– Пока не уверен.
– Что тебе еще нужно знать?
– Для начала побольше о тебе.
– Например?
– Откуда такое имя – Айзел? – Он произносит его правильно, и я пытаюсь не показать, какое это произвело на меня впечатление.
– Оно турецкое.
– Твои родители из Турции?
Я киваю. Больше ничего о них не скажу. И фамилию не назову. Мама уже подала запрос на то, чтобы у меня была ее новая фамилия – Андервуд. Но пока тянется дело, я меньше всего хочу, чтобы Замерзший Робот нагуглил всю правду о моем отце. Неважно, насколько все плохо у него самого, я не думаю, что он захочет оставить меня партнером по самоубийству, если узнает историю моей семьи.
– Ты говоришь по-турецки?
Качаю головой. Отец никогда не пробовал меня учить. Иногда, когда он был в хорошем настроении, у меня хватало смелости расспрашивать его о Турции. Тогда он рассказывал об узких улочках старого города, где по вечерам играл с приятелями в футбол. В плохие же дни (а их ближе к концу становилось все больше) рявкал в ответ, чтобы не болтала лишнего. Отец говорил, я должна благодарить судьбу за то, что родилась в Америке: по крайней мере, не придется проехать полмира, чтобы просто найти работу.
А мама и вовсе старается забыть о родине. Родители развелись, когда мне не было и года. С тех пор как мама встретила Стива, она изо всех сил строит из себя потомственную белую американку. Мама светлее меня, и, если бы не легкий акцент, никто бы действительно не догадался. А я пошла в отца и выгляжу иностранкой.
– Тебе неприятно об этом говорить? – спрашивает Замерзший Робот, жуя чизбургер. Кажется, халапеньо нравились ему больше. Он отщипывает маленькие кусочки булки и медленно, словно нехотя, заталкивает их в рот.
– Да нет, просто не пойму, чего ты прицепился к моему происхождению, – я же не беру у тебя интервью…
Теперь он мне улыбается. Не пойму я этого парня.
– Просто интересно. Айзел – отличное имя.
– Хочешь – возьми себе.
– Прикольное, – отвечает он уже без улыбки.
– Почему седьмое апреля? – Теперь моя очередь задать вопрос.
– Число, когда это случилось.
– Что случилось?
– То, из-за чего я хочу умереть. Это произошло год назад, 7 апреля. – Он отворачивается, играя желваками.
– Полагаю, ты не собираешься посвящать меня в подробности.
Прежде чем он успевает ответить, те самые парни, знакомые Романа, плюхаются рядом с ним.
– Привет, как дела? – спрашивает меня один из них, а другой, хлопнув Замерзшего Робота по плечу, замечает с развязной усмешкой:
– Не знал, что ты с кем-то встречаешься! Что скажет Келли?
Келли? Только не говорите мне, что у него есть девушка. «Какого черта?» – спрашиваю я его взглядом.
– Ребята, это Айзел. – Он умоляюще смотрит на меня. Я не лучший человек в истории мироздания, но не до такой степени, чтобы подставлять его. Впрочем, наблюдать, как он потеет от страха, приятно. Мое лицо немеет под маской вежливого внимания. Оказывается, я могу быть более замерзшей, чем Замерзший Робот.
– Айзел, это Трэвис и Лэнс. – Голос Романа слегка дрожит, вокруг носа проступили веснушки, а лицо порозовело.
– Ты из Уиллиса? – спрашивает Лэнс, его светлые брови выразительно шевелятся.
– Если бы она была из Уиллиса, мы бы заприметили ее раньше, – замечает Трэвис сальным голосом, от которого сразу пропадает всякое желание пить коктейль. Само собой, будь я из Уиллиса, моя персона его не заинтересовала бы. Для парней типа Трэвиса и Лэнса я не существую. Разве что если хочется сказать гадость.
– Не пугай девушку, – выговаривает ему Лэнс, очевидно, сторонник не столь агрессивного стиля в обращении с дамами. Красавчик: небрежная прическа как у парня из бой-бэнда, большие голубые глаза, широкие плечи.
На несколько секунд повисает неловкая тишина.
– Она из Лэнгстона, – неохотно выдавливает Роман.
– Значит, Брайана Джексона знаешь? – Голубые глаза Лэнса делаются еще больше. Задержав дыхание, я разглядываю его, пытаясь определить, о чем он успел догадаться.
– А, так вот как вы познакомились? Через Брайана? – спрашивает Трэвис, наклоняясь к Роману и утягивая у него картошку.
Обменявшись со мной взглядом, Роман говорит:
– Э-э, нет. Мы познакомились на прошлой неделе.
Мы познакомились?
– Где? – не отступает Трэвис, бросая на меня еще один изучающий взгляд. Готова поклясться: он что-то подозревает. Проглотив слезы, я посылаю Вселенной короткую молитву: «Пожалуйста, не заставляй меня снова проходить через это! Пожалуйста, пусть они не догадаются, кто я».
– На нашей старой площадке.
А Роман-то врет, как профи. Даже не краснеет.
Трэвис восторженно вскидывает руки:
– Я знал это, чувак! Ты все еще играешь! Говорю тебе: тренер точно возьмет тебя обратно. Хватит бегать от…
– Сменим тему! – От Романа так и веет холодом.
– Серьезно, чувак! – подключается Лэнс и тоже хватает у Романа картошку. – Зачем ты вообще бросил?
Трэвис краснеет. Не знала, что парни вроде него способны чувствовать неловкость, но, видимо, есть вещи, которые даже таких прошибают. Сколько всего я сегодня узнала о мужчинах!
– Извини, – бормочет он, отворачиваясь, но вскоре улыбка возвращается на его лицо: он увидел официантку.
– А Сьюзи ничего выглядит, а?
– Да, кажется, у нее все хорошо, – сухо соглашается Роман, потом поворачивается ко мне. – Сьюзи учится с нами в школе.
Я киваю, словно мне понятно, о чем речь, хотя чувствую, что упустила что-то важное.
Трэвис толкает Романа локтем:
– Слушай-ка. Думаю, она все еще в тебя… ну, это самое.
Лэнс, покосившись на меня, поворачивается к приятелю:
– Поаккуратнее!
Не успеваю я открыть рот, чтобы объяснить ему: мы с Романом вовсе не то, что он думает, – как меня разбирает такой смех, что приходится срочно хлебнуть коктейля. Я громко обсасываю клубничину, гоняя ее языком туда-сюда, и мне плевать, как это выглядит.
Лэнс пытается снова вернуться к оставленной теме, нарушая неловкое молчание:
– Так что, Брайана Джексона знаешь?
Только бы не заметили, что я вся взмокла! Подбираю остатки картошки, внимательно рассматриваю кетчуп, не в силах поднять на них глаза.
– Не особо.
– Как? Но Брайана же теперь, типа, все знают! – горячится Трэвис и снова хлопает Романа по спине. – А ведь на его месте мог бы быть ты!
Роман что-то неразборчиво бормочет, и я не могу удержаться от вопроса:
– Что ты имеешь в виду?
Лэнс смущенно переводит взгляд с Романа на меня и обратно:
– Можно рассказать ей?
Роман складывает руки за головой и отворачивается.
– Как хочешь.
Снова неловкое молчание. Наконец Лэнс решается:
– Роман играл в отборочной баскетбольной команде с Брайаном. Знаешь, что такое отборочная команда?{ Отборочная команда в баскетболе (англ. select basketball) – американская ассоциация любителей, продвигающая лучших игроков в профессиональные клубы.}
Я в целом представляю, но качаю головой, чтобы выудить побольше подробностей о связи Замерзшего Робота с Джексонами. В голове словно только что сигнализацию выключили: все еще гудит и завывает. Я пытаюсь привести мысли в порядок, мысленно прокручивая начало вагнеровского «Полета валькирий».
– Ты чего мычишь? – спрашивает Трэвис, не давая Лэнсу объяснить, как связаны Брайан Джексон и Роман, и начинает ржать.
– Ну ты, козел, – толкает его Роман. Ореховые глаза, вспыхнув от гнева, становятся почти золотистыми.
Кровь приливает к щекам, я наклоняюсь к кособокому пластиковому столу, утыкаясь взглядом в лужицу кетчупа рядом с картошкой. Интересно, стал бы Замерзший Робот так защищать меня, если бы знал про отца? И тут я понимаю, что, возможно, дело вовсе не в защите. Я чувствую, как они на меня пялятся, и понимаю, что Замерзший Робот смотрит на меня иначе, чем Лэнс или Трэвис. Эти двое так и буравят зрачками мою кожу, как мои одноклассники: жадно пытаются разгадать мои тайны, забраться внутрь. Но у Робота глаза мягкие и терпеливые. Он знает, что отыщет, копнув поглубже, и не спешит меня вскрывать: в опустошенности и депрессии нет ничего особенного или интересного.
Собравшись с духом, я поднимаю на него взгляд и, встретив грустную улыбку, осознаю, что нашла партнера по самоубийству.
Приятели молча глядят на него; как бы он ни настаивал, что все осталось в прошлом, он чертовски популярен и сейчас. С шумом опустив руки на стол, Роман начинает рассказывать:
– Мы с Брайаном дружили с детства. Вместе играли в баскетбол, в команде, куда еще попасть надо. Много ездили по матчам – в Луисвилл, Цинциннати, Лексингтон. И потом, когда выросли, все оставалось так же: просто швыряли мячик. Так, ничего особенного. – Роман снова складывает руки за головой, глаза затуманиваются, и читать в них невозможно. – Сейчас он большая шишка: член олимпийской сборной, или как-то так. Мы теперь мало общаемся. – Взгляд Романа упирается прямо в меня. – Было бы о чем рассказывать…
Лэнс, кажется, убежден, что между мной и Романом что-то есть, и пытается помочь приятелю, добавляя:
– Видишь ли, наш долговязый друг – крутой спортсмен.
– Да, если бы Роман не бросил это дело, глядишь, уже на следующий год его зачислили бы в баскетбольную команду в универе, да еще и стипендию бы платили, – добавляет Трэвис, приобнимая Романа за плечи, словно гордый старший брат, но тот недовольно сбрасывает его руку.
– Отвали! – вспыхивает Роман, трясет головой и, снова уткнувшись взглядом в пол, добавляет уже спокойнее: – Айзел это не интересно.
Перевожу про себя: «Не пытайтесь произвести впечатление на эту девушку. Я и не думаю с ней спать, я собираюсь вместе с ней умереть». Однако ни Трэвис, ни Лэнс, кажется, не улавливают подтекста: оба одновременно поднимают руки – «Сдаемся, сдаемся!». Глядя на них, я понимаю, что они напоминают мне эдаких леммингов, которые слепо копируют движения друг друга. Но вместо этого могу лишь подумать, что у меня такого совпадения не было никогда и ни с кем. Интересно, а Замерзший Робот тоже из их стаи, только сбился с пути?
И что заставило его сойти с орбиты? Что должно было случиться, чтобы Роман – подающий надежды спортсмен и друг мировой знаменитости – превратился в Замерзшего Робота, зависающего на сайтах самоубийц?
Я украдкой гляжу на него: опустил голову, ссутулил плечи. Он внимательно изучает последнее семечко халапеньо, гоняя его пальцем по тарелке, потом кладет в рот и проглатывает. Мы ждем, пока он наконец не выдавливает:
– Ладно, ребята, рад был вас увидеть, но, думаю, Айзел пора подбросить меня до дома. Пока!
– Пока, приятель, – Трэвис хлопает Романа по плечам, – береги себя. Мы тебя не бросим.
– Давай выберемся как-нибудь, – добавляет Лэнс. – С удовольствием побросал бы мячик с тобой на старой площадке. Как в прежние времена.
– Ладно, – ровным голосом соглашается Роман. – Как в прежние времена.
Встав из-за стола, он скидывает объедки в мусорку. Махнув рукой Трэвису и Лэнсу, я иду за Романом, выбросив на ходу картошку – все равно почти все доела, но коктейль прихватываю с собой.
– Так я тебя еще до дома должна подкинуть? – шепчу я, надеясь, что Лэнс и Трэвис не услышат.
– Да. У меня нет прав.
– Тебе же семнадцать!
Он снова выдает полуулыбку, как в начале нашей встречи:
– Эй, ты мой профиль на сайте смотрела!
– Хотела убедиться, что ты не почтенный отец семейства и все такое, – объясняю я, направляясь к машине, и добавляю про себя: если бы я прочитала на его страничке об их знакомстве с Брайаном Джексоном, никогда бы не согласилась встретиться.
Открыв дверцу, я перекидываю мусор с переднего сиденья назад. Несколько жирных пакетов из-под еды оставляю на полу – ничего, пусть ставит ноги сверху. Вряд ли он откажется от партнерши только потому, что она неряха.
Усевшись, он барабанит пальцами по пыльной приборной доске.
– Классная тачка. – Его кроссовки с хрустом сминают старые пакеты. – Похоже, прямо для тебя создана.
Пропустив подколку мимо ушей, я поворачиваю ключ, запускаю фыркающий старый мотор и резко выкручиваю руль. Только вывернув с парковки на дорогу, бросаю взгляд на попутчика – уставился вперед, опустив голову; ореховые глаза широко открыты, но в них нет ничего, кроме пустоты. Я снова вижу это: Замерзший Робот не играет со мной, он действительно хочет умереть.
Черный слизняк сидит и в нем.
Четверг, 14 марта
Осталось 24 дняНекоторое время мы едем молча. Я немного нервничаю: не собирается ли Замерзший Робот открыть дверь и выброситься на гравий под колеса. Не уверена, что на такой скорости это убьет его, но все равно я окажусь в неприятном положении.
Поэтому, когда Роман вместо дверной ручки тянется к радио, я вздыхаю с облегчением. Он выбирает любимую станцию Джорджии: ту, что круглые сутки крутит один и тот же набор из пяти хитов. Если не ошибаюсь, в них поется о том, как напиться в хлам, надеть блескучее мини и танцевать до утра. Я морщусь.
– Что? – спрашивает он.
– Не пойму я тебя. Ты выглядишь таким…
Он скрещивает руки перед собой в виде буквы Х, что, как я понимаю, означает «заткнись». Заткнулась. Что я умею, так это слушаться. Ладно, вру: я никогда не слушаюсь мистера Палмера, но обычно хотя бы делаю вид.
Роман выключает радио:
– Извини. Не знал, что ты такой сноб в музыке.
– Я не сноб.
– Не сноб и не мать семейства, – соглашается он. – У тебя полно достоинств!
– Да, – киваю я и осторожно забрасываю еще одну удочку. – Такой потенциал седьмого апреля пропадет!
Потенциальная энергия. Интересно, Замерзший Робот когда-нибудь размышлял о физике смерти?
– Выпьем же за это! – Он поднимает несуществующий бокал. Видимо, репертуар радио Джорджии для него – самое то.
Мы замолкаем снова, и теперь уже я включаю радио, но уже классику; Роман никак не комментирует мои вкусы. Местность постепенно становится холмистой, дорога делает крутой поворот, от реки мы направляемся к пологому предгорью. Трава еще бурая и сухая, не проснувшаяся после зимы, да и деревья все больше голые. Весна в этом году припозднилась. Я чуть приоткрываю окно и впускаю влажный прохладный воздух. Бывают дни, когда в воздухе пахнет бурбоном, свежей ржаной брагой от винокуренного завода, что в нескольких километрах отсюда, но сегодня я чувствую только запах грязи и мокрой травы. Ветер бьет меня по щекам; подавив желание снова взглянуть на Романа, я не отрываю глаз от дороги.
– У меня отобрали права из-за того, что случилось в прошлом году, – наконец решается он. – Поэтому тебе придется меня катать. Сегодня к месту нашей встречи меня подвезла мама. Так радовалась, что я наконец-то решил выйти с кем-то. – Он бросает на меня взгляд. – Пришлось сказать ей, что ты – моя новая подруга. Она просто с ума сходит.
Ага, значит, родители за него беспокоятся. Плохо. Это означает усиленное наблюдение. Видимо, поэтому ему и нужна я – надежный партнер по суициду.
– Принято. Но, слушай, может, ты мне хотя бы будешь подсказывать, куда сворачивать, чтобы я тебя до дома доставила?
Роман молчит, и его нижняя губа дрожит, словно он не решается заговорить.
– В чем дело? – подталкиваю я его.
– Можно тебя попросить?
Ага, вот и первое задание для партнера. Странное ощущение: будто в пустой комнате качается кресло-качалка, и от этого делается одновременно тоскливо и уютно.
– Конечно, а что?
– Не могла бы ты остановиться около рыболовного магазина на Главной улице?
Я морщу нос:
– У рыболовного магазина?
– Да, надо червей купить.
Моргнув, я кидаю на него быстрый взгляд. Он смотрит прямо перед собой, но лицо расслаблено, это не похоже на розыгрыш.
– Э-э, ну хорошо. Только скажи, как туда проехать.
– Прямо по этой дороге, пока не упрешься в развилку у моста. Там бери влево и попадешь на главную трассу Уиллиса. Магазин будет справа, на углу перекрестка Главной и Бернс. – Голос Замерзшего Робота звучит спокойно и ровно, похоже, он действительно часто наведывается в рыболовный магазин. Странно.
Я покрепче хватаю руль и пытаюсь сосредоточиться на музыке. Сейчас передают Сороковую симфонию Моцарта, но даже ясный минорный скрипичный напев не может меня отвлечь.
– Зачем тебе черви? Ты любишь порыбачить?
Он фыркает:
– Нет.
И все. Замерзший Робот явно немногословен.
– Нет?
– Нет, это не для рыбалки. – Он ерзает на сиденье, подвигаясь ближе к двери. Его колени упираются в приборную панель. Я думаю, не предложить ли ему отодвинуть кресло, чтобы было удобнее, но молчу.
– Ладно. Тогда я не понимаю. Что я пропустила?
– А?
Ему что, все по слогам надо разжевывать?
– Зачем тебе черви, если ты не собираешься на рыбалку?
– Для черепашки, – отвечает он так, словно я с самого начала просто обязана была знать, что у него есть черепаха. Действительно, и как это не пришло мне в голову? Как я дожила до этого дня, не зная, что Уиллис из штата Кентукки – черепашья столица Соединенных Штатов?
Если честно, меня слегка смутило, что у него есть живность. Не похож он на того, кто стал бы держать домашнего питомца, а если бы и стал, то скорее золотистого ретривера. С виду Роман – просто стопроцентный американец: баскетбол, гамбургеры, собаки. Но когда я соображаю, что это значит, у меня перехватывает дыхание: «У него есть питомец». Я повторяю вслух:
– У тебя домашний питомец.
– Да, – подтверждает он, а затем, словно зная, о чем я думаю, поворачивается ко мне. – Не волнуйся, это меня не остановит.
Глубоко вздохнув, я тупо пялюсь на грязный коврик. В дальнем углу валяется смятая банка из-под колы. Солнечные блики, отражаясь от ее бока, подмигивают мне.
– За дорогой бы следила, – замечает Робот.