В эти дни я иногда думала о парне в больнице, Кирилле. И вопреки данным себе обещаниям решила, что когда-нибудь все же съезжу к нему. Просто чтобы узнать, как он себя чувствует. Ничего большего.
В субботу я наконец-то смогла поехать в парикмахерскую.
Мне повезло. Повезло в том, что я нашла ее, несмотря на то, что прошло почти четыре года. Повезло и в том, что нужная мне женщина по-прежнему работала там. Не повезло в том, что она меня не узнала, а значит, как я и предполагала, не имела никакого отношения к анонимкам. И все же я ухватилась за последнюю надежду. Смело села в кресло и попросила подстричь меня на ее усмотрение.
– Вы меня не помните? – спросила я у парикмахера, когда она занесла над моими влажными волосами расческу. Женщина замерла и внимательно всмотрелась в мое отражающееся в зеркале лицо.
– Вы – Катя, которая от Светы?.. – неуверенно произнесла она, скорее всего наугад.
– Нет, я та девушка, которой вы четыре года назад помогли устроиться на квартиру к Марии Федоровне, если помните.
Женщина нахмурилась, вспоминая, а потом обрадованно воскликнула:
– А, ну да, конечно! У вас еще были красивые длинные волосы, которые вы попросили остричь... И рассказали о вашем молодом человеке. Как вы сейчас? Как Мария Федоровна, я ее давно не видела?
– У меня все хорошо, – улыбнулась я в зеркало. – Работаю, снимаю квартиру, а Марию Федоровну иногда навещаю с гостинцами.
– Я рада, что у вас все хорошо. В тот раз вы были очень грустная.
Женщина бодро щелкала ножницами и одобрительно кивала – то ли мне в ответ, то ли довольная тем, что у нее получалось.
Нет, не имеет она никакого отношения к анонимкам, раз с трудом вспомнила меня. Но польза от этого визита все равно есть – новая стрижка, которой я осталась довольна. Я подумала, не перекрасить ли мне и волосы, но решила оставить тот осенне-рыжий цвет, который у меня был.
Я расплатилась и вышла на улицу. Времени еще оставалось достаточно. После напряженной недели его как-то вдруг стало очень много, так что я не знала, чем его заполнить. Сейчас мне не хотелось возвращаться домой и заниматься делами, а хотелось идти по мокрой от недавно прошедшего дождя дороге, вдыхать горьковатый запах прелых листьев, «выгуливать» новую стрижку, пить кофе в уютном кафе, непринужденно болтая с кем-нибудь. Только вот оказалось, что болтать мне не с кем. Единственная подруга – Лейла – жила по соседству. И я, не придумав ничего другого, поехала в больницу.
V
– А я ждал тебя, – первое, что сказал мне при встрече, смущенно улыбаясь, Кирилл.
Я застала его в коридоре. Врачи уже разрешили ему вставать. Теперь я наконец-то заметила, что он ниже Тима и не сутулился, наоборот, выправка у него была как будто военная. Разве что шаг не «печатал».
– Почему ждал? – с улыбкой поинтересовалась я.
Меня очень обрадовало то, что на первый взгляд выглядел он совсем неплохо.
– Плеер вернуть и диски.
– Можешь оставить себе, – отмахнулась я, уже успев забыть о плеере.
– У меня нет такой привычки – не возвращать чужие вещи.
Он улыбнулся, а я в очередной раз подумала, что улыбка у него хоть и красивая, но не улыбка Тима.
– Меня на днях выпишут, поэтому верну тебе диски и плеер сейчас. Пойдем в палату, – пригласил меня Кирилл.
А я, мысленно подсчитав дни, поняла, что прошел уже почти месяц после ДТП. Даже не заметила быстро пробежавшего времени. Только машинально согласно погоде меняла верхнюю одежду – пиджак на плащ, плащ – на пальто или теплую куртку, но не фиксировала мелькающие дни.
– Как себя чувствуешь? – запоздало спросила я у Кирилла, входя следом за ним в палату.
– Нормально, – ответил он. – Слабость небольшая, но на этом и все.
– Рада за тебя.
Я обратила внимание на то, что вторая кровать в палате, пустовавшая во время моих визитов, на этот раз оказалась разобрана.
– Соседа подселили, – перехватив мой взгляд, пояснил Кирилл. – Но сейчас он куда-то вышел.
– Понятно, – произнесла я. – Говоришь, скоро тебя выпишут?
– Надеюсь. Я хорошо себя чувствую, страдаю только от безделья.
– Не терпится выйти на работу? – сыронизировала я.
– Не могу сказать, что так уж соскучился, – засмеялся он. – Но работать все же интересней, чем продавливать больничный матрас. Ты присаживайся, чего стоишь как в гостях?
Я улыбнулась и, присев на краешек стула, поинтересовалась:
– Где ты работаешь?
Мне хотелось знать о нем хоть что-то. Любопытство? Да, пожалуй. Любопытство, не имеющее ничего общего с кокетливым женским интересом. Но Кирилл отнюдь не прочь был поболтать, видимо, совсем уж затосковал в больничном заточении.
– В фирме, торгующей техникой. Менеджер, ничего интересного, – охотно пояснил он. – Окончил военную академию, но, послужив немного в армии, ушел на более денежную работу.
Значит, я не ошиблась насчет военной выправки.
– Из-за того что бросил армию, рассорился в пух и прах с отцом. Он настаивал на том, чтобы я продолжал семейную традицию. Сейчас мы, конечно, общаемся, но все равно остаемся в натянутых отношениях.
– Печально, – посочувствовала я.
– Жизнь, – вздохнул Кирилл и ожидаемо спросил, чем занимаюсь я.
– Тоже, как ты говоришь, ничем интересным. Работаю менеджером в туристическом агентстве.
– Значит, в какой-то мере коллеги, – обрадовался он. – Хотя туристические путевки – это интересней, чем компьютеры и ксероксы. Буду знать, к кому обращаться, когда стану планировать отпуск. Жаль только, что предвидится он не раньше следующего лета.
– У тебя есть время подумать, куда бы поехать.
– И найти компанию, с кем, – закончил он, глядя на меня как будто с намеком. Я не стала кокетничать, а, честно глядя ему в глаза, заявила:
– Летом отпуска у меня не бывает.
– Значит, спланирую его в другое время, – засмеялся он и, неловко задев рукой лежащую на краю тумбочки книгу, уронил ее на пол.
Когда он на мгновение отвернулся от меня, кладя книгу на место, я вновь, скользнув по его четкому профилю с несколько длинным носом, подумала о Тиме.
– Знаешь, я хотела тебя спросить... Глупый вопрос, но...
Я странно разволновалась, будто от ответа Кирилла зависело, произойдет в моей жизни что-то важное или нет.
– Если ты о том, женат ли я, то честно отвечу, что пребываю в холостом статусе, – смеясь, ответил он.
– Спасибо за подробности о твоей личной жизни, но я не об этом, – сдержанно улыбнулась я. – У тебя случайно нет, вернее, не было ли родственников в провинции?
И я назвала несколько городов, которые, как знала, имели отношение к Тиму и его семье. Кирилл наморщил лоб, вспоминая, после чего покачал головой:
– Кажется, нет. Все мои родственники либо из Москвы, либо из Питера – по отцовской линии. А по материнской – из Белоруссии. А что?
– Так, просто... Ты мне одного человека очень напоминаешь, – призналась я и почувствовала, что мои щеки полыхнули румянцем, а дыхание стало таким неровным, будто я пробежала стометровку.
– Ну что ж, бывает, что люди оказываются похожи, даже если не состоят в родстве. Схожие типажи...
– Но не настолько! – невольно вырвалось у меня.
Кирилл посмотрел на меня будто с сочувствием, но промолчал.
– Ладно... Пусть так. А фамилия «Лазарин» тебе незнакома?
– Нет. Первый раз слышу, – ответил Кирилл, на этот раз не задумываясь.
– Ладно. Забудь, – поспешно закрыла я тему, предотвращая расспросы. – Знаешь, мне уже пора. Я очень рада, что тебя скоро выпишут и...
– Может, встретимся когда-нибудь, сходим в кафе? – перебил он меня с видимым волнением, которое тщательно маскировал небрежным тоном.
Ой ли? Только не говори, что я тебе приглянулась. Не поверю, но допускаю твое естественное желание пообщаться с кем-нибудь за пределами больничных стен. Я пожала плечами, не говоря ни «нет», ни «да».
– Я напишу свой номер телефона. Если будет желание, позвони, – заторопился он.
– Ты приглашаешь меня на свидание, даже не поинтересовавшись, замужем ли я, – подначила я, забавляясь его торопливостью.
Кирилл натолкнулся на мое замечание, как на незамеченную в тумане каменную стену.
– Ты замужем? – переспросил он.
И растерянно уставился на мою правую руку, на безымянном пальце которой только сейчас заметил колечко, которое вполне можно было принять за обручальное. Подарок Тима.
– Нет, – весело ответила я, с трудом сдерживая смех: такое забавное выражение лица у него было в тот момент. – Это не обручальное кольцо.
– Понятно, – с заметным облегчением выдохнул он и, спохватившись, язвительно произнес:
– Заметь, я тебя приглашал не на свидание, а просто в кафе. Слишком вы, девушка, торопитесь.
– Заметь, я тебя приглашал не на свидание, а просто в кафе. Слишком вы, девушка, торопитесь.
– Смотря кто торопится! – фыркнула я.
Он не ответил, только поднял на меня глаза и посмотрел долгим взглядом.
– Все же запишу тебе мой номер.
– Ладно, давай, – согласилась я, думая, что вряд ли позвоню ему.
Но Кирилл уже присел на корточки перед тумбочкой и принялся копаться в ней в поисках блокнота и ручки.
– Я догадываюсь, о чем ты сейчас могла подумать, – сказал он, не прекращая своего занятия и не поворачиваясь ко мне. – О том, что виделись мы всего пару-тройку раз, что ничего обо мне не знаешь, так же как и я о тебе, но я уже набрался наглости и приглашаю тебя, как ты выразилась, на свидание. Не хочу, чтобы ты подумала, будто я назначаю встречи всем девушкам, с которыми успел немного пообщаться. У меня много приятельниц, но я не приглашаю их на свидания.
– И чем же я удостоилась такой чести – быть выделенной из этого множества знакомых девушек? – с иронией поинтересовалась я.
Кирилл прекратил копаться в тумбочке, повернулся ко мне и серьезно, без улыбки, ответил:
– В тебе есть какая-то особенная тайна, Саша. Ты пытаешься ее скрыть, но твои глаза выдают ее наличие. Даже когда ты улыбаешься, шутишь или смеешься, в них остается грусть. Лишь однажды я не увидел в твоем взгляде печали. Это было, когда ты пришла ко мне во второй или третий раз. Ты сидела рядом и, думая, что я сплю, смотрела на меня. Возможно, в тот момент ты думала о чем-то и видела не меня, а кого-то другого. Да, скорей всего, так и было, ты сама сейчас сказала, что я кого-то тебе напоминаю. Пусть так. Но я не могу забыть тот твой взгляд, потому что та любовь и нежность, которые переполняли его, никого не оставили бы равнодушным. И я тогда подумал, что отдал бы все за то, чтобы ты смотрела так на меня. Увидев, что я не сплю, ты поспешно отвела взгляд, будто сбегая. Но я успел заметить в нем боль, сменившую любовь и нежность, и, когда ты вновь посмотрела на меня, в твоих глазах уже была привычная грусть.
Я не знала, что сказать ему, растерявшись от его признаний. Но Кирилл, похоже, и не ждал ответа.
– Мне не хотелось, чтобы мы перестали общаться после выписки, – тихо произнес он и вновь отвернулся к тумбочке.
И в этот момент я впервые заметила на его правой руке рубец как будто от ожога.
– Откуда это у тебя? – быстро спросила я.
– Что? – оглянулся он на меня.
– Шрам откуда? – взволнованно повторила я, указывая на его руку.
Если он скажет, что это след от ожога маслом...
– А, это, – безразлично протянул Кирилл. – В детстве заработал. Ставили с сестрой первые кулинарные опыты, хотели картошки пожарить к маминому приходу. Сестра случайно задела сковороду с кипящим маслом и...
– Так не бывает!
– Что?
– Не бывает... – повторила я не ему, а себе.
– Саш, ты чего? – удивленно спросил Кирилл, поднимаясь на ноги. – Тебе нехорошо? Ты как будто побледнела...
– Да. Немного нехорошо, но ты не волнуйся, – ухватилась я за удобный предлог.
– Хочешь, я медсестре скажу...
– Нет, нет, просто выйду на воздух. Не переживай, ничего страшного. Душно... Я к тебе еще приду, – машинально пообещала я, не уверенная в том, увидимся ли мы снова.
Я выскочила на улицу и, только выбежав за больничную ограду, остановилась, чтобы перевести дух. Холодный ветер остудил мои разгоряченные щеки и привел в порядок рассыпанные, будто колода карт, мысли. Оглянувшись по сторонам, словно удостоверяясь в том, что за мной никто не наблюдает, я решительно подошла к табачному киоску и, бросив короткий взгляд на витрину, мгновенно определилась с выбором.
– Пачку вон тех с ментолом. И зажигалку, конечно.
Не курила я со студенческих времен. Да и тогда скорее не курила, так, иногда баловалась, если удавалось стрельнуть у кого-нибудь сигаретку.
Пламя гасло на ветру, и у меня замерзли пальцы от долгих безуспешных попыток высечь огонь, но я, стоя посреди тротуара и мешая прохожим, упрямо мучила пластиковую зажигалку.
«Сашка, не майся дурью», – сказал как-то Тим, застав меня с сигаретой. Кажется, то был последний раз, когда я курила.
Мне удалось высечь пламя, я прикурила и вдохнула ментоловый дым. В горле и носу от непривычки зацарапало, но я не закашлялась и осторожно сделала вторую затяжку. Вот так, наверное, и начинают курить – купив в растрепанных чувствах первую в жизни пачку.
* * *...Я знала, что рано или поздно наши с Тимом дороги, скрестившиеся лишь в ненадежной точке «институт – общежитие», разойдутся. Но если раньше как-то об этом не задумывалась, а если и задумывалась, то тут же гнала подобные мысли, то сейчас, когда времени до его выпускного оставалось все меньше, не могла думать ни о чем другом.
Я ходила мрачней тучи, была рассеянной и чуть не провалила первый экзамен, но даже не расстроилась. Мое отчаяние немного сглаживало ожидание последнего подарка: в фойе института вот уже месяц весело объявление, что Тим и ребята из его группы собираются после выпускных экзаменов дать прощальный концерт.
За день до концерта и произошло то, что послужило началом наших отношений.
Моя соседка Марина, равнодушная к Тиму и его творчеству, сдала экзамены раньше меня и уехала. Я слонялась по своей комнатушке, напоминающей клетку, без дела: вещи были собраны, экзамены – сданы, книга не читалась, музыка в плеере оказалась, как назло, грустная. И впервые за эту неделю одинокого житья в комнате я жалела об отъезде моей соседки, мне очень не хватало ее общества.
Устав от замкнутого пространства «клетушки», я взяла забытую Мариной пачку сигарет, чайник и отправилась на кухню, думая посидеть там в одиночестве.
Но на кухне оказался Тим, с которым за всю неделю мы умудрились ни разу не пересечься. От неожиданности и счастья сердце на миг замерло, чтобы потом забиться с тройной амплитудой, но я, стараясь не выдать волнения, небрежно поздоровалась с суетившимся возле плиты Тимом, бухнула на свободную конфорку наполненный водой чайник и прошествовала к подоконнику.
«Здесь я впервые увидела его с той девицей, – пришла в голову неприятная мысль, когда я усаживалась на грязный подоконник. – Ну и черт с этим!» – тут же решила я и вытащила из пачки сигарету.
– Сашка, не майся дурью, – с осуждением произнес Тим, оглядываясь на меня. – Курение тебя не красит.
– Ты мне не папочка – читать нотации, – фыркнула я и демонстративно закурила.
Тим посмотрел на меня долгим, немного грустным и очень взрослым взглядом и серьезно произнес:
– Мне не нравятся курящие девушки.
– А я не набиваюсь тебе в девушки!
И даже принялась болтать ногами, выражая беззаботность и равнодушие, хотя внутри все плавилось, бурлило, таяло, замирало – винегрет разнообразных чувств. Тим не ответил, лишь вздохнул и отвернулся к плите.
– Не слишком ли много? – не выдержала я, увидев, что он вылил в глубокую сковороду чуть ли не половину бутылки масла.
– Мне так нравится. Люблю картошку во фритюре, зажаренную, как в «Макдоналдсе».
– Вредно! – со знанием дела припечатала я и выпустила изо рта струю сигаретного дыма.
– Курить вредно!
– Слышала уже.
– Ну, так еще раз послушай, – невозмутимо ответил он, не поворачиваясь ко мне.
И принялся довольно ловко и быстро чистить картошку.
– Профессионал! – восхищенно присвистнула я, наблюдая за тем, как тонкая картофельная кожура длинной лентой завивается в кольца и не обрывается. – Где так научился картошку чистить?
– В армии, – усмехнулся он и вдруг спросил: – Сколько на тебя чистить?
– Что?
От неожиданности я даже уронила на пол сигарету, и Тим, опередив меня, затушил ее кроссовкой и выбросил в мусорное ведро.
– Картошки сколько на тебя чистить?
– Но я не...
– Возражения не принимаются, – решительно перебил он. – Картошку я жарю вкусно, тебе понравится. Если, конечно, кое-кто вновь не высыплет в сковороду годовой запас соли или не пожертвует свои шнурки.
Он так и выделил интонацией «кое-кто», насмешливо посмотрев на меня. А я, сдавая себя с потрохами, залилась краской. Даже если Тим и обронил эту фразу наугад, то после того, как мое лицо стало свекольного цвета, догадался, кто был виновником проделок. Неужели Марина наябедничала?
– Почему-то сразу на тебя и подумал, – продолжил он с улыбкой, нарезая вымытый очищенный картофель равными дольками.
– Не правда, это была не я! – в запальчивости выкрикнула я, спрыгивая с подоконника.
– Разве? Ну, значит, ошибся. Хотя жаль, – притворно вздохнул Тим. – Потому что, если припомнить твои же слова, соль, шнурки и прочие проказы были следствием того, что кому-то не нравился мой роман, что можно истолковать как, допустим, проявление ревности. Или как знаки внимания. Правда, детские какие-то, больше напоминающие поведение мальчишки-третьеклассника – дернуть понравившуюся одноклассницу за косичку, закинуть ее портфель на шкаф...