– А что это за мировые проблемы вы решаете, Денис Александрович? – поинтересовался прокурор у Петровского. – Почему до сих пор не явились на опознание?
Денис пожал плечами. Курбатов буравил его своими рысьими глазками. Сейчас они излучали вселенский холод, как обычно. Губы кривились в едва заметной ехидной усмешке. Оценить ее мог только человек осведомленный. Такой, как недобросовестный свидетель Петровский.
– Я опознал Суханову на фото, – сказал Денис. – Подписал протокол опознания. Ну что еще? С моей стороны никаких тормозов нет…
Он мог бы, конечно, объяснить, что опознавать в данном случае будет не он – с Сухановой по эпизоду в прачечной и так все ясно, зря Курбатов воду мутит… Опознавать будут его, Дениса. Суханова запомнила «инженера» с правильным носом, ей останется только ткнуть в него пальцем и сказать: вот человек, который меня связывал, он уж точно знает, кто рванул вашего прокурора Степанцова… Но по понятным причинам Денис не собирался вдаваться в объяснения. И Курбатову уж как-нибудь придется обойтись без его участия – это он знал точно.
– Думаю, ради вас, Петровский, мы не станем переписывать Уголовно-процессуальный кодекс, – жестко сказал прокурор. – Есть порядок, его надо исполнять. И уважать работу своих товарищей, кстати…
– Виноват, – сказал Денис.
– Теперь по «Потрошилову»… – Взгляд Рахманова споткнулся о штатное расписание и скользнул дальше вдоль стола, где сидела Татьяна Лопатко. Ее лицо представляло коктейль хорошистки-активистки с первой парты и набирающейся опыта стервы. Как и большинство замордованных работой женщин-следователей, она никогда не пользовалась косметикой и не следила за своими нарядами. Ну, за исключением очень редких случаев.
– Доложите про новое убийство, Татьяна Леонардовна.
Лопатко качнулась на стуле.
– Прошлой ночью, – сказала она. – На этот раз у кемпинга «Русалка», тридцатый километр по Южному шоссе. Женский труп. Множественные колотые раны. Лицо изуродовано. Все повторяется, как и в тот раз. Серия. У меня никаких сомнений.
– Документы какие-то были при ней?
– Только туфли и лифчик порванный. Все. Похоже, труп выбросили из машины, как и тех, остальных. Ни сумки, ни бумажника, ни пакета. Все прочесали по три раза. И этот сукин сын после себя ничего не оставил. Придется ждать, когда ее родственники, или, может, подруги… или сутенер ее очухаются и объявят в розыск. Ну, или не знаю…
– Это уже пятый эпизод.
– Да, Евгений Николаевич.
– Вы уверены, что это серия? Действительно все признаки совпадают?
– Похоже, что так…
Прокурор что-то пометил у себя в ежедневнике. Денис услышал, как Лопатко принялась тихонько пристукивать ногой по полу. Ей, видно, тоже зверски хотелось закурить.
При покойном Степанцове планерки традиционно проходили в дыму и чаду, старый прокурор сам задавал ритм, прикуривая сигареты одну от другой. Денис не замечал, насколько это вошло в его кровь и плоть. Понял только сейчас, при новом прокуроре. Евгений Николаевич Рахманов, залетевший сюда откуда-то с воронежских краев и занимавший теперь это кресло за ореховым Т-образным столом, – он не курил. Сейчас Денису казалось, что при Степанцове было проще. Ладно, он был насквозь продажен, ссучен и выхолощен в профессиональном смысле. Играл не за тех, с кем делил кислый табачный дым и скромную зарплату, а за тех, кто платил ему в твердой валюте. Но было проще, разве не так? Денис знал, что Степанцов продажен, ссучен и так далее. А про Рахманова он не знал ровным счетом ничего. Рахманов не курит, вот первая и последняя данность. Ему успели придумать прозвище Лаваш – за витиеватую манеру выражаться, которая иногда одолевала прокурора. «Да что это за еблавашмать, товарищи?» – рявкнул он, когда в деле «Потрошилова» впервые замаячил силуэт серийного убийцы и, значит, опять запахло ЧП и «высоким контролем». Придумал тот же Дерзон, кажись. Он самый шустрый из нового поколения.
– Давайте результаты, Татьяна Леонардовна. И делайте более четкие выводы. Что такое «похоже»? Если это серия – одно! Если просто похожие преступления – совсем другое! Мы первыми должны с этим определиться. Или будем ждать, пока запах этого дерьма расползется по всем инстанциям и нас обвинят в неумении работать?
– Чего там ждать, – сказала Лопатко. – Дерьмо прямо от нас по инстанциям носят, в пробирочках.
Она даже не стала оборачиваться к Денису. «Инстанции» – это «органы»… Причем не органы прокуратуры и не органы МВД, а те органы, которые изначально этим словом и обозначались, чтобы лишний раз не произносить пугающую аббревиатуру – ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ. Короче, по современному, Контора. Денис понял. И Курбатов понял. И Рахманов понял – его, конечно, ввели в курс дела. А молодым: Коле Вышинцу и Саше Ляпину, – им со временем втолкуют вполголоса в курилке или за чашкой кофе в «Космосе», что есть, дескать, среди нас один стукачок из Конторы, с диктофоном в кармане ходит, пальцы ухоженные, нос правильный. Денис Петровский зовут.
– …Петровский?
Он встрепенулся. Прокурор уже нацелился в него.
– Что по убийству в Первомайском? Трудности есть?
– Да нет, – бодро ответил Денис. – Работаю.
* * *Виталий Комаров, гоблин под два метра ростом, скромно расположился на самом кончике стула, уложив на колени огромные руки-лопаты. Все время разговора он неуверенно балансировал на передних ножках стула, но сесть глубже не решался.
– Вы были знакомы с Сергеем Курловым?
– Ну, так… Да, в общем, – ответил Комаров.
– При каких обстоятельствах познакомились?
– Так мы ж под Хоем оба работали… То есть у Хоя. В «Визире». Он грузчик, я грузчик… Только Серега на другой машине работал, с Гогой, а я с Махорычем работал. Ну, так и познакомились…
– Какие между вами были отношения?
– Нормальные. Здоровались. Пиво пару раз пили в «Лабинке»…
Общество с ограниченной ответственностью «Визирь», равно как и кафе «Лабинка», приказали жить долго и счастливо. В бывшей «Лабинке» разместился зал игральных автоматов «Винчестер», офис «Визиря» заняла риелторская контора, в стеклянной башне сейчас обитал лысый директор, бывший домоуправ, а работники «Визиря» разбрелись кто куда, найти кого-либо из них оказалось не так просто. Виталий Комаров работал там грузчиком, развозил товар по «точкам» – в общем, точная курловская копия, только без высшего образования. Возможно, что и он был замешан в каких-то темных делах, возможно, – но только на уровне предположений. Ничем серьезным не подкрепленных.
– Он делился с вами какими-то своими проблемами, переживаниями?
Стул под Комаровым качнулся вперед и, пробалансировав секунду, встал на место.
– Какие проблемы? – пробормотал он. – С перепою только когда… Голова болит. Ну и все такое…
– Он со всеми на работе поддерживал ровные отношения?
– Ну, вроде. Он парень спокойный по жизни. Так только… иногда… если шиза подкосит. Слышал, он Ираклию, хозяину «Лабинки», в челюсть сунул по пьяни. Но потом извинился.
– Вам известно, что этот спокойный по жизни парень убил Павла Есипенко, другого вашего сотрудника? – строгим тоном спросил Денис.
Комаров от волнения, похоже, вообще слез со своего стула и теперь просто стоял на корточках, отставив зад.
– Да, слышал, – пробубнил он в пол.
– Значит, у Курлова все-таки имелись какие-то трения с окружающими?
– Ну да…
Комаров совсем сник.
– Причем достаточно серьезные трения, раз дошло до убийства, – напирал Денис. – Значит, у него были враги?
– Ну… Наверное.
– И кто же это?
Комаров сцепил ладони на коленях и стал ритмично раскачиваться, разглядывая линолеум и шевеля губами. Наверное, так же он выглядел когда-то на выпускном экзамене по геометрии.
– Этот… Есипенко, наверное…
– Это мне и так известно. А кто еще?
Комаров поднял голову и жалобно посмотрел на него. Ну троечку хотя бы натяните, товарищ следователь… Или подскажите – что вам стоит?
– Не знаю…
– На работе других врагов у него не было?
– Кажется, да. То есть нет. Не было врагов.
– На территории вашей базы появлялись посторонние?
– В общем… Я видел, какие-то мужики толклись пару раз, – немного воспрянул духом Комаров. – Незнакомые.
– Они подходили к Курлову? Общались?
– М-м… Нет, наверное… – Он по глазам Дениса пытался прочесть, что от него ждут, какие слова ему нужно произнести, чтобы поскорее закончить этот неприятный разговор, который неизвестно еще во что выльется. – Но я помню, кажется…
– Что?
– В «Лабинке», во время обеда… К нему подходил парень какой-то, из посетителей. Они были, наверное, знакомы. И с ним баба. То есть… Девушка.
– Как они выглядели?
– Парень высокий, коротко стриженный, при костюме. Где-то одного с ним возраста. Лицо… Загорелое. Брови белые, от солнца, наверное.
Комаров заметно оживился. Он понял, что теперь говорит как надо и скоро, возможно, его отсюда выпустят. Ему зверски хотелось курить; следователь, как назло, тянул сигарету за сигаретой, а ему не предлагал, пепельницу нарочно поставил рядом с собой. Спросить разрешения Комаров постеснялся – не буди лихо, пока оно тихо.
– Как они выглядели?
– Парень высокий, коротко стриженный, при костюме. Где-то одного с ним возраста. Лицо… Загорелое. Брови белые, от солнца, наверное.
Комаров заметно оживился. Он понял, что теперь говорит как надо и скоро, возможно, его отсюда выпустят. Ему зверски хотелось курить; следователь, как назло, тянул сигарету за сигаретой, а ему не предлагал, пепельницу нарочно поставил рядом с собой. Спросить разрешения Комаров постеснялся – не буди лихо, пока оно тихо.
– А девушка?
– Фасонистая. Прикинута хорошо. Свитерок в полосочку. Симпатичная.
– О чем они говорили?
– Не знаю, я далеко стоял. Но Курлов почти не разговаривал. Слушал только. Потом промычал что-то и ушел.
– Он был встревожен?
Комаров задумчиво вытянул губы. Он увидел перед собой угрюмо-непроницаемую рожу Курлова и попытался представить на ней выражение тревоги. Скосил взгляд на Петровского. Тот ждал.
– М-м… Ну… Да. Наверное. Хлопцы спросили потом, что за цыпа приходила – познакомь, все такое… Он только отмахнулся, ничего не сказал. – Комаров подумал и добавил: – Очень был встревожен.
– После этого случая вы видели ту пару? Или кого-нибудь одного – парня или девушку?
– Нет.
Когда он вышел, Денис обратил внимание на густой дымный шлейф, потянувшийся из комнаты через приоткрытую дверь. Хоть топор вешай. Он сосчитал окурки в своей пепельнице, покачал головой. Затем приоткрыл фрамугу и решил прогуляться. В коридоре у окна стояли Лопатко и Вышинец.
– Вначале оформляешь протокол изъятия, потом составляешь протокол осмотра, потом допрашиваешь его: где, как, при каких обстоятельствах, а потом назначаешь экспертизу…
Лопатко держала сигарету «красиво» – указательным и средним пальцами. Это был «парадный» вариант, обычно она зажимала между большим и указательным. Значит, хочет произвести на пацана впечатление… Может, даже и не хочет, но на подсознательном уровне пытается ему понравиться. Значит, он нравится ей. Во как!
Вышинец слушал ее с открытым ртом.
– Да смотри, после осмотра положи их в пакет, опечатай, да пусть понятые распишутся…
Увидев Дениса, она прервалась.
– Здравствуйте, – Денис кивнул, собираясь пройти мимо. – Передача опыта молодым кадрам?
– Проходите, товарищ Петровский, – холодно сказала Лопатко. – Для вас здесь нет ничего интересного…
Денис мимоходом глянул на Вышинца. Тот сделал каменное лицо.
«Ну и хрен с вами», – подумал Денис.
На город падал легкий снег, в окнах и витринах загорались первые огни. Ранние зимние сумерки, «серый час», как говорили в старину. Денис прошел пешком две остановки, пытаясь настроиться на предстоящую встречу. Тихий зимний вечер в конце концов вошел в него, вычистил и пропылесосил мозги, расставил мысли по полочкам. Денис зашел в магазин кулинарии, выпил теплого кофе с молоком из старорежимного граненого стакана. И пошел в обратном направлении.
Итак, кое-что он уже имел в активе. Некий загорелый парень при костюме, фасонистая девушка, которые чем-то расстроили Курлова. До этого Денис беседовал с другим его бывшим сослуживцем, по фамилии Давыдовский. После долгих мытарств Давыдовский тоже упомянул об этом эпизоде в кафе. На самом деле, как догадывался Денис, ничего особенного там не происходило. Встретились знакомые, один под руку с красавицей, другой – в засаленной робе… Ясное дело, что заливаться соловьем у Курлова не было настроения. Адьёз – и поскорее убраться восвояси.
Но об этом в протоколе нет ни слова. А что есть? Есть некая расплывчатая фигура, которая – возможно – имела какие-то враждебные намерения по отношению к Курлову. И то хлеб. Впрочем, чем фигура расплывчатей, тем даже лучше. Призрак, фантом. Неодушевленный предмет. Отвечает на вопрос «что такое», а не «кто такой». Вот и пусть ответит вместо него, Дениса. Подставлять под расстрельную статью лицо одушевленное у него не было желания.
Он посмотрел на часы. Через пятнадцать минут у него назначена встреча с еще одним сотрудником «Визиря» – Георгием Макаровичем Ляховым, известным в своем кругу как Махорыч. Денис прибавил шагу.
В эту минуту на троллейбусной остановке напротив здания прокуратуры встретились двое. Один выходил из троллейбуса – мужчина поздней спелости с острыми седыми усиками, второй – уже знакомый нам гоблин по фамилии Комаров, который переминался с ноги на ногу, ожидая своего маршрута.
– Махорыч! Эй! – весело окликнул Комаров. – А ты чего здесь забыл? Сдаваться пришел?
– Витька? – удивился Махорыч.
– Ну. Здорово, что ли?
– Здоров, здоров. Ты где сейчас?
Какое-то время они заново определяли свои координаты: работа, семья, здоровье, потом вспоминали, кто кого видел из общих знакомых, и какие, в свою очередь, у тех новые координаты. Потом Комаров спросил:
– Так тебе тоже повестку прислали? К кому?
Махорыч полез в карман, достал потертый бланк повестки, прочел:
– Следователь Петровский.
– Во, я только что у него был. Забодал, гнус.
– А чего он? Что спрашивал-то?
– Байду всякую. Про Курлова. Как познакомились, какие отношения, какие проблемы…
– Он что, собирается на нас всю эту срань повесить? – набычился Махорыч. – Я ж тут ни сном ни духом, понимаешь…
– Не знаю, чего он хочет. – Комаров выплюнул окурок под ноги какой-то женщине. Это была уже вторая сигарета после посещения прокуратуры, и грузчик Комаров больше не был похож на тихого второгодника. – Короче. Пока я ему не стал кивать, что Курлов с каким-то хреном в «Лабинке» поцапался, до тех пор он от меня не отставал. Понял?
Махорыч задумчиво сморгнул.
– Хрен какой-то. В «Лабинке», – повторил он. – А что за хрен?
– Без разницы. Следак будет спрашивать, не имел ли кто зуб на Курлова со стороны – так ты скажи, что имел, типа. Хрен в костюмчике зеленом, цыцка при нем в свитерке полосатом. Кто такие, откуда – не знаешь. И этот Петровский от тебя мигом отвалится. Теперь дошло?
– Вроде того, – кивнул Махорыч.
– Ну так бывай. Вон мой «лимузин» катит… Звони, если что.
Комаров подмигнул на прощание бывшему сослуживцу и вскочил на подножку троллейбуса.
* * *Старший следователь горпрокуратуры, важняк, обходительный и обаятельный мужчина – Курбатов знал, как вщемиться в напряженный график идентификационного отдела криминалистической лаборатории, по-простому – «мордодельни». Заведовала здесь Ангелина Петровна Нечаева, злобная крыса в перекрученных, как пропеллеры, туфлях на ржавых покосившихся шпильках. Свое дело она знает, картотеку собрала богатую и держит ее в идеальном порядке, да и техника у нее на высоте – новейшие компьютерные программы из Центра ФБР в Куантико… По грубому слепку в памяти очевидца компьютер сам подбирает наиболее вероятный тип лица, да еще выдает три варианта: средняя упитанность, выше средней, ниже средней… Фантастика, завтрашний день!
Но простому смертному следаку добраться до «мордодельни» непросто. Формальная причина: вас много, лаборатория одна. Реальная причина: возрастные изменения в организме завлаба и связанные с этим приступы депрессии. Водкой ее не купить – не пьет Ангелина Петровна водку. Тортиком не соблазнить – потребляет только овощи да пшеничные отруби. Приласкать – убьет на месте.
И как Курбатову удалось эту крысу выдрессировать, можно только диву даваться. Но на то он и Курбатов. Знак качества. Петровский да Лопатко – эти, естественно, прибегают к услугам горе-художника Рулева из ведомственной многотиражки «На посту», который малюет фотороботы со слов очевидцев. Водку он пьет, отруби не ест, на ласку реагирует – вот только лица у Рулева выходят похожими друг на друга, словно в Тиходонской области орудует один семейный клан. Курбатов с ним не работал ни разу. И не собирался.
– Нет, давайте предыдущий, – сказала Суханова.
Нос, уплывший было с экрана, вернулся на место.
– Этот? – спросила Нечаева.
– Да. Похож. Только глаза побольше.
Темный зал «мордодельни» пересекал луч компьютерного проектора. Суханова в наручниках и двое охранников сидели перед пластиковым экраном; Нечаева, залихватски закинув ногу на ногу, орудовала у ноутбука. Когда набор идентификационно-значимых черт достиг критического уровня, на экране появилась надпись «WEIT», а через пару секунд карикатурные нос, глаза и губы приняли человеческие очертания. На экране зависло твердыми штрихами лицо: овал, подбородок, нос и глаза. Две пары губ – «мягкий № 5» и «мягкий № 3», предварительно одобренные Сухановой, теснились на участке между носом и подбородком. Искали лицо «инженера».
– И разведите их пошире… Да, примерно так.
На экране мелькнули пальцы завлаба, глаза разъехались в стороны.
– Лоб выше. И шире. Нет, залысин у него не было. Почти ровная линия.
Нечаева работала быстро, свою картотеку она знала назубок и среди сотен слайдов безошибочно находила нужный. Суханова была сосредоточена, не мямлила и не давала противоречивых указаний. Портрет «квадрата», собранный по фрагментам полчаса назад, уже находился в соседней комнате, откуда доносилось прерывистое гудение копировальной машины. «Инженер» постепенно оживал на экране. Курбатов смотрел на экран, лениво поглаживая подбородок. Отличная работа, он мог быть вполне доволен… И все же что-то беспокоило его.