– Как конкретно – закрыться?
– Ну, не знаю. Ты у нас мужчина, тебе и решать. Не важно – каким образом, важно – чтобы надёжно…. Будем сидеть там и терпеливо ждать, когда произойдёт нужный нам «пробой».
– И как мы узнаем об этом судьбоносном событии?
– Очень просто, милый. Ты оперативно просверлишь (выдолбишь, проковыряешь, проскребёшь – на своё усмотрение), в пещерной двери небольшую аккуратную дырочку, через которую мы и будем регулярно наблюдать за окрестностями. Увидим приметный пейзаж, выдержанный в чёрно-серых тонах – сплошные угли и головешки – значит, маршрут успешно завершён. Мол: – «Уважаемые пассажиры! Наш поезд «Машина Времени» прибыл на конечную станцию – «Двадцать первый век»! Спасибо за компанию! Счастливого пути!»…. Вот, тогда-то мы – под оглушительный грохот аплодисментов – и вылезем на гостеприимный перрон, щедро залитый ласковым солнечным светом. После чего, понятное дело, направимся – по красной ковровой дорожке – к ближайшему Загсу…. Как тебе, мой верный и неутомимый рыцарь, такой нехитрый план?
– Очень хороший план. Главное, что дельный, – печально вздохнув, одобрил Гарик. – Только, душа моя алмазная, ничего не получится…
– Это ты говоришь о незамедлительном посещении Загса? – грозно нахмурилась Аля.
– Нет, обо всё в целом. Снаружи что-то характерно звякнуло. Думаю, что к нам в гости направляются вооружённые люди…
Аля незамедлительно бросилась к слюдяному окошку и, жалобно охнув, честно призналась:
– Да, мой гениальный план полностью провалился. На просёлочной дороге стоит телега с запряжённой в неё лошадкой, а нас, очень похоже, окружают…, м-м-м, солдаты в тёмно-зелёных кафтанах, вооружённые допотопными ружьями…. Постой, постой! Это же форма славного Преображенского полка! Точно, блин, Преображенского.… Поздравляю, Игорёк, мы «попали» в легендарные Петровские времена! Интересно, а откуда под Рязанью взялись преображенцы? Какого дьявола они здесь позабыли? Нонсенс, однако…. Что будем делать, отважный герой моих трепетных девичьих грёз?
– Сдаваться, конечно же.
– Это понятно. Без вопросов…. Я тебя спрашиваю про линию поведения. Что будем говорить на допросах? То бишь, нагло врать?
– Предлагаю исходить из здравого смысла…, – Гарик наморщил лоб, изображая глубочайшую задумчивость.
– Заканчивай кривляться! – велела Аля. – Время поджимает. Ну?
– Во-первых, царь Пётр Первый, насколько я помню из толстых романов и многосерийных телевизионных сериалов, очень уважал иностранцев, а в особенности – немцев. Во-вторых, он с большим пиететом относился к образованным и учёным людям. В-третьих, об этих предпочтениях царя знали все российские подданные – от простых конюхов до знатных вельмож. Предлагаю объединить эти три фактора – в одном знаковом флаконе…. Естественно, на роли маститых европейских учёных мы не годимся – больно, уж, молоды. А, если, сказать правду, пусть и частичную? Мол, мы студенты одного из почётных европейских Университетов. Я – будущий философ, ты – археолог…. Как у тебя, кстати, с иностранными языками?
– Окончила – на одни пятёрки – среднюю школу с углублённым изучением немецкого языка. Кроме того, регулярно посещала всякие и разные языковые факультативы.
– Отлично! – одобрил Гарик. – И я дружу с немецким. Как же можно серьёзно изучать классическую философию, не читая в оригинале трудов великих Гегеля и Фейербаха? Значит, мы с тобой – якобы – являемся студентами Лейпцигского Университета. Он, как мне помнится, был открыт ещё в пятнадцатом веке.
– А что мы делаем в российской глухой провинции? И почему одеты в древние славянские одежды?
– Это очень просто, душа моя. Летние каникулы, повышенное любопытство, иноземное сумасбродство, толстые кошельки, плюсом – романтические отношения.… Решили, мол, за свой счёт посетить загадочную Россию. Изучение фольклора, народных традиций и обычаев, то, да сё. А, заодно, и медовый месяц провести – в экзотических интерьерах-декорациях…. В одной затрапезной русской деревушке мы приобрели – за полновесные голландские гульдены – славянские наряды и побрякушки. И только, понимаешь, завершили примерку экзотических сувениров, как налетела шайка злых и наглых татей. Еле успели, бросившись в русский дремучий лес, ноги унести. А деньги, документы, сундуки с вещами и конные повозки остались в руках жадных разбойников…. Как тебе такая навороченная легенда?
– Сыровато и глупо, надо бы доработать…
Снаружи раздалось грозное покашливание, и хриплый сердитый голос объявил:
– Выходите, ироды, на свет Божий! Иначе подожжём – на хрен – с четырёх углов! Быстро у меня! Ну, кому сказано?!
– Слышишь, наяда? Нет у нас времени на тщательную доработку, – покачал головой Гарик. – Поэтому принимаем к исполнению мою «сыроватую» и простецкую легенду. Дальше импровизируем – во всю Ивановскую. Только, чур, не увлекаться и не перебарщивать. Громким «чихом» будем сигнализировать друг другу, что, мол, всему надо знать меру…. Ну, выходим, благословясь!
На свежем воздухе их ждали четверо. Три пожилых усатых типа насторожённо сжимали в ладонях неуклюжие ружья-пищали, четвёртый – курносый, безусый и щупленький, в камзоле более приталённого и строгого покроя, со шпагой на боку – держал на виду, стволом вверх, громоздкий двуствольный пистолет.
– Елочки зелёные, сосёнки стройные! – восхитился курносый. – Ещё двое ряженых! Ну, пошла удача гулять…. А у мужика здоровенного (шесть-на-восемь, восемь-на-семь!), на шее клыки висят знатные – просто ужас…. Вот, радость-то будет нашему Данилычу! А то заскучал-закручинился он в этих краях диких, а тут – такое весёлое развлечение…. Ну, морды расписные, откель будете? Как звать-величать? Куда направляетесь? Отвечайте – как на духу, пока на дыбу не вздёрнули!
– Гутен таг, майне херен[97]! – приветливо откликнулся Гарик и, демонстрируя свои мирные намерения, вынул из ножен славянский меч и – сугубо показательно – отбросил его далеко в сторону.
– Нас, кажется, только что послали на хер…, – ошарашено пробормотал один из солдат. – Может, в глаз ему, чувырле странной, закатать?
Гарик, не обращая на эту солдатскую версию никакого внимания, принялся бойко трепаться – на немецком языке – о всяком и разном. Прочёл краткую вводную лекцию о славном германском городе Лейпциге, упомянул вскользь о краеугольных камнях немецкой классической философии, после чего принялся рассказывать о своей искренней любви к великому русскому народу, к его высокой культуре и славной истории…
Сзади громко чихнула Аля, и Гарик решил немного притормозить.
Напоследок он сообщил – на ломаном русском языке:
– Я есть – гость кёниг[98] Питер! Зер[99] дорогой гость! – и, строго посмотрев на обладателя шпаги, спросил: – Какой есть твой наме, мьюжик?
– Сержант Василий Бухвостов! – вытянулся в струнку курносый, но тут же опомнился: – Но-но, господин хороший, ты не наглей особо! Не на того напал! Давай-ка, следуй к телеге! И дамочку нарядную прихватить не забудь…. Форверст[100]! Начальство, ужо, разберётся, кто ты таковский…. Форверст, я сказал! – грозно махнул пистолетом в нужную сторону. – Шнеллер[101]! Емеля, подбери кинжал немецкий…
Гарик, манерно подхватив Алевтину под ручку и обиженно передёрнув плечами, покорно зашагал к телеге. Бравая четвёрка служивых, насторожённо сопя, двинулась следом.
– Господин сержант, может, руки иноземцам свяжем для порядка? – предложил трескучий фальцет. – Коль, в ухо дать не разрешили…
– Не мели, Емеля, длинным языком попусту, – с явным сожалением вздохнул Бухвостов. – Задержанные типы, судя по всему, являются немцами. А немцев и голландцев – обижать не велено. Государственная политика нынче такая – у царя нашего, Петра Алексеевича…
Сержант и седоусый обладатель трескучего фальцета уселись на передке телеги, а Гарик и Алевтина, свесив ноги, на её «корме». Двое же солдат, закинув ружья за спины, зашагали сзади, подозрительно и въедливо поглядывая на странную задержанную парочку.
Примерно через полчаса телега въёхала на территорию большого и шумного лагеря. По правой стороне дороги выстроились в ровный ряд армейские светло-бежевые палатки, в обрывистом косогоре холма красовались кособокие двери землянок. По левой стороне располагалась «лесная биржа» – высокие штабеля длинных сосновых хлыстов. Одни бородатые мужики – в рваных зипунах, липовых лаптях, с бесформенными войлочными колпаками на голове – старательно ошкуривали толстые брёвна. Другие, одетые точно также, вдумчиво измеряли и сортировали уже ошкуренные древесные стволы. Третьи, надсадно крякая, загружали отобранные хлысты на длинные телеги.
– Пока я ничего не понимаю, – признался Гарик. – Очередная шарада-ребус. Причём, без каких-либо явных подсказок.
Впереди показался нарядный тёмно-зелёный шатёр, щёдро покрытый ярко-алыми узорами – с редкими вкраплениями серебряного плетения. Рядом с шатром был обустроен своеобразный «зал приёмов» – справа от входа располагался крепкий и просторный досчатый стол с широкими скамьями по периметру, слева была вкопана в землю новёхонькая виселица, рядом с которой наблюдалась толстенная дубовая колода – с воткнутым в её торец топором самого страхолюдного вида.
«Солидно всё оборудовано!», – признал-отметил внутренний голос. – «Судя по всему, местный хозяин – мужик справный и несуетливый. То бишь, крепкий и фундаментальный – до жути…
Телега остановилась, не доехав до «зала приёмов» метров двадцать пять. Бухвостов, соскочив с телеги, велел солдатам:
– Присматривайте, морды сонные, за немчурой! Ежели что, то…э-э-э, прикладами лупите по хребтинам. Только аккуратно, без излишнего членовредительства, – после чего развернулся и бодрой трусцой припустил к шатру.
– Прикладами, мол, лупите по хребтам, – по-немецки передразнил сержанта Глеб. – Лупилки ещё, блин, не выросли. Всем троим – на раз – сверну худые и немытые шеи …
– Какой ты у меня грозный, – смешливо прыснула Алевтина. – Прямо-таки – Игорь Грозный! Знаменитый славянский воитель…
Вскоре «на улице» вновь появился Василий Бухвостов и предупредительно отвернул в сторону одну из матерчатых створок нарядного сооружения. Ещё через несколько секунд из шатра неторопливо вышел-показался весьма приметный из себя господин – высокий, вальяжный, надменный, очень гибкий и уверенный в себе. Одет кавалер был в шикарный штатский наряд, украшенный во многих местах светло-сиреневыми и тёмно-малиновыми кружевами. На его боку красовалась длинная дворянская шпага с позолочённым эфесом, на голове – пышный ярко-оранжевый парик.
– Как же он похож – на собственный портрет кисти художника Юрия Панцырева, – зачарованно прошептала Аля. – Никогда не думала, что увижу собственными глазами этого неординарного и замечательного человека…
– И кем является этот расфуфыренный щеголь? Чем же он так знаменит и неординарен?
– Это – Александр Данилович Меньшиков (правильнее говорить – Меншиков), ближайший друг и соратник Петра Великого…
– Кончай на него пялиться – с таким обожанием, – с плохо скрытой ревностью посоветовал Гарик. – Иначе, проломлю – от всей души – данному красавчику голову чем-нибудь тяжёлым, и останется царь Пётр без своего лучшего кадра…
Глава тринадцатая Егор Петрович Леонов
Вслед за Меньшиковым из шатра выбрался двухметровый детина – обладатель устало-заторможенного и сонно-угрожающего взгляда. По лицу великана змеился длинный и толстый фиолетово-багровый шрам.
– Наверное, телохранитель, – шёпотом предположил Гарик. – Очень неприятный тип, такой шею свернёт и не поморщится. Хотя, определённые шансы имеются. Тут важно – кто первый проявит инициативу. То бишь, кто первый вмажет-набросится…
Послышалось громкое конское ржание, и из-за поворота показалась элегантная и нарядная карета, влекомая вперёд четвёркой чисто-чёрных, злых и голенастых коней.
– Боярин Алексей Таничев изволили пожаловать, – хмыкнул (жалостливо?) один из солдат. – Будет денег требовать за срубленные сосны. Это он – совершенно напрасно. То бишь, неосторожно и глупо. Как бы буйная головушка не слетела с плеч – на сырую земельку. Орошая её, родимою, живительной кровушкой. Нынче это – дело обычное…
Карета остановилась возле меньшиковского шатра, шустрый молоденький кучер, соскочив с облучка, торопливо обежал лошадей и предупредительно помог вылезти на свет Божий дяденьке самого представительного и уважаемого вида.
«Матёрый такой боярин, настоящий! Высокий, толстый, мордатый, спесивый», – уважительно прокомментировал внутренний голос. – «Парчовая шуба на густом енотовом меху, высокая бобровая шапка (не смотря на жаркий август месяц!), окладистая длинная борода. И столько гневливой строгости во взгляде – описаться можно ненароком…. Сейчас, сто пятьдесят процентов из тысячи, начнёт орать и скандалить. Держись, Александр Данилович! Не поддавайся!».
Боярин, тяжело и важно опираясь на толстую трость, подошёл к Меньшикову и, не откладывая дела в долгий ящик, известил:
– Не позволю безобразничать, супостаты худородные! Почто столько леса повалили? А? Все лучшие корабельные сосны извели – под самый корень. А им – цены нет! Кто за это заплатит?! Лес-то мой кровный, достался от дедов и прадедов! Почём будем рассчитываться? Кто определял цену? Задарма хотите получить сосёнки первостатейные? Обнаглели совсем? Что молчишь, сволочь лапотная? В батоги захотел, гнида худая? Да, я тебя…
Меньшиков, широко и лениво зевнув, презрительно сплюнул в сторону и от души заехал боярину – тяжёлым каблуком сапога – по мясистому носу. Таничев отлетел в сторону, болезненно охнул и, ударившись головой об угол стола, испуганно заблажил:
– Что это делается-то, а? По какому-такому праву? Кто разрешил? Ой, лихо мне! Нос сломан, кровушкой исхожу…
«Эге, а удар-то был – не из простых! Классическая маваша-гири[102]. Причём, исполненная просто превосходно, с очень высокой амплитудой», – изумился внутренний голос. – «Техника карате-до, однако! Карате – в восемнадцатом веке? Бред горячечный!».
Достав из-за широкого обшлага рукава камзола светло-коричневый пергамент, свёрнутый в тугую трубочку, Меньшиков, презрительно цедя слова через верхнюю губу, сообщил:
– Царь Пётр Алексеевич разрешил мне – карать государевых преступников, жалости не ведая. По этому Указу я должен до середины сентября месяца доставить на воронежские верфи сосны корабельные в избытке немалом. А именно, для полного оснащения – мачтами и прочим, включая запасные комплекты – трёх двухпалубных многопушечных кораблей, пятидесяти гребных галер, пяти брандеров и ста пятидесяти казацких стругов…. Понятно излагаю? Этим же Указом я уполномочен наказывать нерадивых и жадных подданных. В том числе, отправлять в сибирскую бессрочную ссылку-каторгу, отписывать в пользу государевой казны деревеньки, вотчины и угодья земельные…. Бухвостов!
– Я!
– Подготовь – на означенного боярина Алексея Таничева и всё его великое семейство – подорожную до Пермского северного острога. Всё добро – леса, пашни, скот, мужиков, баб и приплод – перевести в реестр государственный! И данную карету – с добрыми коняшками – ясный перец…
– Сделаем, Александр Данилович! Не сомневайся…
– Пусть бояре длиннобородые – сомневаются. А мне – по высокому царскому доверию и должности верхней – не положено…. Выполнять!
– Помилуйте! Как же так? – отчаянно завизжал Таничев. – Произвол! Я буду жаловаться…
– Убрать эту жирную и голосистую плесень! – недовольно поморщился Меньшиков. – Тут такие дела намечаются, а они всё в жадность играют и готовы удавиться за каждую лишнюю копейку. Со всей России сгоняют нынче в Воронеж рабочих и умелых ремесленников. Строят амбары, погреба, склады, бараки…. Топоры стучат днём и ночью, пилы визжат, не смолкая. А бояре только и думают, что о своей тугой мошне…. Где там ваши пленённые иноземцы? Ага, вот же они…, – перешёл на приличный немецкий язык. – Прошу вас, друзья, проходите! Присаживайтесь, присаживайтесь…. Бухвостов, сукин кот! Вели, чтобы принесли выпить-закусить. Если, конечно, тот прожорливый и разговорчивый ухарь всё не изничтожил…
«Воронежские верфи?», – задумался внутренний голос. – «Эге, очевидно, речь идёт о первом Азовском походе. Следовательно, сейчас на дворе – 1694-ый год. Хотя, на год-другой я могу и ошибиться…. Прожорливый и разговорчивый ухарь? Может, имеется в виду наш Глебушка Петров? Интересно, что он успел здесь наболтать? Судя по кривой улыбке Меньшикова, совсем и немало…».
Солдаты, подхватив боярина Таничева под руки, уволокли его – без всякого почтения – куда-то в сторону. Бухвостов вынес из шатра и аккуратно расставил на столешнице бутылки разноцветного стекла, серебряные чарки и блюдечки-тарелки с нехитрой закуской.
– Всё, сержант, свободен! Надо будет – позову, – небрежно махнул рукой Меньшиков и, весело посматривая на Гарика, вновь перешёл на немецкий язык: – Теперь можно и поговорить. Причём, откровенно, что называется – без дураков…. Семён-охранитель? Он с самого рождения глухонемой, но умеет читать по губам. Ежели что, убьёт сразу – качественно и не задумываясь. Так что, не рекомендую – шутки наглые шутить…. Ну, приступай, студиоз недоученный, к изложению вашей увлекательной истории!
– Меня зовут – Ганс Мюллер, – представился Гарик. – А это – моя невеста, Матильда Шлиппенбах…
– Матильда, говоришь? Да ещё – Шлиппенбах? Ну-ну…. Продолжай!
Минут за семь-восемь Гарик, слегка заикаясь и тормозя, изложил придуманную на скорую руку легенду.
– Сыровато и недостоверно получилось! Откровенная и легкомысленная халтура! – известил – на чистом русском языке – Меньшиков. – Могли бы сообразить (причём, загодя!), что-нибудь более достоверное и грамотное. Эх, раздолбайство российское! Авось, небось…. Сёмка, принеси-ка мне гитару из шатра! Живо, лентяй толстозадый! И посмотри, чем там занят Глеб Сергеевич, наш философ доморощенный…