Он снова дал отбой. И на этот раз предусмотрительно выключил телефон. Серебристый «Мерседес», вырвавшись из пробки, въезжал в уютный двор на Пречистенке. Олег Свирский вышел из машины первым и открыл Бокову дверь. На пороге салона их приветствовал швейцар.
Через четверть часа Кирилл Боков уже не помнил о звонке сестры из Читы. Не вспомнил он о нем и в последующие дни.
Глава 10. ПОСЕЛОК КРАСНЫЙ ПРОЛЕТАРИЙ
Участковый Иван Захарович Кукушкин, окончив прием населения в опорном пункте, зашел в отдел, по его же собственному признанию Кате, только с одной целью: переодеться в гражданку. У вдового участкового с некоторых пор завелась дама сердца — самостоятельная и разведенная, на которой он уже всерьез подумывал жениться. После служебных трудов Кукушкин намеревался скоротать вечерок у нее дома, совместив, так сказать, приятное с полезным.
Кате в связи с этими планами он не особенно-то обрадовался. Но долг для него всегда был вещью святой. Едва лишь Катя, захлебываясь от волнения, поведала ему о словах Камиллы и о том, что слова эти напрямую имеют связь с личностью убитой и разыскиваемой по всем Химкам Валерии Блохиной, Кукушкин сразу же отринул все личное и с ходу взял организацию дальнейших оперативных мероприятий на себя.
Катя с облегчением вздохнула. До этого она все пыталась дозвониться Колосову, сообщить грандиозную новость. Но получала один и тот же ответ: «Абонент недоступен». Увы, как раз в это самое время начальник отдела убийств находился на причале — вне зоны действия мобильной связи.
Кате не терпелось детально допросить Камиллу — по паспорту она оказалась Клавдией Остаповной Тростенюк, приезжей из Тирасполя. С ней уже начали беседовать колосовские оперативники, на время оторвавшиеся от проверки фирм. Катя сразу же поставила их обо всем в известность. Но, судя по напряженной и недружелюбной атмосфере, сгустившейся в их кабинете, Камилла — она же гражданка Тростенюк — с уголовным розыском сотрудничать не собиралась.
— Ты-то как к ней подъехать ухитрилась, Екатерина Сергеевна? — полюбопытствовал участковый Кукушкин.
— Да совершенно случайно, — и Катя поведала ему про свой незамысловатый оперативный подход к задержанной. — Мы просто болтали о том о сем, а оказалось — она информацией по Блохиной располагает. Она знала ее. А я ведь, Иван Захарович, специально из-за этого убийства приехала, ждала вас тут вон сколько. Теперь на вас только вся и надежда. Уж если вы не сумеете помочь нам с раскрытием, тогда не знаю, кто и сумеет.
— Пой, птичка, пой, — ухмыльнулся Кукушкин. Все же, несмотря на весь свой опыт и награды от министров МВД, был он крайне податлив на женскую лесть. Катя это отлично знала.
— Ну-ка, пойдем, Екатерина Сергеевна, — он хлопнул себя по колену и поднялся, надел фуражку, проверил ладонью козырек. — Пойдем, глянем, что там за слива-фрукт эта ваша Камилла Тростенюк.
«Слива-фрукт» сидела на стуле посреди кабинета — нога на ногу, черный чулок «от Версаче» порван, атласная куртка-бомбер нараспашку. Загорелая грудь выпирает из корсета-боди, словно тесто. Выщипанные в ниточку брови насуплены. В зубах — сигарета. В глазах — лед и презрение. — Тю, сдурели, что ли? Вам по-русски же говорят: ничего я не знаю, — долетело до Кати.
Тростенюк обернулась, глаза ее сверкнули.
— Ага! — протянула она, увидев Катю рядом с участковым. — Вот, значится, как оно тут. Что, сестричка, выходит, и тут подрабатываешь?
— Я капитан милиции, — сказала Катя, скрывать уже не было смысла.
— Ну, так и катись от меня к черту!
— Но-но, — участковый Кукушкин погрозил пальцем. — Гражданка, держите себя в рамках. Не усугубляйте. Привод-то в отделение какой у вас по счету — пятый или уже седьмой?
— Какой седьмой? Ты что, спятил, мужик? — разозлилась Тростенюк.
— Я при исполнении. Делаю вам вторичное замечание. Какой информацией располагаете по гражданке Блохиной Валерии Борисовне?
— Пошел ты!
— Больше предупреждений делать не буду, — сказал Кукушкин вроде даже с сожалением. — Все, ребята, давайте оформлять ее по указу.
— По какому указу? — насторожилась Тростенюк.
— Как по какому? — искренне изумился Кукушкин. — А вы, гражданка не в курсе? Указ вышел. Вот сейчас согласно его букве и духу оформим вас по статье как незаконного мигранта, не имеющего регистрации и определенного места жительства, — и в спецприемник. Там ночь переночуешь, санобработку пройдешь на вшивость — и в автобус до госграницы под конвоем. Депортация.
— Да я чище тебя, я, может, каждый день в джакузи моюсь с миндальным мылом! — вскипела Тростенюк. — И комнату я тут в городе снимаю. Какая, к черту, депортация?!
— Подлежите как персона нон-грата, злостно нарушающая общественный порядок путем разврата и оскорбления морали. — Кукушкин был невозмутим и вполне убедителен. — А в случае неподчинения — тюрьма. Давно мы такой указ ждали, — он хищно потер руки. — Прямо на душе полегчало, а то замучились вас, заспинных ранцев, собирать, штрафовать, отпускать, потом опять собирать. Седьмой привод…
— Какой седьмой? — Тростенюк вскочила, топнула каблучком. Лед в ее глазах сменился тревогой.
— Мы вот сейчас по банку данных проверим, — зловеще пообещал Кукушкин. — Сейчас проверим и сразу на депортацию карточку выставим. Сил нет больше нянькаться. Сейчас проверим, да и с плеч долой. Одну вон вашу, слава богу, прибили уже — нам работы меньше. А тебя — геть отсюда, в родные края.
— Да если в Лерке загвоздка вся, так бы сразу и сказал. Чего орешь-то? — Тростенюк живо обернулась к Кате:
— Ну скажи ему, что молчишь-то? То все выпытывала, а то вдруг рыба рыбой молчит!
— Если расскажешь все, что знаешь о Лерке Шестипалой, обойдемся восьмым приводом, — пообещала Катя. — По этому указу за активное содействие правоохранительным органам — значительное смягчение превентивных мер… Так, Иван Захарович, правильно?
— Я еще до этого пункта указ не дочитал. Длинный указ-то вышел, на десять страниц. — Кукушкин извлек из кармана кителя неожиданно модные очки, надел. — Ну, Клавдия, содействовать будешь?
— Камилла я, — огрызнулась Тростенюк. — В самом деле, чего это я из-за Лерки, суки рваной, всякие.., от вас терпеть должна? Прибили ее — ну и скатертью дорожка ей на тот свет. Я-то при чем?
— Что вы знаете об убийстве? — спросила Катя.
— Я? Об убийстве? Я тебе об этом хоть слово говорила? Говорила, а?
— Нет, но вы сказали…
— Да помню я, что сказала, не пьяная ж я, не занюханная. Помню. Ты тоже змея хитрая. Подобралась, — Камилла покачала головой. — Все вы здесь змеи, гадюки. Я тебе что сказала? Что плакать из-за того, что Лерка Шестипалая сдохла, не буду.
— Она что же, такая.., вот такая, тоже проституцией, что ли, занималась? — недоверчиво спросил Кукушкин.
— Она? Да ты ее видал — нет? — Камилла хмыкнула, крепче уселась на стуле.
— Тогда откуда же ты ее знаешь?
— Откуда знаю? Спросите вон у них, — Тростенюк кивнула в сторону дежурки, где вовсю еще шел разбор результатов рейда: ночные бабочки высказывали свое крайнее недовольство задержанием, виртуозно матерясь. — Спросите, сколько из них через руки этой стервы шестипалой в свое время прошли!
— Я не понимаю. — Катя придвинула стул и села рядом с Камиллой Тростенюк. — Ты толком давай, без крика.
— Да чего понимать-то? Она бабки на них зарабатывала, клиентам продавала чохом, не глядя. Поинтересуйся, сколько матрешек, сколько целок так вот лопухнулось по-крупному. Все вроде внешне солидно, доверие внушает — объявление в газете, в Интернете, телефон, реклама. Агентство по найму обслуги — так это у них называлось — горничных в отели, официанток в ночные клубы. Какие, к сучьим чертям, официантки? Что разносить-то, сперму, что ли, донорскую в пробирках? — Камилла усмехнулась. — Вы вон Ляльку-Барби как-нибудь где-нибудь разыщите и спросите у нее, как она от Лерки Шестипалой на нолю вырвалась. Тоже вот так клюнула дура с периферии — объявление насчет набора танцовщиц в ансамбль на Кипре. Позвонила, уши развесила, приехала, паспорт отдала. Потом смекнула, что к чему, деру хотела дать. А Лерка ее дубинкой резиновой сразу по почкам — шарах! Почки, сука отвязанная, девчонке псе отбила! Я знаю, я Ляльку тогда в больнице навещала. Она и сейчас все по больницам таскается, лечится, вместо того чтобы работать, деньги получать.
— Постой, не тарахти, давай по порядку разбираться, — прервал ее Кукушкин. — Значит, что же получается? Блохина, проходившая у вас под кличкой Лерка Шестипалая, занималась незаконным и насильственным вовлечением обратившихся к ней гражданок в занятие проституцией?
Камилла Тростенюк хмыкнула:
— Ну? А я о чем толкую?
Старенькие часы на стене кабинета пробили девять раз. В половине десятого вечера Катя позвонила домой предупредить «драгоценного В.А.», что в общем.., опоздает капитально — в Химках все только-только начиналось. Но телефон в квартире молчал. «Драгоценного» тоже где-то носило. Катя подумала: ну и к лучшему, меньше претензий будет. Она собиралась позвонить позднее, но в горячке последующих событий совершенно об этом забыла.
Они с Кукушкиным закончили допрос Тростенюк. Участковый по результатам допроса тут же связался со своим непосредственным начальством. Информация была такой, что по ней следовало предпринимать безотлагательные меры.
Катя мысленно поздравляла себя с тем, что догадалась привлечь к розыскам именно Кукушкина. Вообще-то, если честно, она давно удивлялась — как это он со своей энергией, опытом, смекалкой и решительностью до сих пор все еще участковый, а не начальник УВД. Видно, права поговорка — везет воз лошадка, ей и подкладывают…
В начале двенадцатого к отделу прибыл автобус с ОМОНом, спешно поднятым по тревоге.
— Ну, если девка нам не соврала, накроем мы это их гнездо паучье теплым, нынешней же ночью, — Кукушкин горел энтузиазмом. Однако изъяснялся до поры до времени туманно. Конспирация!
После короткого инструктажа ОМОН выдвинулся в поселок Красный Пролетарий, расположенный по соседству — на территории, совсем недавно отошедшей к Москве. Вместе с ОМОНом туда же спешно были направлены и несколько патрульных машин. В воздухе пахло крупной операцией. И то, что ее организовали вот так споро, было отрадно.
Хотя все же сомнения терзали… Катя ехала вместе с Кукушкиным на его старенькой «Ниве». Свет фар тщетно боролся с ночной темнотой. Ехали какими-то задворками, минуя Ленинградское шоссе. И все мимо каких-то пустырей, косогоров, оврагов.
— Сейчас Сходня будет, — оповестил Кукушкин.
— Тут, кажись, направо, — буркнула Камилла Тростенюк. Она ехала вместе с ними, показывала дорогу — то и дело путалась.
— Как же направо? Мы еще до поселка не доехали вон сколько. — Кукушкин прикурил. — Ты ж сказала — в Пролетарии хаза у них была.
— Там. Мне Лялька место это точно описала на всякий пожарный. Мало ли что… Дом, говорила, кирпичный. Двухэтажный за серым забором. Поверху забора проволока колючая. Собаки во дворе — кавказские овчарки. Дом в тупике, в самом конце улицы. А в начале улицы — остановка автобусная и палатка хлебная.
— Это Новаторов улица в Красном Пролетарии, — определил с ходу Кукушкин. — И тупик там есть, и палатка. Все сходится. Какой же это у нас номер дома будет?
На темном шоссе их обогнала еще одна патрульная машина. Участковый посигналил фарами, и она куда-то послушно свернула.
Остановились в ночи.
— Значит, так, Клавдия, — Кукушкин снова погрозил пальцем. — Сиди тут, носа из машины не высовывай. Светиться тебе там с нами ни к чему, сама понимаешь.
— Да я и так уж засветилась. — Тростенюк закуталась поплотнее в куртку-бомбер. Откинулась на спинку сиденья.
Вслед за участковым Катя шагнула в темноту. Это и есть поселок Красный Пролетарий? Хоть бы один фонарь повесили! И вроде не так уж и поздно, а ни в одном окне нет света.
— Тут что, совсем никто не живет? — отчего-то шепотом спросила она.
— Дачники сплошные, разъехались все. По выходным наведываются, а сегодня у нас только среда, — Кукушкин оглядывался. — Старики одни остались — местные, эти спят давно.
Где-то впереди в конце темной улицы глухо, злобно залаяли собаки.
— А вдруг Тростенюк что-то напутала или ошиблась? — Катю все же точило беспокойство. Все как-то слишком уж быстро выходило в этот вечер, как-то спонтанно. — Что тогда, а, Иван Захарович?
— Тогда не знаю, что я с ней сделаю, с поганкой, — вздохнул Кукушкин. — И не знаю, что со мной начальство сделает. Расплющит. Всех перебаламутил ночью, на ноги всех поднял — притон вознамерился с поличным накрыть… Эх-ма, кто не рискует, тот этого не пьет.., как его… Тихо, вон он, дом в тупике. Хлопцы уже позиции заняли. Ты что же, Екатерина Сергеевна, с нами туда пойдешь, внутрь?
— Конечно, — Катя постаралась ответить бодро.
— Тогда вот что. Держись плотнее ко мне. А то в неразберихе звезданут, не ровен час. В таких клятых местах — я по опыту знаю, — кроме девок, секс-рабынь этих самых, еще и лбы здоровенные, охрана. Да еще собаки. Слышь, опять гавкают? — Кукушкин прислушался. — Особо-то мы с тобой спешить не будем. Сначала ОМОН туда войдет, сопротивление подавит.
И, словно вторя его словам, впереди что-то грохнуло. Залились лаем собаки. Опять что-то грохнуло, затрещали какие-то доски. Послышалась отрывистая команда, топот, удары по железу чем-то тяжелым.
— Ворота штурмуют, — Кукушкин действительно туда, в конец таинственного тупика, не торопился. — Ага, собаки… Ну, сейчас их там успокоят… Ну все, теперь пошли и мы. Все поняла?
— Вроде все. Только не видно ни черта.
— Ничего, сейчас все увидишь.
В глаза Кати внезапно ударил свет мощного прожектора. Его белый луч выхватил из мрака кроны деревьев, высокую двускатную крышу, окно второго этажа, кирпичную кладку стены. В окне вспыхнул свет. Погас. Снова вспыхнул.
Прямо перед Катей зияли настежь открытые, сорванные с петель ворота. Во дворе — топот, грохот, крики. Яростная команда: «Лицом к стене! Стоять! Руки за голову!»
В глубине участка пыла собака. В ворота лихо вкатил милицейский «газик». Через пять минут штурм благополучно закончился. ОМОН выволок из дома четверых пьяных мускулистых парней и какого-то толстяка в шелковом спортивном костюме. За ними тут же захлопнулась решетчатая дверь «газика».
Следом за Кукушкиным Катя одолела высокое крыльцо. Переступив порог дома, они очутились в просторном холле-прихожей. И почти сразу же столкнулись с омоновцем — он нес на руках девушку в одних трусиках и замызганном лифчике:
— Захарыч, «Скорую» вызывай! Они ее обкололи какой-то дрянью!
Затуманенный глаз девушки смотрел на Катю. Из уголка губ тянулась нить вязкой слюны.
— Вон они где свой гарем держали, взаперти, — сказал Кате командир ОМОНа. — Вы ведь из пресс-службы. Я вас сразу узнал. А где же оператор ваш? Это надо на камеру снимать.
В глубине дома в большой комнате с забранным решеткой окном было нечем дышать. Прямо на полу — матрасы. У окна — продавленный диван. На нем, закрыв лица руками, сидели четыре совсем еще молодые девушки — босые, полураздетые. Помня, что сказала ей Камилла Тростенюк, Катя спросила:
— Блохину, прозванную Леркой Шестипалой, знаете?
Сидевшие на диване зашевелились. Одна из них, рыжая, закутанная в байковое одеяло, вскинула голову. Катя увидела у нее под глазом лиловый синяк и ссадины на лбу.
— Блохина была здесь? — Катя подошла к девушкам. — Что она делала с вами?
Глаза рыжей блеснули, как у злого зверька.
— Что она делала? — прошипела она, распахнув одеяло. — А это видала?
Под одеялом на ней были только трусы и майка-"алкоголичка". На груди, плечах, бедрах — сплошные кровоподтеки.
— Видала? А это? — Рыжая с силой рванула на сидевшей рядом с ней товарке халат, оголяя спину: сплошные синяки. — Вот она что, тварь, с нами тут делала. Норма — семь, восемь клиентов за вечер. А не хочешь ехать к клиенту, не желаешь, чтобы он тебя без резинки но все дырки поимел, не хочешь, чтобы об тебя, как об пепельницу, окурки тушил, мадам наша Валерия, сука шестипалая, сразу урок тебе преподаст — дубинкой резиновой. Лупит тебя, а сама чуть ли не оргазм от этого испытывает, тварь, садистка. Уродка поганая, злобу свою за свое уродство на нас вымещает!
У рыжей началась форменная истерика. Она рыдала взахлеб, колотила кулаками по дивану. И вторя ей, тут же, точно кликуши, ударились в плач ее избитые, полуголые подруги по несчастью.
Приехала «Скорая», врачи. Прибыл из отдела дежурный следователь. К душным запахам женской тюрьмы прибавился запах успокоительных лекарств. К Кате подошел оперуполномоченный из отдела убийств, сказал, что дозвонился Колосову, проинформировал его об операции в притоне. Что Колосов уже на пути сюда, в поселок Красный Пролетарий.
Была уже глубокая ночь, когда все оперативно-следственные действия в доме-тюрьме были завершены. Колосов прибыл уже под самый занавес. От него пахло рекой и соляркой. Вместе со своими сотрудниками он тут же занялся допросом задержанных охранников притона. Из «газика» для удобства их пересадили в автобус ОМОНа.
Они были ошарашены мгновенной переменой собственной участи — вот, казалось, только что сидели себе, выпивали, смотрели телевизор, телок этих безмозглых сторожили, ждали звонка — везти ли очередную трахалку клиенту на забаву. И вдруг — бац, ворота с петель, ОМОН, штурм, стрельба в воздух, зуботычины, наручники. И мент какой-то из угрозыска теперь дятлом долбит их больные с перепоя головы вопросами о мадам Валерии, о шестипалой чертовке. Да им-то что до нее? На фиг им эта фурия бешеная была нужна? Они к ней и к ее девкам и касательства никакого не имели. Шестипалая с девками лучше надзирателя сама разбиралась. А они — просто охрана. Их дело — смотреть, чтобы девки решетки не перегрызли, не сбежали. А мадам Валерия с Бузой непосредственно бизнес вела, с Бузыкиным Олегом Петровичем. Его тоже здесь теплым взяли. И поделом — боссу спать по ночам полагается, а не ездить проверять — не дрыхнет ли на посту, не пьет ли водку его охрана.