживалась отправиться в Пустыню.
Лица Амелии видно не было — она опустила светофильтр шлема. На плече у нее восседала «собачка». Сьюзи подлетела к женщине, и две «собачки» принялись разбрасывать вокруг себя целые снопы искр.
— Может быть, — проговорила Амелия, — вы отбуксируете мою машину в тень, чтобы она немного остыла?
— Амелия, — ответил я, — меня зовут Крис Джексон. Я вовсе не добрый самаритянин, однако не могу оставить вас наедине с вездеходом, у которого повреждена панель управления. Вам ее не починить, вы разве что сумеете накоротко замкнуть провода, а это не приведет ни к чему хорошему. По-моему, вы сами себе роете яму.
— В город мне дороги нет, — сказала она.
— Тем не менее здесь я вас не оставлю. Вы сошли с ума, если хотя бы подумали о такой возможности.
Она показала на мой вездеход:
— Не возражаете? Мы могли бы продолжить разговор внутри.
— Разумеется, — отозвался я, совершенно, честно говоря, не представляя, о чем тут еще говорить.
Мы подошли к моему вездеходу. Амелия забралась в люк. Выждав около минуты, я залез следом, уселся в кресло, включил двигатель и направил машину в тень.
«Собачки» сидели рядом на панели и тихонько искрились.
Остановив вездеход, я обернулся. Амелия сняла шлем. Она улыбалась, однако доброжелательности в улыбке не чувствовалось. Прямые черные волосы, ровно подстриженные надо лбом; молочно-белая кожа, множество веснушек — она походила на школьницу, которая решила вдруг стать взрослой.
Я проявил гостеприимство: встал и направился к холодильнику, намереваясь достать из того фляжку с водой. Чтобы осуществить задуманное, мне пришлось протиснуться между Амелией и стенкой. Свободного пространства в кабине вездехода крайне мало, ведь он предназначен не для увеселительных прогулок.
Так, фляжка, два стакана. Амелии я налил побольше, чем себе, решив, что ей это необходимо. Проведя в скафандре несколько часов, на протяжении которых лишь изредка утоляешь жажду глотком теплой воды из трубки, положительно начинаешь мечтать о стакане ледяной влаги.
Амелия залпом осушила стакан и вернула его мне.
— Спасибо, — сказала она.
Я наполнил стакан по второму разу.
— Право, не стоит. Нельзя быть таким расточительным.
Я встряхнул фляжку. Вода в ней еще оставалась — почти на донышке.
— Нам хватит. До дома рукой подать.
Амелия поднесла стакан к губам. На сей раз она пила маленькими глоточками. Я догадывался, что она лишь усилием воли обуздывает желание выпить все сразу. Временами организм просто-напросто требует чего-нибудь холодного и мокрого.
Я поставил фляжку обратно в холодильник. Амелия заметила мешок с лишайниками.
— Удачная поездка.
— Похоже, что да. Они кишат микробами. Док страшно обрадуется. Ему вечно их не хватает.
— Вы продаете лишайники госпиталю?
— Вообще-то я ищу другое, а их собираю между делом.
— Другое? Что именно?
— Ничего особенного. Уран. Хромиты. Бриллианты. Все, что угодно. Я даже подбираю агаты. Кстати, в прошлую вылазку нашел пару-тройку вполне приличных образцов.
— Агаты! — Амелия рассмеялась коротким, гортанным смешком.
— Их коллекционирует один парень из Енотовой Шкуры. Гранит, полирует, те, которые ему нравятся, оставляет себе, а остальные переправляет на Землю. На камушки с Луны там постоянный спрос. Неважно, хорошие они или не очень, главное, что с Луны.
— Вряд ли он много вам платит.
— Ни цента. Он — мой друг и время от времени оказывает мне кое-какие услуги.
— Понятно. — Амелия, прищурясь, словно изучала меня. По-видимому, она что-то прикидывала.
Осушив стакан, она протянула его мне.
— Еще? — предложил я. Она покачала головой:
— Крис, может, вы вернетесь в город и забудете, что видели меня? Если вы оттащите мой вездеход в тень, дальше я справлюсь сама.
— Не пойдет. Вам что, не терпится умереть? Я вас не брошу.
— Я не могу появиться в Енотовой Шкуре…
— Оставаться здесь вы тоже не можете, — перебил я.
— Поймите, я проникла на Луну в обход закона. У меня нет лицензии.
— Вот оно что, — протянул я.
— Послушать вас, так это — тягчайшее преступление.
— Ни в коем случае. Вы всего лишь поступили неразумно. Ведь вам известно, для чего выдаются лицензии — чтобы служба контроля могла следить за прибывшими на Луну. Попади вы в аварию…
— Не попаду.
— Уже попали, — возразил я.
— Как попала, так и выберусь.
Мне захотелось стукнуть ее, чтобы она хоть немного образумилась.
Благодаря ей я очутился в немыслимом положении. Отпускать ее одну было нельзя, везти в город — тоже. Те, кто совершает вылазки в Пустыню, блюдут одно-единственное правило: по возможности держаться вместе. Ты помогаешь другому, чем только можешь, и ни в коем случае не доносишь на него.
Может статься, лет через сто с лишним наступит такое время, когда нас тут станет слишком много, и тогда мы начнем красть друг у друга, обманывать, грызться между собой — когда-нибудь, но не сейчас.
— Если хотите, я помогу вам починить панель, — сказал я, — но дело в том, что, положившись на нее, вы рискуете жизнью. Вездеходу требуется капитальный ремонт. Не забывайте вдобавок, что у вас дырка в лобовом стекле.
— Я ее заделаю. Правильно, она ее заделает.
— Мне нужно попасть в Тихо. Нужно, и все!
— В Тихо?!
— Да, в кратер Тихо.
— Только не туда! — с дрожью в голосе воскликнул я.
— Знаю, знаю, — проговорила Амелия. — Слышала я эти россказни.
Она не понимала, о чем говорит! То были вовсе не россказни, а достоверные сведения, факты, занесенные к тому же в архивы колонии. В Енотовой Шкуре жили люди, которые прекрасно помнили, что произошло.
— Вы мне нравитесь, — сказала она. — Вы производите впечатление честного человека.
— К черту! — бросил я, сел в кресло и запустил двигатель.
— Что вы собираетесь делать?
— Я еду в Енотову Шкуру.
— Собираетесь сдать меня властям?
— Нет, — ответил я. — Не властям, а своему приятелю, о котором рассказывал. Тому, что коллекционирует агаты. Он вас пока спрячет, а там мы что-нибудь придумаем. Кстати, держитесь подальше от люка. Если попытаетесь выпрыгнуть, я вас поймаю и отшлепаю.
На мгновение мне показалось, что она сейчас то ли заплачет, то ли набросится на меня, словно дикая кошка. Впрочем, Амелия не сделала ни того ни другого.
— Подождите.
— Да?
— Вы слышали о Третьей лунной экспедиции?
Я кивнул. О ней слышали все. Два звездолета с одиннадцатью людьми на борту сгинули без следа, будто проглоченные Луной. Катастрофа произошла тридцать лет назад, а тела и корабли так и не были найдены.
— Я знаю, где она, — заявила Амелия.
— В Тихо?
Она утвердительно кивнула.
— Ну и что?
— Остались бумаги…
— Бумаги? — Внезапно меня как осенило. — Документы?
— Совершенно верно. Представляете, сколько они сегодня стоят?
— Плюс права на публикацию, — сказал я. — «Я нашла потерянную экспедицию» — чем не заголовок для статьи?
— Да, плюс права. Наверняка выйдут книга и фильм, не говоря уж о теленовостях.
— Быть может, правительство даже наградит вас медалькой.
— Все это будет после, а не до.
Я понимал, куда она клонит. Стоит только открыть рот, как тебя тут же отпихнут в сторону. Всем ведь плевать на какие-то там права, всем подавай славу.