Ответ иллюзиониста меня просто убил:
— Никуда. Ее не существует. Говорят, что ее уничтожил сам Гериельт. Почему — никто не знает. Кстати, ни в ордене Создателя, ни в Академии, ни в библиотеке его величества ее тоже нет…
— А что мне теперь делать? — растерянно спросила я.
— Напиши ее сама, — пошутил маг. И развел руками…
…Весь следующий год я не вылезала с Колокольной башни. Экспериментировала. Здесь, вдалеке от недремлющего ока ненавистного эрра Валина, я могла творить все, что угодно. Соединять базовые руны в любом угодном мне порядке. Добиваться их обращения. Ускорять и замедлять течение энергии в каналах жизни, любые процессы, происходящие в организме, и анализировать результаты своего вмешательства.
Да, от принципа «не навреди» я старалась не отходить. И, как правило, эксперименты с новыми плетениями сначала проводила на щенках, гусях и поросятах — благо последних в свинарнике всегда было в избытке. Однако, несмотря на такой гуманный подход, за каких-то пару месяцев в среде наших солдат дежурство в Колокольной башне стало считаться наказанием. Соответственно, жертвы внезапных сердцебиений, потливости, приступов слепоты или вспышек зубной боли начали жаловаться на мои «шуточки» своим десятникам. А отдельные смельчаки — старому Нашту. Пришлось принимать меры — личности, виновные в очередном наказании, переставали видеть, слышать, осязать, а отсутствие в замке своего жреца рано или поздно вынуждало их идти ко мне на поклон. В общем, в конце концов, большинство доблестных вассалов моего отца смирились с тем, что в Колокольной башне их жду я. И какая-нибудь очередная гадость…
Единственным человеком, стоически выносившим все, что приходило мне в голову, был мой сводный брат Крегг. Бастард, получивший право носить перечеркнутый герб[42] Орейнов еще в четырнадцать лет. Такой же упрямец, как и я. Парень, к двадцати годам ставший вторым мечом баронства, как никто другой ценил людей, способных не останавливаться на пути к поставленной перед собой цели.
Да, словоохотливостью он не отличался — иногда с обеда и до позднего вечера Молчун не произносил ни одного слова. Зато слушал мои рассказы очень внимательно и с явным удовольствием. Как ни странно, именно в процессе такого вот странного общения у меня частенько рождались самые интересные идеи. Скажем, первую самостоятельно придуманную печать я создала для того, чтобы организм моего ненормального брата, не желающего нормально отлеживаться после ранений, мог использовать для своего лечения чужую жизненную силу. Кстати, название для печати придумал Крегг: внимательно выслушав описание принципа работы получившегося плетения, он ласково потрепал меня по волосам и сказал целых шесть слов:
— Печать Чужой крови… Крыса опять разозлится…
Я довольно осклабилась. И… занялась рунной магией.
Как создавать свернутое плетение в деревянной основе, я знала. В общих чертах: в самом конце третьего тома своего трактата Гериельт Мудрый посвятил этому целых четыре главы. Однако на создание рабочего амулета у меня ушло недели полторы. Причем основную часть этого времени я провозилась с основой: какой бы формы я ни выбирала заготовку, она упорно отказывалась ломаться в нужном месте. Так, чтобы не разрывать нужных плетений, а заставлять срабатывать активатор. В итоге оказалось, что выход лежал на поверхности — достаточно было прорезать в деревяшке достаточно глубокую поперечную канавку, развести печать и ее активатор в противоположные части основы, как амулет стал рассыпаться так, как было необходимо.
Маскировать свое изделие я решила под стандартный амулет Алого безумия стоимостью аж десять золотых монет. Но для того, чтобы Крегг не ошибся при выборе, мне пришлось вырезать на ребре основы несколько маленьких канавок.
Кстати, в процессе создания этого амулета мне пришлось научиться элементам боевой трансформации. Ибо демонстрировать всем встречным и поперечным никому не известное плетение мне почему-то не хотелось. В результате долгих раздумий я пришла к идеальному, на мой взгляд, варианту: сразу же после активации плетение делилось на две части. Которые смещались так, чтобы со стороны напоминать печати Среднего исцеления и Великого восстановления, вдавленные одна в другую. Увы, нити подпитки, разбрасываемые печатью во все стороны, мне спрятать так и не удалось. Но я успокоила себя тем, что чрезвычайно малая толщина и грязно-серый цвет рисунка могут броситься в глаза только ночью.
Работал амулет бесподобно. Но очень уж медленно — мой куцый дар не позволял напитать плетение достаточно большим количеством силы, и раны, периодически получаемые Креггом, затягивались не особенно быстро. Зато для этого ему не требовались никакие жрецы — печать тянула жизнь из его друзей, врагов, лошадей и, кажется, даже из деревьев…
…Закончив создание амулета, я почувствовала себя вторым Гериельтом Мудрым. И чувствовала себя им приблизительно часа два. До того самого момента, когда продемонстрировала его эрру Маалусу.
Вглядевшись в структуру заклинания и не дослушав рассказ о принципах его работы, маг вскочил с кресла, закрыл мне рот ладонью и, склонившись к моему уху, еле слышно прошептал:
— Никогда не создавайте новых плетений, ваша милость! Никогда не рассказывайте о том, что у вас получилось! Даже мне! И… постарайтесь забыть эту печать как можно быстрее! Поверьте, я хочу вам добра, ваша милость… Пожалуйста, поверьте мне на слово!
Перепуганная не столько словами, сколько мертвенной бледностью, разлившейся по лицу выпрямившегося мага, я мгновенно расплела еле видимую в свете свечи печать и тут же унеслась в свою спальню…
Нет, экспериментировать я, конечно же, не прекратила — идейки, то и дело рождавшиеся в моей голове, требовали проверки на практике, — но демонстрировать свои достижения кому-то, кроме Крегга, перестала…
Увидев, что я разглядываю упрощенную копию его печати Иллюзии, избавленную от всего лишнего, эрр Маалус уважительно посмотрел на меня и приложил правый кулак к сердцу:
— Не думал, что вы на это способны, ваша милость…
Проследив за его рукой, я наткнулась взглядом на амулет Великой защиты, висящий на его груди, и застыла: среди тридцати двух свернутых печатей школ Огня, Льда и Разума глаз мгновенно выхватил контур недостроенной точки фокуса Огненного шторма. Той самой, который я так удачно замкнула позавчера. Перед внутренним взором мгновенно возникла картина заживо сгорающего Крысы, а по спине потекла струйка холодного пота.
Заметив, как изменился мой взгляд, маг тут же помрачнел:
— Вас так обидело мое замечание? Почему, ваша милость?
— Попыталась улыбнуться… — солгала я. — А в печати Бесчувствия недостаток силы…
— А почему вы ее не наполните? — удивленно поинтересовался он. — Ведь печать-то как раз под вашу скорость восполнения…
— Если я не чувствую боли, то забываюсь и начинаю улыбаться. Кожа рвется, и…
— Все правильно… — вздохнул эрр Маалус. — Кстати, за эти двое суток ваше лицо начало зажи…
— Я знаю, эрр Маалус! — стараясь не шевелить губами, фыркнула я. И, посмотрев на расстроенное лицо мага, с трудом удержалась от улыбки. — Дней десять — двенадцать, и от ожогов ничего не останется. Да, скорость восполнения печатей у меня никуда не годится, но даже с такой, какая есть, регенерацию получилось разогнать почти до предела…
Иллюзионист недоверчиво посмотрел на меня и подергал себя за бороду:
— Даже так? И как вам это удалось?
— Долго объяснять… — буркнула я. — А говорить, не шевеля губами, не очень приятно…
— Вам надо расслабиться, больше спать…
— …и больше есть… — в унисон ему ответила я. — Так, чтобы к приезду отца я успела превратиться в нечто похожее на хорошо откормленную свинью…
— Фу, ваша милость! Как можно такое говорить-то? — всплеснул руками иллюзионист. И укоризненно посмотрел на меня. — Вы — девушка потрясающей красоты…
— Ага! — криво ухмыльнулась я… и похолодела: на моем лице «потрясающей красоты» лопнула тоненькая пленочка новой кожи!
Следующие несколько минут я судорожно пыталась убрать последствия своей улыбки — останавливала кровь, сращивала капилляры и мелкие сосуды, подстегивала течение энергии в каналах жизни. Получалось так себе — нити силы, подпитывающие непрерывно работающие плетения, напрочь отказывались тянуть из резерва хоть немного больше. В итоге поняв, что выше головы не прыгнешь, я ограничилась тем, что сдвинула печать Великой регенерации чуть ближе к правой скуле. А потом, мысленно обозвав себя дурой, открыла глаза и взглянула на мрачного, как грозовая туча, мага.
Заметив, что я перестала магичить, эрр Урден уставился в пол и тяжело вздохнул:
— Простите, ваша милость! Это из-за меня! Надо было думать, прежде чем говорить… Вам необходим покой, а тут я со своими вопросами… Разрешите откланяться?
— Не разрешаю… — буркнула я. — Лежать и смотреть в потолок я уже до смерти устала. Поэтому вам придется меня поразвлечь…
— Чем, ваша милость? — обреченно посмотрев на меня, спросил маг.
— Конечно же, своими иллюзиями…
…Смотреть, как плетения эрра Маалуса воздействуют на мое сознание, было безумно интересно: сначала над моей кроватью вместо розового балдахина возникло голубое небо. Потом в нем появился клин белых журавлей, летящих на закат. Чуть позже пропала стена с гобеленом, а на ее месте возникло бескрайнее поле с небольшой рощицей. С ума сойти — я совершенно четко видела, как колыхалась трава, как рядом с грязно-серым камнем, валяющимся шагах в пяти от моей кровати, струилось чешуйчатое тело гадюки, как трепетали крылышки у пролетевшей над самой землей пичужки.
Как обычно, стоило представить себя там, в созданном для меня мире, как настроение начало стремительно улучшаться. И уже через пару минут я, слегка покраснев, негромко попросила:
— А… можно показать… ну-у-у… что-нибудь еще?
— Да, ваша милость… — отозвалась пустота на месте, где еще недавно стояло кресло эрра Маалуса. А потом оттуда же раздался негромкий смешок.
Обижаться на мага я не стала — человек, сделавший для меня ничуть не меньше, чем родной отец, имел полное право улыбаться. Особенно создавая детскую мечту для совершеннолетней девушки, уже представленной королю.
…Вглядевшись в силуэт всадника, показавшийся из-за рощи, я не удержалась от вздоха: мне ужасно захотелось, чтобы, вместо того чтобы придумывать образ воина, исходя из своих представлений о мужской красоте, Маалус догадался наложить на мое сознание печать Мечты.
Через минуту, когда воин подъехал ближе, я почувствовала, как заколотилось мое сердце: молодой широкоплечий парень с короткими рыжими волосами оказался точной копией виконта Алагзара, с которым мне удалось потанцевать на королевском балу в Лайнте! Однако полюбоваться статью мужчины моей мечты мне не удалось — не успел воин остановить коня и спешиться, как из-за рощи донесся вопль моей наперсницы:
— Госпожа! К вам его милость барон Лагар!
Я тут же расстроенно прикрыла глаза: видеть, как исчезает иллюзия, было невыносимо больно. Однако пострадать по этому поводу мне тоже не удалось — за дверями спальни раздался звук разбитого стекла, вскрик, а потом — полупридушенный вопль моей наперсницы:
— Куда вы, ваша милость? Госпожа Меллина не отвечает, значит, к ней нельзя!
— Отойди в сторону, дура!
— Ваша милость!!!
Услышав нотки отчаяния в голосе брата, а потом — шелест покидающего ножны меча, я забыла о своих ожогах, коже, которая обязательно лопнет, необходимости не шевелиться и заорала на весь донжон:
— Ойра! Пропусти Лагара! Немедленно!
А через долю секунды чуть не оглохла от грохота двери, со всего размаху ударившейся о стену.
— Мел! Отец…
— Что «отец»? — уставившись на бледное лицо брата, перепуганно спросила я.
— Отец… погиб…
— Как погиб?
— Разбойники… На Полуночном тракте… — выдохнул Лагар, и, недоуменно уставившись на меч в своей руке, вдруг вскинул его над головой и одним ударом перерубил пополам столик с притираниями…
— Да, но… с ним же было два десятка солдат, маги и боевая четверка его величества! — растерянно пробормотала я.
— Толку от них, Мел… — процедил брат. И, повертев меч в руке, забросил его в ножны. — Щетина сказал, что эрр Диир погиб первым. И ни разу не ударил! Ни разу, понимаешь?
— А жрец? Он же должен был лечить! — негромко спросил эрр Маалус.
Лагар заскрипел зубами:
— Лечил… Пока был жив… Но недолго… Щетина говорит, что разбойников было слишком много…
— Не верю, — отрицательно покачал головой эрр Маалус. — Маги из боевой четверки не могли не заметить засаду!
— У разбойников был иллюзионист…
— Тогда понятно… — пробормотал маг и, сгорбившись, уставился в пол. Заплакать у меня не получилось. Так же как и прикрыть веки — я, не отрываясь, смотрела на брата и ждала продолжения рассказа. А он почему-то молчал. Поэтому заговорила я:
— Ну, и что собираешься делать, Лагар?
— С утра возьму три десятка воинов, эрра Стрега и эрра Гвилла, и уеду в Наргин… — не глядя на меня, ответил брат. — Тело отца уже там. Распоряжусь, чтобы его перевезли сюда, а потом найду этих тварей и… отправлю их к Темному Жнецу…
— Простите, что вмешиваюсь, ваша милость, но воинов желательно брать побольше: говорят, что разбойники из предгорий Ледяного хребта не боятся ни короля, ни Создателя, ни Темного Жнеца[43]. А еще берегитесь иллюзиониста — если его уровень выше второй категории, то он… Хотя против Огнива и Умника…
— Иллюза уже нет… — скривился Лагар. — Его зарубил Молчун. Так что там — одна пехота…
— А… сам Крегг? — спросила я.
— Выжил только Щетина… — вздохнул брат. — И тот непонятно как… Ладно, Мел, я пошел собираться. Когда вернусь — не знаю. Присмотри за замком, ладно? И… выздоравливай…
— Присмотрю… — пообещала я. А потом, сжав кулаки, добавила: — А ты найди их… И убей… Как можно медленнее…
Глава 10 Крегг Молчун
Холодный порыв ветра, ворвавшийся в открытую настежь дверь, пах мокрой овечьей шерстью и навозом. А еще свежескошенной травой и почему-то земляникой. Я открыл глаза, прислушался к звукам, доносящимся до меня снаружи, и вздохнул — там, за стенами кошары, шел дождь. А значит, появления проклятой Темным Жнецом знахарки надо было ждать еще как минимум сутки.
Мрачно покосившись на свою изуродованную левую руку, я скрипнул зубами и еле удержался от стона — заныли обломки сломанных зубов, рассеченная прикосновением чьего-то клинка щека и обрубок уха.
«Живой труп…» — мрачно подумал я. И замер — сквозь блеяние овец до меня донесся донельзя раздраженный незнакомый женский голос:
— …сначала загони овец!
— Мрак! Ну, и что же ты стоишь? — тут же заорала Марыська и щелкнула бичом.
«Добралась?» — подумал я и с надеждой уставился в серую пелену дождевых струй в дверном проеме.
Ждать пришлось не особенно долго — буквально через минуту из сплошной стены воды появилась овечья морда, а затем в кошару хлынула загоняемая здоровенным магарцем[44] отара.
Увидев своих товарок, все пять привязанных к моему ложу овец жалобно заблеяли и попытались оборвать удерживающие их на месте веревки.
Я криво усмехнулся: животные явно чувствовали, как моя печать Чужой крови тянет из них жизнь.
— Вон еще две! Да куда же ты понесся, Мрак?! — Судя по громкости голоса, Марыська подошла к самой кошаре и теперь следила, чтобы ни одна из вверенных ей овец не осталась снаружи.
Минута ожидания, и я услышал еще одну ее фразу. Почему-то произнесенную просительным тоном:
— Заходи, Ярена!
Однако вместо ожидаемой знахарки в дверном проеме появился силуэт закутанного в плащ ребенка. Решив, что Ярена пришла в Седое урочище не одна, я перевел взгляд на следующий силуэт. И не сразу сообразил, почему Марыська закрывает за собой дверь.
— Зажги лучину! — проскрипел «ребенок», и я удивленно вытаращил глаза: судя по тембру голоса, ему было как минимум лет пятьдесят!
Марыська с трудом подтащила тяжеленную створку к косяку, кое-как задвинула засов и, сняв с себя мокрый плащ, двинулась к оконцу, затянутому бычьим пузырем.
— Шевелись, девка! — подала голос знахарка, стараясь, чтобы ее рычание звучало потише.
— Сейчас… Кресало найду…
…В свете лучины Ярена показалась мне ожившим воплощением Темного Жнеца: седые спутанные волосы, темное, почти черное лицо, кривящиеся в очень неприятной гримасе губы, крючковатый нос, пара здоровенных родинок на раздвоенном подбородке. И тяжелый взгляд исподлобья. Впрочем, стоило мне пошевелиться, как на ее лице мгновенно расцвела улыбка, а в глазах мелькнул самый настоящий страх:
— Добрый вечер, ваша милость! Вы хотели меня видеть?
Я утвердительно кивнул.
— Я к вашим услугам…
— Рука… Ключица… Ребра… — выдохнул я. — Нога…
Знахарка свела брови у переносицы, немного подумала и растерянно захлопала ресницами:
— Что, кости срастаются не так?
Я снова кивнул.
— Так я же не жрец, ваша милость! — сообразив, что от нее требуется, затараторила старуха. — Силы у меня почти что и нету! Я это… боль снять могу… несильную… Кровь заговорить, если рана махонькая… Роды ускорить… Бельмо свести… Бородавки… А тут вона сколько чего надо!
— Сломать и свести вместе… Правильно… Сможешь? — дослушав ее до конца, спросил я.