Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой - Изабелла Аллен 23 стр.

– У меня ныло все – душа, кишки, суставы. Вставала утром, глядела на себя в зеркало и ужасалась. Все, думала, жизнь моя кончилась. Кино? Кино – это так, баловство, к тому же на кино не стоит рассчитывать всерьез. Кино сегодня есть, а завтра его нет. Кино – это как воскресный жених…

«Воскресный жених» – выражение нашего отца. Так он называл все ненадежное, потому что как можно надеяться на жениха, который появляется только по воскресеньям к обеду?

– К тому же как рассуждают режиссеры? – продолжает сестра. – Они говорят себе так: «Эта актриса делает аншлаги, делает один вечер за другим, ее знают, любят, помнят, она украсит мой фильм». И приглашают. Никто не пригласит из жалости, никто не скажет: «Раневскую все забыли, дам я ей маленькую роль». Ты знаешь, какая болезнь самая заразная?

– Холера? – не совсем уверенно говорю я, удивляясь такому неожиданному повороту. – Или нет, кажется, чума заразнее…

– Самая заразная болезнь это невезение! – перебивает сестра. – Возьмешь в труппу одного неудачника, погорит весь театр! Один неудачник лишит картину успеха! Знаешь, почему не вышли в прокат «Родные берега», где я с таким выражением читала стихотворение Анны Андреевны? Никто не знает, все только предполагают, а я знаю точно. Из-за того, что одним из операторов в этой двойке новелл был Яша Кулиш, хороший человек, но ужасный неудачник! Он был оператором у Билинского в «Заставе у Чертова брода», и эта «Застава» пошла к черту! Даже Маринкино участие не спасло картину. Билинский с Яшей сняли другую картину, о гражданской войне на Украине, так и ее смыли! Яша был оператором у Брауна в «Морском ястребе», так они едва успели унести ноги из Одессы перед самым приходом фашистов! И как после этого можно было его куда-то приглашать?! Я Яшу уважаю как человека, я им восхищаюсь, он такой добрый, но если в картине оператором Яша, я там играть не стану. Какую бы роль ни предложили, хоть саму Раневскую в «Вишневом саде», все равно не стану! Впрочем, сейчас и не получится, потому что Яша ушел в документалистику, он снимает научно-популярные фильмы. Самое подходящее дело для такого невезучего человека, и надежный кусок хлеба, потому что съемки идут непрерывно, не успеешь закончить один фильм, как уже пора делать следующий.

Как же я люблю такие долгие разговоры ни о чем, когда темы меняются одна за другой и в конце уже не вспомнить о том, с чего мы начали. Тепло на душе.

Оказывается, Фрумсоны до сих пор живут в Ростове. Сестра от кого-то услышала о них. Я поняла, что она совершенно не расположена возобновлять былые знакомства и поддерживать связи времен своей таганрогской юности. Улучив удобный момент, я поинтересовалась причинами подобного поведения и услышала в ответ резкое: «Фаня Фельдман стала Фаиной Раневской, она теперь совсем другая, и жизнь у нее другая, и круг общения у нее другой». Да, сестра теперь совсем другая. Когда-то над ней можно было безбоязненно подшутить, когда-то она была такой незаметной, тихой… Даже и не верится. Как же время меняет людей! А я из бойкой красотки превратилась в тихую, незаметную даму, со следами былой красоты на лице, как принято выражаться в сентиментальных романах. Сейчас я немного похудела, черты лица стали чуточку резче, глаза кажутся крупнее… Совсем как в молодости. Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад!

Сорок пять лет – какой огромный срок! «Они не продержатся и года», – утверждал мой покойный муж. Отец думал иначе, поэтому поспешил уехать, совершенно не заботясь о том, что случится с оставленным имуществом. Некоторые, уезжая, оставляли доверенных людей следить за своим добром, оставляли им деньги на расходы. А что толку? Все, что осталось, пропало безвозвратно. Наверное, миру суждено было измениться, иначе бы он не изменился. Уверена, что потомки назовут ХХ век тяжелым веком. Кажется, пронесло – войны с Америкой на сей раз не будет. Третья мировая война за полвека – это уже слишком! Что за век!

В детстве у докторов были теплые руки. Сейчас же они почему-то всегда холодные. Не исключаю, что сказывается моя нелюбовь к медицине и всему медицинскому. Сестра ходит со мной, а если не может сама, то попросит Ниночку сопровождать меня. Чувствую себя совершенной развалиной. Одна бы я, конечно, не справилась бы, я не понимаю почти ничего в том, что говорят врачи. У сестры в этом отношении больше опыта. Она, бедняжка, и болеет больше моего, и совсем недавно дневала и ночевала в клинике у П.Л. Я внимательно наблюдаю за выражением ее лица, когда она выходит от доктора. Судя по всему, дела мои не так-то уж и плохи, просто я себя немного, как выражаются доктора, «подзапустила». Ну и смена климата тоже повлияла не лучшим образом. Это с севера на юг можно переезжать без последствий, а вот смена турецкого климата на московский сказывается на здоровье неблаготворно.

Плохие новости положено узнавать 13-го числа. Мне придется серьезно полечиться. Скорее всего, не обойдется без клиники, во всяком случае, сестра уже договаривается с каким-то профессором, говорит, что это пока так, на всякий случай, но, судя по всему, здоровье мое пошатнулось настолько, что, возможно, понадобится операция. Пока доктора говорят «возможно», но так они говорят сегодня. Доктора, адвокаты и биржевые дельцы сегодня говорят одно, завтра другое, послезавтра третье. Радует одно, месяца через полтора, много – через два, я сумею вернуться к прежней своей жизни. Разумеется, с определенными ограничениями. Регулярный прием лекарств, регулярный тюбаж, диэта, минеральная вода. Ехать на воды мне пока категорически запретили. «До апреля – никаких поездок!» – сказала доктор. Это меня не сильно огорчило, потому что зимой на водах делать нечего. Поедем весной. Сестра сказала, что она непременно добудет путевки в какой-то невероятно хороший санаторий, в котором отдыхают члены цэка. По ее рассказам выходит, что это не санаторий, а настоящий Château de Fontainebleau[149]. «Или ты хочешь в Крым?» – спрашивала она. В Крым я не хочу, потому что с Крымом у сестры связано много воспоминаний и отдых там может оказаться не просто сентиментальным, а растравляющим душу. Наступает возраст, когда хочется вспоминать не все и не каждый день. К тому же воспоминания воспоминаниям рознь. Одно дело, просто вспомнить о чем-то, и другое – оказаться там, где ты была когда-то, много-много лет назад, увидеть, что ничего не изменилось, а просто ты постарела. Ностальгия часто берет меня в свой сладостный плен, но я поддалась ей всего однажды, когда решила побывать в Лозанне. Мне хватило одной поездки, одного дня, для того чтобы понять, что ностальгия в малых дозах является лекарством, а в больших превращается в яд. Нет, лучше Пятигорск или Ессентуки.

– Слово «шедевр» скоро станет ругательным! – сказала сестра, когда я назвала так один из рассказов Бунина. – Нельзя же употреблять это слово всуе. Потомки, только потомки могут судить о том, шедевр или не шедевр! Шедевр – это когда на все времена! «Горе от ума», «Евгений Онегин», «Мцыри», «Чайка». А то привыкли, чуть что, так сразу шедевр! Какую-то «камудию» про войну 12-го года снимут – и сразу объявляют ее шедевром! Я сказала Екатерине Алексеевне, что пора переименовывать Мосфильм в Мосшедеврфильм, а Ленфильм в Леншедеврфильм! Ведь там снимаются одни шедевры! Она так смеялась и обещала подумать над моим предложением. Теперь я боюсь, а вдруг и впрямь переименуют.

Болезни, если они серьезны, похожи на революции. Так же раскалывают жизнь на две части – «до» и «после». Прошлую зиму вспоминаю совсем как молодость. Утрать – и оценишь.

Почему-то вспомнился отцовский письменный стол, огромный, похожий на корабль, да так вспомнился, что нестерпимо захотелось посидеть за ним, взять лист бумаги, обмакнуть перо в чернила, что-то написать. Я была единственной, кому разрешалось заходить в отцовский кабинет в его отсутствие. Почетная привилегия любимой дочери. Остальные дети тоже заходили, но тайком от отца, и он очень сердился, если обнаруживал следы их присутствия. Мне всегда нравилось быть любимой дочерью, я гордилась этим «титулом» и только сейчас начала его стыдиться. Мне кажется, что я обокрала сестру, забрала себе всю родительскую любовь, а ей ничего не оставила. Пусть я никогда и не стремилась к этому, не хотела обделить ее, но ведь так получилось. Как грустно понимать с опозданием, когда ничего уже нельзя изменить.

Смотрю на падающий снег и думаю о том, что жизнь есть переплетение надежд и разочарований. Если не разочаруешься скоро, то разочаруешься после. Если мечта сбудется, то потом непременно окажется, что это совсем не то, что было нужно. Печаль, всюду одна лишь печаль и белый-белый снег.

Как щедры в своих обещаниях доктора! С оговорками, с этим вечным своим «поживем-увидим», но они обещают, обещают, обещают… А потом оказывается, что во всем виноват мой упрямый организм, который сопротивляется лечению и не спешит приходить в норму. Без снотворного уже не могу заснуть.

Как щедры в своих обещаниях доктора! С оговорками, с этим вечным своим «поживем-увидим», но они обещают, обещают, обещают… А потом оказывается, что во всем виноват мой упрямый организм, который сопротивляется лечению и не спешит приходить в норму. Без снотворного уже не могу заснуть.

Что доставляет мне сейчас удовольствие? Только общение – с сестрой, с Nicolas, с Ниночкой. Внезапно я поняла, что теперь меня не столько тянет слушать, сколько говорить. С Nicolas я еще сдерживаюсь, он мужчина, а мужчинам всего не расскажешь, а сестре и Н. рассказала, кажется, уже все, что только можно было рассказать. Потребность выговориться очень велика, как будто что-то скопилось внутри и давит на меня, пока я держу это в себе. Выговариваясь, испытываю не только духовное, но и физическое облегчение, чувствую какую-то приятную легкость в теле. Вчера весь вечер жаловалась сестре на покойного мужа, собрала все обиды, все слезы свои припомнила. Боялась, что сестра назовет меня дурой, но она только слушала и сочувствовала. Потом спросила: «за столько лет это все?» и сказала, что мне, вне всякого сомнения, повезло с мужем. Я и сама знаю, что повезло, но вдруг приспичило пожаловаться, захотелось, чтобы меня пожалели.

Обидно просыпаться, не досмотрев хороший сон. Хорошие сны, в отличие от cauchemars[150], никогда не повторяются. Хорошее вообще не склонно баловать нас, повторяясь. Открыла для себя Ремарка. Никогда не думала, что немец может писать так проникновенно. «Триумфальная арка» – как поездка в довоенный Париж. Сейчас читаю ««Жизнь взаймы», плачу чуть ли не над каждой страницей.

Вчера скончалась Екатерина Васильевна Гельцер. Ровно год назад мы были у нее в Брюсовом переулке. Сестра сильно переживает. Говорит, что лишилась последнего настоящего друга. Я не вполне уверена, что эти слова стоило бы произносить при Ниночке, ведь они могли бы показаться ей обидными (она ведь тоже настоящий друг), но добрая Н. все понимает и не обижается.

Прозрение пришло ко мне утром. Я открыла глаза, и одновременно мне открылась правда. Я поняла, что меня обманывают, обманывают из самых лучших побуждений, но тем не менее обманывают. Состояние мое продолжает ухудшаться, я чувствую это, и показное воодушевление окружающих уже не может обмануть меня. Я лежала, перебирая в памяти события последних недель, и все больше убеждалась в том, что догадка моя верна. Я уже никогда не поправлюсь, с каждым днем будет все хуже и хуже. Не знаю, стоит ли объявлять о том, что я все поняла и более не обольщаюсь? Сестра начнет еще сильнее переживать (мало, что ли, ей переживаний?), а мне ведь не станет лучше от того, что меня перестанут обманывать. Да и хочу ли я, чтобы перестали? Пишу и в глубине души надеюсь на то, что через полгода буду читать то, что сейчас написала, и смеяться над своими страхами. Мысли путаются, я теряюсь, я не знаю, что мне делать.

Ханука – праздник обновления. Не было когда-то для меня праздников радостнее Пурима и Хануки, даже в Песах я так не радовалась. Сегодня мне не до радости. Пересиливая себя, решила испечь латкес[151], почистила картошку, а натирать не стала. Придумала отговорку – к латкес нужен гусь, то есть к гусю нужны латкес, короче говоря, не нужно мне одно без другого. На самом же деле причина не в гусе, а в том, что у меня тяжело на душе. Разве нужно праздничное угощение, если в душе нет праздника? Стоит ли притворяться перед собой? Сестра понимает мое настроение и пытается хоть немного развеселить меня, но мне хочется только одного – лежать, закрыв глаза, и думать. Мне надо успеть подумать о многом. Я хочу заново прожить свою жизнь в уме, прожить обстоятельно и неторопливо, понять все то, чего я не успела понять раньше.

Я решила отдать обе тетради (третьей уже не будет) моему дорогому Nicolas. Он будет хранить их как память обо мне. Непременно скажу, что он вправе читать мои записи, если ему того захочется, только попрошу больше ни с кем не делиться прочитанным. Сейчас я поставлю точку, закрою тетрадь и больше никогда не открою ее. Скоро все закончится.

* * * * *

Советская актриса театра и кино, народная артистка СССР Фаина Раневская

Фаина Раневская и Ростислав Плятт в фильме «Слон и веревочка». 1945 год, Союздетфильм, режиссер Илья Фрэз

Фаина Раневская и Наталья Защипина. Кадр из фильма «Слон и веревочка». 1945 год, Союздетфильм, режиссер Илья Фрэз

Сцена из спектакля по пьесе Ф.М. Достоевского «Дядюшкин сон» в постановке Театра имени Моссовета. В роли Карпухиной – народная артистка РСФСР Серафима Бирман (слева), в роли Москалевой – народная артистка СССР Фаина Раневская

Кадр из кинофильма «Осторожно, бабушка». 1961 год, Ленфильм, режиссер Надежда Кошеверова

Фаина Раневская и народная артистка Грузинской ССР, народная артистка России Ариадна Шенгелая в фильме Надежды Кошеверовой «Осторожно, бабушка»

Фаина Раневская и народный артист РСФСР Владимир Лепко в кинофильме «Осторожно, бабушка»

Кадр из кинофильма «Осторожно, бабушка»

Актриса театра и кино Фаина Георгиевна Раневская

Фаина Раневская и Мария Полбенцева. Кадр из фильма «Сегодня – новый аттракцион». 1965 год, Ленфильм, режиссеры Надежда Кошеверова и Аполлинарий Дудко

Сцена из спектакля по пьесе В. Дельмара «Дальше – тишина» в постановке режиссера Анатолия Эфроса. Народная артистка СССР Фаина Раневская в роли Люси Купер, народный артист СССР Ростислав Плятт в роли Барклея Купера. Театр имени Моссовета

Сцена из спектакля «Дальше – тишина»

Маргарита Терехова в роли Роды (слева) и Фаина Раневская в роли Люси в сцене из спектакля по пьесе Вина Дельмара «Дальше – тишина». Государственный академический театр имени Моссовета

Народная артистка СССР Фаина Раневская в роли Филицаты (слева) и артистка Галина Костырева в роли Зыбкиной в комедии А.Н. Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» столичного академического театра имени Моссовета

Народная артистка СССР Фаина Раневская в роли Филицаты и заслуженный артист РСФСР Сергей Юрский в роли Грознова в комедии А.Н. Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» столичного академического театра имени Моссовета

Примечания

1

Чтоб ноги твои были пригодны только для ревматизма (идиш).

2

Дурная голова (идиш).

3

Фонтенбло – дворец эпохи Ренессанса во французском департаменте Сена и Марна и одноименный город по соседству с дворцом.

4

Бельвиль – квартал Парижа, заселенный преимущественно иммигрантами и имеющий плохую репутацию.

5

У него широкие взгляды (нем.).

6

Клоаки (фр.).

7

Высшая награда (фр.).

8

Наедине, тет-а-тет (фр.).

9

Чтоб тебе провалиться сквозь землю! (идиш)

10

Блошиные рынки, барахолки (фр.).

11

Дурная голова, чокнутая (идиш).

12

Старая дева (идиш).

13

Ее лучшая подруга (фр.).

14

И масло, и деньги за масло (фр.) – пословица, употребляемая в значении «хотеть все сразу».

15

Бывшая жена (фр.).

16

Это так мило (фр.).

17

Старожилам (фр.).

18

Слово «решительные» зачеркнуто.

19

Чтоб у тебя глаза повылезли! (идиш)

20

Холеру тебе в кости (идиш).

21

Болван, придурок, невезучий (идиш).

22

Пишет имя «Ной» с семью ошибками (идиш). Обозначение крайнего предела необразованности.

23

Прохвост (нем.).

24

Жизнь как шминесре – стоишь, стоишь, пока не уйдешь (идиш). Шминесре (шмоне эсре) – молитва восемнадцати благословений, которую полагается читать стоя, поставив ноги вместе.