— Он вас спас? — предположила я. За что удостоилась крайне удивлённого взгляда, Ильда даже растерянно замерла на месте, будто пыталась понять, правду ли я говорю, или глупо шучу.
— Он дал мне жизнь, — озадаченно проговорила она.
— В каком смысле? — настал мой черёд удивляться. Мысль, что сыскарь — отец вот этой воительницы меня шокировала, и я поспешила её отогнать. Но других идей не возникло.
— Тьфу, чему вас только учат. Магистр ещё, — поморщилась она, видимо, сообразив, что я не шучу и не издеваюсь, а правда не понимаю. — Я его приживала.
Лучше бы и правда дочь.
Приживала, или фамильяр в северной традиции, или зеркало — полностью магический объект. Своеобразный кусок дара, извлекаемый магом из себя и воплощаемый во что-то. Чаще всего это небольшие животные, порой — книги (так называемые гримуары), бывают и более экзотические вещи. Например, известна история, когда зеркалом одного мага была просто пара рук, летающих по воздуху; он использовал такого странного приживалу в качестве ассистента в алхимических опытах. Зачастую у таких созданий появлялись собственные характеры, причём порой весьма далёкие от нрава создателя.
Истории, в которых приживалы принимали облик людей, тоже попадались, но по большей части это были легенды о разных исторических личностях.
Маги редко создают зеркала по вполне прозаическим причинам. Во-первых, чем сложнее зеркало, тем больший кусок собственной силы приходится от себя отрезать. Конечно, создатель может в любой момент уничтожить приживалу, и дар вернётся к нему, но всё равно это довольно неосмотрительно. А, во-вторых, в случае смерти мага приживала, как правило, остаётся жив. Отсюда истории про живущих в магических семействах животных, переходящих из поколения в поколение, о великих говорящих книгах. Проблема в том, что душу такого мага может отказаться забрать Караванщик — душа-то будет неполноценная.
Насколько я могла судить, данное конкретное зеркало — весьма и весьма сложный объект. Из каких соображений господин Разрушитель расстался с такой внушительной частью собственного дара? И почему, Инина Благосклонная, его приживала выглядит вот так?!
Несколько сотен лет назад жил такой маг, Максуд Ненасытный. Как маг он о себе памяти не оставил, настоящая его фамилия стёрлась из массового сознания. Зато труд всей его жизни, книга «Бархатный путь», поныне пользуется огромной популярностью во всём мире, местами подпольно. Во всяком случае, любопытные подростки обычно годам к четырнадцати с этим литературным произведением знакомятся.
Так вот, Максуд поставил себе целью «познать все грани человеческой чувственности и найти все пути к небесам наслаждения» (это цитата). В то время за всевозможные «нетрадиционные» склонности, вроде мужеложства и иных извращений, дорога была только одна, на костёр (и вела она через храмовую пыточную; не приветствуют наши боги подобного), и Ненасытный всё своё внимание сосредоточил на отношениях мужчины и женщины. Не всегда в традиционном соотношении «пара, один к одному», но это ему скрепя сердце простили. Очень активно в своих… исследованиях Максуд использовал собственные же зеркала (порой даже два, из чего можно было заключить, что сил у него хватало), и утверждал, что при правильном создании приживалы вполне можно научиться ощущать то, что чувствует вот такой суррогатный партнёр, чем дополнительно повысить собственное удовольствие. Там, правда, всё гораздо поэтичней описано, но суть та же.
В общем… Надеюсь, господин следователь свою приживалу использует не для этих целей?!
Сложно сказать, почему данное предположение меня так ужаснуло. Подобные «отношения» не поощрялись общественной моралью. При всей отдалённости магов от этой самой морали, использование приживал в качестве любовниц (или любовников) не одобрялось и Домами. Не одобрялось, но не более того. Лично мне это всегда казалось определённым отклонением от нормы; не чудовищным, но лично я бы на такое не пошла. Что я могла почувствовать в отношении человека, склонного к подобному? Определённую неловкость, смущение, даже жалость к настолько уставшему от одиночества магу, но — и только.
А здесь я едва успела спрятать отвращение и раздражение за маской спокойного внимания.
Впрочем, причина моего отношения была довольно проста и даже очевидна. Я ревновала. И окажись Ильда обыкновенной женщиной, реакция могла быть ещё менее адекватной.
— Пока вы обедаете, объясню несколько правил, — выставив передо мной несколько тарелок (первое, второе и салат; да мне столько на два дня хватит!), приживала невозмутимо прислонилась к тумбочке напротив меня. — Их немного. Во-первых, не выходить на улицу и не открывать окна, наверху в комнатах они есть. Здесь везде компенсаторы, если компенсатор вышел из строя — звать меня незамедлительно. Ну, и, во-вторых, внутри дома ходить можно везде, только одно условие: не трогать личные вещи господина подполковника в его спальне, не залезать в его письменный стол в кабинете и не копаться в документах. Но это, думаю, и так понятно. Книги брать можно, они также в кабинете. На этом всё. Дверь в гостевую комнату находится на втором этаже прямо возле лестницы, дальше слева комната господина подполковника, справа — кабинет, прямо — терраса, туда тоже выходить нельзя.
— А ваша комната? — не удержалась я от вопроса.
— Я приживала, — раздражённо проворчала Ильда. — Я не нуждаюсь в сне, отдыхе, гигиенических процедурах и личном пространстве. Посуду оставьте на столе, — распорядилась она и вышла вместе с моим чемоданом.
Я ещё некоторое время вяло ковырялась в тарелке. Всё было очень вкусно, я честно попробовала, но аппетита не было совершенно. Кое-как запихнув в себя немного еды и художественно размазав недоеденное по тарелке, принялась за варку кофе. В конце концов, на этот счёт никаких распоряжений не поступало, а найти кофе и джезву оказалось нетрудно. Отыскав в недрах одной из полок объёмную кружку, я направилась на разведку в её компании.
При более спокойном рассмотрении столовая и гостиная только углубили первоначальное впечатление: этими комнатами пользовались очень редко, если вообще пользовались. В дальней стене гостиной обнаружилась ещё одна дверца, запертая на ключ (подвал? запасной выход?), и я не стала туда ломиться, вместо чего двинулась на второй этаж.
В короткий пустой коридор второго этажа действительно выходили четыре двери. Через одну из них, стеклянную, самую дальнюю, был виден кусочек неба и что-то ещё непонятное; наверное, обещанная терраса, на которую мне тоже не было хода.
Гостевая комната оказалась довольно уютной. Высокая широкая тахта, шкаф с зеркалом в углу, странный гибрид письменного стола и комода, подле которого скрючился кривоногий стул. Ещё один угол занимало широкое мягкое кресло, над котором в красивом плафоне размещался дополнительный свет-камень. В комнате действительно имелось небольшое окно, занавешенное плотными шторами; большая редкость в нашем климате. Ещё в дальнем от входа углу обнаружилась дверца в очень уютную уборную, где уместилась даже большая ванна.
Жизнь на новом месте (надеюсь, это ненадолго) я решила начать с разбора чемодана, возлежащего в закрытом виде на тахте.
Чемодан оказался удивительно тяжёлым, чем сильно меня заинтриговал. Что сыскарь, что его приживала носили его с удивительной лёгкостью, так что до сих пор никаких сомнений не возникало. К Берггаренам я брала только небольшое количество одежды, тетрадь для записей и несколько личных мелочей, а теперь у него едва не отрывались ручки.
Разгадка оказалась проста: всё свободное место было заполнено книгами. Теми самыми, которые я отобрала для прочтения в библиотеке Берггаренов. Я испытала прилив нежной благодарности к Иффе; даже если не найду то, что искала, смогу занимательно провести время. И ведь не пожалела же, а некоторые из этих книг стоили целое состояние!
Я принялась бережно перекладывать старинные тома на стол. А вот над последней книгой замерла в растерянности: этот тёмно-красный богатый переплёт без единой надписи был мне совершенно не знаком. Хотя, если судить по толщине и увесистости книги, том был весьма содержательным. Усевшись рядом с чемоданом на тахту, я перетащила книгу к себе на колени, открыла титульный лист…
ИФФА!
Шумно захлопнув книгу, я затравленно заозиралась, пытаясь придумать, куда спрятать эту шуточку. Я чувствовала, что краска стыда заливает не только щёки, но уши, шею, и вообще… хорошо, что кроме меня тут никого нет! А от мысли, что кто-то найдёт у меня вот это, начало натурально потряхивать от ужаса, смущения и злости.
Ну, Иффа! Вот от кого не ожидала, так это…
Шутница! Острячка! Позор всего древнего рода Берггаренов, даром что она не принадлежит им по крови!
На моих коленях сейчас лежал тот самый не в добрый час помянутый «Бархатный путь». Великолепное подарочное издание. С иллюстрациями, если верить надписи на титульном листе. Там даже приводилась фамилия художника.
Ну, Иффа! Вот от кого не ожидала, так это…
Шутница! Острячка! Позор всего древнего рода Берггаренов, даром что она не принадлежит им по крови!
На моих коленях сейчас лежал тот самый не в добрый час помянутый «Бархатный путь». Великолепное подарочное издание. С иллюстрациями, если верить надписи на титульном листе. Там даже приводилась фамилия художника.
Более чем прозрачный намёк, да уж.
Как хорошо, что я тогда не догадалась рассказать ей о собственных чувствах к господину следователю! Если она мне такие намёки делает в отношении человека, которого мы обе едва знаем, страшно представить, что было бы, знай эта деятельная женщина все обстоятельства.
Пока я запихивала чемодан с запертой в нём книгой на шкаф, чувствовала себя тринадцатилетней девчонкой, впервые поцеловавшейся с мальчиком, и теперь панически боящейся, что о её огромной страшной тайне станет известно воспитателям.
Кое-как покидав одежду в шкаф, я взяла недопитый кофе и отправилась на экскурсию по остальным комнатам. Потому что оставаться один на один с глумливо хихикающей надо мной со шкафа книгой очень не хотелось.
В комнату господина следователя я заходить не стала, только заглянула, чтобы удовлетворить собственное любопытство. В общем и целом, обстановка мало отличалась от моей, разве что зеркало отсутствовало, а комод был совершенно обычным комодом, да возле кровати имелась высокая тумбочка с ящиками. И всё та же тёмная спокойная гамма, что и в остальных комнатах: синий, серый, зелёный и тёмное дерево. Если и были в этой комнате какие-то мелочи, характеризовавшие хозяина и что-то для него значащие, в глаза они при поверхностном осмотре от порога не бросались. Постеснявшись подглядывать дальше, я просто прикрыла дверь и направилась изучать последнюю, самую многообещающую комнату: рабочий кабинет.
Где и просидела до вечера. Там оказалось действительно интересно. Явно всё время, что Разрушитель проводил дома, он проводил здесь. Здесь обнаружились пресловутые личные вещи; немного, но они были.
Например, на столе стояла небольшого формата семейная магография: мужчина, женщина и юноша, явно их сын. Господину подполковнику на этой картинке было от силы лет семнадцать. Худощавый, нескладный, с чуть виноватой искренней улыбкой и без хмурой складки на лбу; очень непривычный вид, его сложно было узнать. Традиционная одежда Разрушителя смотрелась на нём совершенно несолидно.
Внешне он больше походил на мать, чем на отца. Высокая худощавая женщина с необычным скуластым лицом; лицо это нельзя было назвать красивым, но оно притягивало внимание. Особенно глубокие чёрные глаза с очень странным выражением, которое мне не удалось растолковать. Чёрные волосы были убраны под платок, из-под которого выбивалось только несколько прядей; кажется, женщина носила короткую стрижку. Очень редкое явление, наши женщины обычно не стригутся.
Отец следователя здорово выделялся на фоне своей семьи. Он был не намного выше своей жены и ниже сына, зато раза в два шире, и являлся обладателем буйной медной шевелюры, насмешливых синих глаз и хитрой добродушной улыбки.
На отдельной полке, почему-то в самом дальнем и тёмном углу, обнаружилась стопка непонятных небольших коробочек, какая-то толстая пыльная папка и несколько предметов, идентифицированных мной как кубки. Вот только за что ими награждали, было совершенно не ясно. Папку я трогать не стала, памятуя напутствие о документах, а в одну из коробочек заглянула. Там на бархатной подушечке лежала красивая резная восьмиконечная звезда со стилизованным алым тюльпаном в сердцевине и алой же лентой. Больше всего она напоминала какое-то драгоценное украшение, только необычного стиля; удивительно строгое и колючее. А через пару секунд я сообразила, что это, должно быть, какой-то наградной знак. В данном вопросе я была полным нулём, и не знала о медалях и орденах ничего, кроме того факта, что они существуют и выдаются за какие-то героические поступки. Как и большинство девочек, я в детстве мало интересовалась войной; а в более сознательном возрасте и вовсе было не до того, всё моё время было посвящено учёбе. Мне очень-очень хотелось стать хорошим сильным магом, только чтобы никогда не видеть приюта и не испытывать этого унизительного состояния граничащей с нищетой бедности, когда ты вынуждена отказывать себе в любой малости.
Аккуратно прикрыв коробочку и вернув на законное место, я прикинула количество наград и растерянно хмыкнула. По самым скромным подсчётам их было десятка четыре. Не знаю, о чём бы это сказало человеку посвящённому, но мне показалось — много.
Ещё из более-менее личных вещей в кабинете можно было отметить картину; небольшое полотно висело в простенке между двумя шкафами и изображало довольно неожиданный для данного конкретного места и окружения сюжет. Полуобнажённая дева нереального полупрозрачного облика сидела на спине огромного вороного коня, стоящего по грудь в водах лесного озера. Подарок?
Кроме того, из необычного мне попалась на глаза группа резных деревянных статуэток потрясающе тонкой работы. Они были настолько изящные и хрупкие на вид, что я не рискнула прикасаться к ним руками, чтобы случайно не испортить. Статуэтки изображали танцующую празднично разодетую толпу. Я минут десять разглядывала эти произведения искусства, и не нашла ни одной повторяющейся черты. Странно, что такая красота стояла тут вот так, пылилась, а не была спрятана хотя бы в стеклянную витрину.
А потом я погрузилась в изучение имеющейся в наличии литературы, и совершенно потеряла счёт времени. Хранителя здесь не было, поэтому искать что-то приходилось своими силами: открывать шкаф и вчитываться в надписи на корешках.
Если в расстановке книг и существовала какая-то система, я её не поняла. На мой взгляд там царил полный хаос, но тем интереснее оказалось во всём этом копаться.
Библиотека у Разрушителя была обширной. Не только в вопросе количества, но и по содержанию. Многочисленные художественные издания соседствовали со сложными многотомными математическими справочниками и совсем уж непонятными явно специфическими названиями вроде «О квантовании Трай-ай-Шира дисперсионных характеристик нигредически пассивных анизотропных структур». То есть отдельные слова были понятны, но распознать, что конкретно имел в виду автор, моего ума не хватало. А, вероятнее, не столько не хватало ума, сколько специализация была иная.
А ещё целую полку занимали огромные невероятно красивые познавательные книги с яркими магографиями о природе всего мира. Никогда прежде мне не встречалась подобная красота! Не думаю, что их не было в тех библиотеках и магазинах, куда я заглядывала. Но, кажется, у применения Хранителей обнаружился побочный негативный эффект: с его помощью можно было найти только то, что ищешь. А если ты не знаешь, что нужно искать, возможности наткнуться на что-то интересное не по теме почти не остаётся.
Над этими альбомами я застряла особенно надолго, и отвлеклась только когда начала всерьёз клевать носом. Найдя взглядом небольшие аккуратные настенные часы в резном деревянном корпусе, я с удивлением обнаружила, что время перевалило за полночь. Пришлось поспешно убирать книги на место и, вооружившись кружкой с остатками так и не допитого кофе, отправляться спать. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы господин следователь застукал меня среди собственных книг. Глупо, конечно, но что делать.
Ложилась спать в задумчивости, и предметом моих размышлений был хозяин дома, давшего мне сейчас приют. Кажется, домой он сегодня не пришёл, и, судя по всему, такое с ним случалось часто. Пожалуй, в таком темпе работы и у здорового человека начнутся проблемы с головой и нервами; а уж Разрушителю, насколько я понимала его состояние, и вовсе противопоказано так себя выматывать. Неужели он сам этого не понимал?
Липкая паутина кошмара выпустила меня настолько внезапно, что я села на кровати, слепо таращась в окружающий мрак и загнанно дыша. В горле саднило; кажется, разбудил меня мой собственный крик. Но разделить сон и явь я не успела, с грохотом распахнулась дверь, а по привыкшим к темноте глазам ударил яркий свет. Отчаянно щурясь, я попыталась понять, что произошло, и растерянно замерла, разглядывая явление на пороге комнаты.
— Что случилось? — напряжённо спросил следователь, внимательно оглядывая комнату и медленно подходя ко мне. А я не ответила; мне было не до того.
Разрушитель выглядел… внушительно. Даже пугающе. И этого впечатления не портил даже откровенно «домашний» вид. Босой, с мокрыми взъерошенными волосами, в одних застиранных до седины когда-то явно чёрных шароварах, с хищно поблёскивающим в левой руке ножом, он напоминал сейчас не сурового Разрушителя на службе государства, а воина какого-то древнего ордена, от которых сейчас остались только жуткие легенды. И вязь застарелых кривых шрамов на бледной коже только усугубляла это сходство.