Но это общая болезнь России – все умеют критиковать, никто не умеет предлагать конструктив. Никто. Партии неразличимы. Партии сейчас можно отличить только по тому, какие лица их рекламируют. Никто не понимает, какие воззрения у партии «Справедливая Россия», но все видят лицо Миронова. Грызлов и Шойгу? О, – «Единая Россия»! Явлинский – «Яблоко», с СПС уже проблемы. Никиту Белых знают немногие, а те, кто знает, не думают, что это как раз то лицо, которое должно ассоциироваться с торжеством правых. Хочется либо его добрить окончательно, либо исправить асимметрию, потому как смотрит он на жизнь несколько искоса. Конечно, есть Жириновский и есть Зюганов, но даже их воззрения и позиции в последнее время стали заметно меняться. Поэтому пока говорить о том, что в России есть политическая жизнь, не совсем правильно. Неточно это. На сегодняшний момент в России политическая жизнь представлена скорее борьбой не идеологий, а клановых интересов. И должно пройти немало лет, пока это не исчезнет: пока не появится возможность финансирования за счет своих же избирателей; пока не появится жесткий учет. Когда молодая «Справедливая Россия» вдруг оказывается в таком финансовом положении, что ей завидует древняя республиканская партия Америки, то возникает вопрос: откуда деньги? Нет, я, конечно, не гордый, но просто любопытно узнать скромному избирателю. Мне вообще интересно знать, откуда у партии деньги, для того чтобы знать, чьи интересы они будут отстаивать, когда придут к власти. Но если я к вам приду и спрошу: «Вы готовы пожертвовать деньги на партию?», половина из вас покрутит пальцем у виска, а остальные скажут: «Сколько-сколько?!!» И все. Вот вам и ответ на вопрос, готовы ли мы к парламентской демократии.
Грустно все это, не спорю, но логика, полагаю, ясна. Если продолжать разговор о политике в этом ключе, то прелесть в том, что у нас реально абсолютно независимые субъекты власти. Нет, на них, конечно, на всех надавить можно, но вот они сами настолько независимы, что от них ничего не зависит. Парламент может хоть на голове стоять – правительству будет наплевать. Правительство может хоть слезами изойти – в парламенте этого никто не заметит. И мы считаем, что это нормально. Поэтому если партию выбирают, а она оказывается в меньшинстве, то на четыре года им фактически выдается индульгенция на то, чтобы критиковать и ни за что не отвечать. Они могут вообще в Думу не ходить! А потом они все время говорят: «Нам не дали сделать то, а нам не дали сделать это!» Но ведь на самом деле получается, что как только партия не набрала большинство, можно их сразу распускать, чтобы они место в Думе не занимали. Все равно они ничего там не делают! Идите все домой! Всем отдыхать! Сэкономим государственные деньги.
Нет, конечно, депутатам это не нравится, они ж так не смогут зарабатывать. У них же запросы депутатские, и всякие прочие приятные мелочи – зачем от этого отказываться? Интриги опять же. Ощущения себя. Но у нас вся страна никак не может снять министра Зурабова. Вот просто застрелиться! Требуется такое колоссальное напряжение сил, чтобы это произошло. Почему? Да потому что у нас страна византийская. У нас никакой роли не играют институты власти, играет роль, кто ближний к правому уху президента. Вот кто последний туда чего шепнет, и голова качнется в согласии – тот и молодец. Если в ухо президентское не шепнули, не волнуйтесь, что бы ни происходило, все будет плохо. За любой деятельностью найдут гнусь и корысть! Говоришь, например, что Зурабов плох, никто тебя не слышит. Все говорят: «А, ну ладно! Вам, наверное, заплатили, чтобы вы это сказали, чтобы скинуть Зурабова!» Конечно! Заплатили! Щедро. И всем старикам заплатили, чтобы у них были проблемы с лекарствами, и всем остальным регулярно платят. Вот только и делают, что платят, платят и платят. Кто? Абстрактный враг. Зачем? Чтобы хорошего человека скинуть. И пока люди не поймут, что, родненькие, ну просто реально есть же замечательные профессионалы и управленцы от медицины. Тот же доктор Бронштейн, который понимает в этом всем, вежливо говоря, существенно больше, чем господин Зурабов. Но не дай бог позволить Бронштейну стать министром! Ведь это что же будет – он же порядок наведет?! Это значит, исчезнет мутная водичка, значит, кончатся бешеные финансовые потоки, а на это мы пойти никак не можем. У нас за любой бездарностью стоят блестяще организованные потоки, занятые превращением этой бездарности в живые, звенящие, упругие монетки.
Вам, наверное, как и мне, очень интересно знать: такие люди туда сами проникают или их отбирают по определенным человеческим качествам? Что ж, один из самых печальных выводов последнего пятнадцатилетия состоит в том, что, оказывается, в советское время система отбора кадров работала куда эффективней. Вдруг выясняется, что масштаб личности руководителей советских времен на всех уровнях власти был несоизмерим с нынешним. И задачи, которые они решали, вызывают восхищение. При всем отторжении мной лично тогдашней идеологии и того, как жили люди. Но как управленцы в советское время профессионалы были ого-го! А все потому, что их готовили, постепенно приучали принимать решения и за них отвечать. Они росли профессионально, и их продвигали по службе. Не было такого, чтоб человек по знакомству мог перепрыгнуть через сто ступеней. И уж, конечно, не было подбора людей по принципу личной преданности без учета их профессиональных способностей. Советская система, как бы ни была она плоха, хотя и выбирала всегда средних, но эти средние в итоге оказались лучше, чем наши лучшие!
Советская система аккуратно заполняла все уровни власти чиновниками, которые не совершали вопиющих глупостей. А у нас, с одной стороны, наблюдается приток молодых гениев с чудовищными пробелами в образовании и знании жизни, а с другой – феноменального количества людей нечистоплотных, неграмотных и неумелых. А ведь, к сожалению, слабость всей системы определяется слабостью самого ненадежного звена. Это теория надежности. Система надежна настолько, насколько надежен самый слабый ее элемент. А система нынешнего управления готова дать сбои повсюду. Просто повсюду.
И это не может не пугать.
Глава 3 Русская логика
Чиновничий феодализм
В России все логично, все тонко и замечательно. Вы знаете, что такое – логично? Представьте: генерал на плацу наблюдает за парадом. Идут красавцы: крупные такие, глаза горят родным идиотизмом, песню горланят: «Маруся...» Так интенсивно орут, что горла, перекормленные перловкой, набухают. И полуоглохший от таких песен генерал говорит: «Молодцы! Порадовали, сынки, порадовали! Обращайтесь!» Выходит один такой красавчик сержант из строя и говорит: «Товарищ генерал, разрешите обратиться?» Генерал говорит: «Спрашивай». Сержант: «Товарищ генерал, вот наш прапорщик, товарищ Прилепенко, часто говорит слово «логично», а мы не знаем, что оно означает?» – «Молодец, сынок, – говорит генерал, – хороший вопрос! Я тебе объясню. Вон видишь здание – двадцать этажей и крыша из рубероида. А рядом особняк – три этажа и крыша уже из черепицы. А вон там сарай, на нем крыша и вовсе соломенная. Логично? Логично! Вот так и в жизни: умрет человек, и хрен кто вспомнит!» Это и есть логика по-русски.
Никакая другая логика в России не работает. Объяснить, что из чего следует, пользуясь тупой немецкой философией, базируясь на Гегеле, или рассуждая о смешных древних греках, которые в нашем представлении все время бегали в туниках и сандалиях и жрали свои оливки, запивая вином, невозможно. У нас свои представления о жизни и мы ими гордимся. Мы же великий народ, мы не можем быть другими. Мы, например, создали великую философскую систему. Ведь создали – не могло быть иначе. Но, простите, какую? Есть у нас великий философ? Да – первый ответ. Вопрос – кто? Мы говорим: «Этот, как его... Ну, этот мужик. О, вот ты вот – Соловьев». Согласен, Соловьев – великий философ. А еще кто? Ну, эти. Кто? Эти. Кто? Ключевский. Он историк. Как историк? Так историк. Какая досада. А Толстой? Писатель, философа, философа давай! Кронштадтский. О, точно! Великий? Очень. Для нас величайший. А кто-нибудь знает наших великих философов за двадцать метров от границы? А... Ну... Увы, не получилось.
Великий философ должен стоять на плечах великих предшественников и быть основанием для великих последователей. Но трагедия России была в том, что у нас никогда не было великих философских школ. Мы не можем похвастаться опытом Древней Греции. Мы не можем похвастаться опытом немецкой классической философии. Мы не можем похвастаться опытом современной американской или западной немецкой мысли. Или французской. Я не говорю, хорошо это или плохо, это данность. Когда мы пытаемся вытащить Ильина, Бердяева или прочих, это замечательно, это трогательно, и понятно, почему мы это делаем. Мы хотим доказать себе, что мы великий народ и великая нация и в этом тоже. Должны ли мы это делать? Конечно. Но правды ради надо отметить, что мы не являемся великой футбольной державой – ну так получилось.
Великий философ должен стоять на плечах великих предшественников и быть основанием для великих последователей. Но трагедия России была в том, что у нас никогда не было великих философских школ. Мы не можем похвастаться опытом Древней Греции. Мы не можем похвастаться опытом немецкой классической философии. Мы не можем похвастаться опытом современной американской или западной немецкой мысли. Или французской. Я не говорю, хорошо это или плохо, это данность. Когда мы пытаемся вытащить Ильина, Бердяева или прочих, это замечательно, это трогательно, и понятно, почему мы это делаем. Мы хотим доказать себе, что мы великий народ и великая нация и в этом тоже. Должны ли мы это делать? Конечно. Но правды ради надо отметить, что мы не являемся великой футбольной державой – ну так получилось.
Мы гордимся нашими великими философами потому, что они наши. И все. Хорошо, Пушкина тяжело перевести, но с философами-то в чем проблема? Почему наши великие философы сделали все, кроме одного – не смогли создать своих философских школ? Не знаете? Да потому, что нам плевать на любую философию. В нас живет собственное представление о мироустройстве, нашедшее отражение во всем: в нашей религиозности, нашем государственном устройстве, в нашем отношении к семье. Нам наплевать на все эти западные представления о том, что хорошо и что плохо. Когда душа начинает гореть, мы кричим: «Ну, президент, ну, Ельцин! Мужик – за раз две бутылки мог выпить». Ну и что? Ну и что? Что, от этого его мозги становились чистыми? Нет. Что, от повышения уровня алкоголя в крови правитель становился мудрым? Нет. Хряк просто становился пьяным. Так чем гордиться? Что хряк пьян? Поглядите-ка: наш-то хряк какой! Их хряки сразу бы под стол, а наш еще секунд сорок на поверхности держался, уж только потом. Ну, возраст все-таки.
Чем гордимся? Чем наслаждаемся? Отчего получаем удовольствие? Философские системы не создаем – не хотим. Религиозные доктрины – дикая мешанина, не понятно, что из чего. Все время какие-то превращенные формы. Хорошо, хоть дети у нас красивыми получаются. Руками мы пока не очень умеем, но зато дети получаются красивые. Мы, правда, все равно их с годами портим. Из красивых детей получаются жуткие старушки и дедушки, которых показывают по CNN как страшное лицо России. Как это возможно? Такая была хорошенькая девочка, и такая фурия к семидесяти годам получилась. У них всегда гигантская сумка на колесиках, чепчик на голове, и пальто, которое никогда не было модным. А еще бока, которые им просто необходимо затягивать в любые трикотажные изделия, продающиеся где угодно. И ходят они, эти люди без возраста, ненавидя всех без разбора. Вы обращали внимание: у них всегда губы шевелятся, как будто они что-то жуют. Такое впечатление, будто они нас пережевывают. Выплюнут одного и тут же засовывают в рот другого.
Старушки и старики такие, потому что они знают правду. Знают, что их обязательно обманут. Они убеждены, что все вокруг мерзавцы, и в большинстве случаев оказываются правы. Они ищут плохое в людях и с легкостью его находят. Где же эти благообразные американские старички и старушки в непонятных шортиках и сандалиях, которые смотрят на мир широко удивленными глазами и говорят: «Вау!» Не понятно? Понятно. Они не могут у нас быть, они не могут появиться в России. Им неоткуда. Счастливая старость не может быть без счастливой жизни. А счастливая жизнь у нашего человека невозможна потому, что никогда, ни один год в нашей великой истории никто не уважал в нас человека. Не уважала человека не только система, не уважал человека и никто из нас. Ведь нам очень тяжело переступить через себя и сказать: «А вы знаете, этого человека можно уважать». Мне регулярно задают вопрос: «Почему вы не порвали их всех? Нет, почему вы не сказали ему в глаза: «Вор, мерзавец, подонок!»? «А это еще надо доказать», – говорю я. «Зачем, – удивляются они, – и так все видно! Я смотрю на его морду и чувствую – мерзавец. А что, вы считаете, министр может быть честным человеком?» Начинаешь говорить: «Ну, нет, конечно, понимаете...» – «А вы знаете, – перебивают, – какая у них зарплата? У них знаете, какая зарплата?» – «Ну, три тысячи долларов?» – «И вы что, считаете, они на эти три тысячи долларов живут? Да вы посмотрите на них». А мы? Что мы – каждый из нас, – разве живем по-другому? Мы хотя бы платим налоги? Все налоги. Нет. Ну и что, ведь это же Мы! Каждый из нас живет прямо как по книге, мы ангелы, у нас крылья здоровые и мощные. Нам даже ходить тяжело, все время взлететь хочется.
Это наша проблема: мы постоянно чувствуем себя единственным ангелом среди демонов, и прощаем людям их несовершенство только потому, что ходим среди них. Посмотришь, бывало, на них таким печальным взглядом и думаешь: «Какие мерзавцы! Нет, вы поглядите! А что делать, так распорядилась жизнь». И что, это правда? И что, это на самом деле о нас с вами? Неужели это мы – каждый, кого ни возьми, хороший сын или дочь, замечательный отец или мать, у каждого есть истории реальной помощи своим друзьям?! Неужели это не мы в какие-то моменты оказываемся жестокими, коварными, гадкими, неприятными людьми?! Как это получается? Что же происходит с нами, когда в нас срабатывает опознавательный знак «свой – чужой»? Почему весь мир внезапно становится чужим, и мы напускаем на окружающий мир собственных бесов, начиная его крошить, ненавидеть и уничтожать? Неужели мы несовершенны? И почему мы так любим наше несовершенство и не прощаем его им?
Удивительное творение – человек. Не только потому, что время течет у него по-другому, но и потому, что он обладает избирательной памятью. Как она нам помогает, как легко мы забываем моменты собственного предательства, собственной подлости. Все эти гадкие тревожные картины, они как-то вдруг исчезают, они остаются где-то там. Мы помним только те моменты, когда мы были как огурец, зелененький и в пупырышках. Только когда мы проявили себя стойко, мощно и сказали: «Мы здесь!» И ничего нам за это не было. Или было, но мы уже не помним. А может быть, мы и не вставали вовсе, но внутри нам кажется, что это было. Может, тогда мы промолчали, но внутри такое им сказали! И в глаза посмотрели со значением. Память потом нарисует все по-своему. Память подскажет, что все было не так, все было хорошо. Ты был замечательный, это они, а ты-то был, а они нет. А ты, а они...
Говорят, Фрейд, поняв всю бессмысленность своих попыток излечения человечества, написал, что кошмары окружающего мира сильнее страхов подсознания. Тогда шла жуткая война, так что он оказался прав. А мы с вами рождаемся в удивительной стране, которая с момента ее создания была и остается полигоном вечной войны сил добра и зла. Поэтому все, что происходит с нами, неслучайно. Все, что происходит с нашей страной, есть не что иное, как великое предостережение всему человечеству. У нас никогда не бывает полутонов, у нас всегда все навзрыд, на разрыв аорты. Если мы воюем, то сначала страшно проигрываем, а потом говорим: «Да идите вы все!» и начинаем страшной кровью, в жутких муках побеждать. Побеждать настолько героически, что, похоронив миллионы мальчишек, потом сотнями тысяч совершаем великие победы. И гордимся ими. Нет ни одного народа, который может гордиться чем-то более великим, чем подвиг советского народа в Великой Отечественной войне. На Земле нет ни одного другого народа, который совершил бы подвиг, сравнимый с этим. Хотя, если вдуматься, становится страшно. Ведь мы тогда победили не только великую машину гитлеровской Германии и немецкий педантизм, но и себя самих. Мы умудрились победить, несмотря на то что вначале сосредоточенно себя уничтожали. Мы гадили и подличали, мы вершили преступления против собственного народа и потом его остатками боролись с захватчиками. И никто не принес народу извинений за тот геноцид, который ему устроили. Никто и никогда. А почему? Да потому, что это все тоже мы. Мы всегда говорим: «Вот, все было не так. Не было никаких репрессий, все было не так. На самом деле был ряд врагов народа. Сталина очернили!»
Сейчас легко об этом говорить. Легко найти пару человек, которые хорошо помнят это время. Легко быть уверенными, что эта пара будет из тех, которые действительно были в лагерях. Вот только они там не сидели, они сторожили. А те, которые сидели, давным-давно умерли. А мерзавцы, которые в блокадном Ленинграде жрали тушенку и стреляли в спину нашим солдатам, чтобы, не дай Бог, они не отступили, сегодня по уши в орденах и вовсю травят байки о своем героическом прошлом. Мерзавцы всегда умудряются вершить историю, переписывая ее в угоду себе. Сегодня уже не поймешь и не вспомнишь, что происходило во время Чеченской войны. Да и была ли она? И что это было? Да и зачем говорить о неприятных страницах, когда лучше о хорошем потрепаться. Вот, например: «Вы знаете, замечательный ресторан недавно открыл, недалеко отсюда – в Монако. Там такие люди интеллигентные собираются, туда на яхте даже Роман Аркадьевич приходил. Он был не один, он был с Дашей. Как, вы не знаете, кто такая Даша?! Ну что же вы?» Гламур. И рядом с этим тот самый Сашка, у которого в квартире коробка, набитая боевыми наградами. И его дети, которые растут рядом с детьми обожающих свою жизнь чиновников, однажды спросят своего папу: «А зачем ты все это для них делал?» И что на это ответит Саша? Скорее всего, ничего, но чувство классовой ненависти затаит.