Народное единство было при советской власти. А до и после – не было.
И много чего еще не было: мы живем сейчас в технологической и социальной среде, созданной при советской власти, а все, что сделано после нее, – это Интернет и свободная торговля. Вы ездите на метро, живете в квартирах, ходите по улицам, включаете лампочку Ильича…
Так вот, если кто хочет отречься от своего прошлого, от труда и усилий своих прадедов, дедов и родителей – берите лучину, выкиньте на помойку холодильник, да и утюг заодно, и сидите в избе, обогревая ее хотите печкой, а хотите – ноутбуком, подключенным к широкополосному Интернету.
Кстати, царя расстреляли не большевики. Из семи человек иркутской директории, принявшей решение об этом убийстве, их было один или двое. И на фоне террора, впоследствии развязанного в Сибири тем же Колчаком, это выглядело, увы, не таким уж и значимым эпизодом.
* * *Почему обо всем этом приходится говорить?
Потому что гражданская война не окончена.
Потому что до сих пор «красные» и «белые», легко поддаваясь на провокации, с восторгом сшибаются лбами, ослабляя наше и без того не слишком сильное общество.
И это не наследие прошлого.
Это – в чистом виде результат нынешней пропаганды: разрушение идентичности. Я совершенно не фанат 7 Ноября и готов даже праздновать 4 Ноября, хотя скептически к нему отношусь, но не из лояльности непонятно к чему, а потому, что нам действительно нужен праздник, который объединит страну.
Сегодня это только 9 Мая, День Победы. 22 июня – не праздник. Это очень тяжелый, очень страшный день. Крайне негативно относясь к «Идущим вместе» и прочим нашистам, я хорошо помню, что это именно они в 2001 году восстановили традицию возложения венков 22 июня к памятникам павшим в войне. Это сделали именно они – впервые за все постсоветское время, – и я всегда скажу им за это спасибо.
За нашим общим праздником должно стоять созидание, и он должен звать нас к созиданию, а так – хоть 200 лет русскому граненому стакану празднуйте! Но когда введенный государством праздник объективно способствует не созиданию и тем более не укреплению, а разрушению идентичности народа, – это неправильно.
Напомню, какие еще есть праздники; часть их можно скопировать у американцев. День труда, 1 Мая: ну придите к олигарху и скажите ему, что он бездельник. Обидится ведь: он считает, что он работает! – и это надо использовать.
День международной солидарности трудящихся – чем вам не нравится солидарность? Понимайте ее в широком плане. А есть и другие чудесные праздники: День матери, День отца, День влюбленных, в конце концов! в самом деле: совсем недавно его придумали – и кому он мешает? Шикарный праздник! Я тут заработался недавно на этот праздник и поздно пришел домой – у, что было…
Согласитесь, нелепица: день святого Патрика, по сути дела, день пива праздновать парадом по Новому Арбату, а 1 Мая и 7 Ноября считать неправильными днями.
Наша проблема в том, что мы – народ, контуженный своей историей.
Надо вылечиться от этой контузии.
Нашей стране, нашему народу, нашему государству нужно научиться принимать свою собственную историю, жить с ней.
Мы ведь все принимаем свою семейную историю. В большинстве семей есть вещи, о которых неприятно говорить вслух, – как говорят англичане, «скелеты в шкафу». Что-то когда-то в чем– то было не так, и очень многие люди знают или понимают что– то не то про своих родителей. Но это не мешает им их любить. Как говорил один успешный человек: да, папа часто был нетрезв и даже иногда бил маму. Да и мама, как я теперь, став взрослым, понимаю, – объяснял этот человек, – иногда позволяла себе значительно больше свободы, чем может позволять себе полностью идеальная жена. Но это моя семья и это мои родители, это часть меня, и я их люблю и принимаю такими, какими они были.
Так вот: это наши родители, это наши предки. Они нашу страну сделали – ту страну, в которой мы все живем. Дай бог нам так сделать нашу страну, так поднять ее, с поправками на новое время и новые технологии, как подняли ее якобы плохие большевики. Вот когда страна, которую создадим мы, окажется счастливее, могущественнее и значительней той, что создали они, – вот только тогда мы получим моральное право их осуждать. Но, думаю, к тому времени мы уже настолько повзрослеем, что у нас такого желания не появится.
А кратчайший путь к взрослению заключается в понимании и приятии причин ключевых как для нашей истории, так и для нашего самосознания поворотных пунктов, в первую очередь – причин Великой Октябрьской социалистической революции.
Почему случился Великий Октябрь и зачем его хотят забыть
Одна из трагедий, которые пришлось пережить мне уже во взрослом, сознательном возрасте, – осознание неизбежности революции 1917 года. Любая революция – чудовищный социальный катаклизм, страшная судорога, которой общество, если у него есть инстинкт самосохранения, избавляется от системы управления, ставшей несовместимой с его жизнью.
К сожалению, какие бы чудесные фильмы ни снимали сейчас о царском времени, царская система управления действительно была обречена.
Началось-то с Февральской революции, а та, в свою очередь, началась с бунтов женщин, которые стояли в безысходных очередях за хлебом и за мукой в завьюженном Петрограде. Им не давали ничего даже по карточкам, которые сейчас нам пытаются представить как изобретение «проклятых коммуняк».
В результате этих бунтов и, естественно, сопутствующих им заговоров, царизм и рухнул. А ведь чтобы довести общество до революции, до восстания, нужно очень здорово потрудиться. Абсолютное большинство людей нормально: никто на амбразуру ложиться не хочет, никто с ОМОНом драться не жаждет, все хотят заниматься исключительно своей частной жизнью – и это правильно.
Только когда власть доводит общество до такого состояния, что людям уже некуда деваться, что они не имеют никаких возможностей существования, что они готовы умереть, но не жить под этими начальниками, – вот тогда происходит социальный катаклизм. Тогда происходит социальная революция, тогда, грубо говоря, возникают «приморские партизаны» и прочие сопутствующие им явления.
Принципиально важной особенностью является именно отношение управляющей системы с управляемыми. Источник легитимности – не «мировое сообщество», не «вашингтонский обком» и даже не «все прогрессивное человечество». У любого государства есть только один источник легитимности его власти: собственный народ, каким бы неразвитым и некультурным он ни казался его интеллектуальным представителям.
Поэтому, если вы управляете чудовищным для внешнего наблюдателя образом, но сам управляемый считает, что это нормально, – у вас все в порядке. Именно поэтому более двухсот лет просуществовало крепостное право на Руси, окончательно оформленное в 1649 году, при Алексее Михайловиче Тишайшем (между прочим, в других странах Европы оно тоже имело место, и часто в намного более жестоких формах). И пока российскому народу оно казалось нормой, оно вызывало протест лишь у ничтожно тонкого слоя образованных и при этом гуманистично настроенных людей.
Здесь стоит особо остановиться на личности Алексея Михайловича – невероятно интересного русского царя, сделавшего много для укрепления России и становления ее как великого государства. В части реформ – предшественник и Петра, и даже Екатерины. Чего стоят проведение переписи (по эффективности, похоже, превышающей переписи и 2002, и 2010 годов), создание целых полков «иноземного строя», Тайного приказа – прообраза КГБ, строительство первого полноценного русского военного корабля, нормативная защита российских купцов от иностранных конкурентов! Чего стоит и то, что Алексей Михайлович первым из русских царей нарушил традицию и стал подписывать документы собственноручно!
Он, хоть и заложил серьезные мины под будущее России, вроде церковного раскола, значительно больше подобных мин, которые мы уже прочно забыли, вынул из тогдашнего прошлого. Его роль в истории недооценена, а ведь это был, среди прочего, подлинный гений пиара, выражаясь современным языком.
Вдумайтесь только: при нем произошли вызванные его собственными не вполне адекватными действиями Соляной и Медный бунты, крестьянская война под предводительством Степана Разина, множество более мелких бунтов и волнений. При нем – и во многом в результате его собственного потакания Никону – произошел раскол церкви, пиком которого стало Соловецкое восстание. С другой стороны, именно при нем Россия вернула себе Смоленск и Северскую землю, твердо стала в Сибири (в частности, были основаны Нерчинск и Иркутск), воссоединилась с Украиной – благодаря не только воле двух братских народов и наличию внешних опасностей для тогдашней Украины, но и титанической, до сих пор остающейся в тени работе российской дипломатии. Наконец, именно Алексей Михайлович, издав Соборное уложение 1649 года, окончательно закрепостил крестьянство.
И при таком насыщенном бурными событиями царствовании, причем событиями, в значительной степени вызванными им лично, этот царь сумел войти в историю под данным им современниками прозвищем «Тишайший»!
Крепостное право в России в целом было не изуверским. Напомню, что за свои исключительные зверства Салтычиха была после многолетнего следствия осуждена на смертную казнь, замененную пожизненным заключением, и умерла, просидев в яме 33 года.
Хотя существовали, например, и военные поселения Аракчеева, по сравнению с которыми ГУЛАГ отдыхает. Потому что в ГУЛАГе, по крайней мере, не заставляли вдобавок ко всему заниматься военной подготовкой, и люди имели надежду на освобождение, а в военных поселениях Аракчеева таких надежд не было.
Было много относительно не свободных, но почти свободных крестьян. Были огромные территории, где крепостного права так никогда и не было, так что потом там даже не смогли ввести колхозы, – например, в значительной части Сибири.
Все было по-разному: у нас вообще очень разная страна.
* * *Октябрьскую революцию нельзя понять до конца без обстоятельств отмены крепостного права. Во время этой отмены главный вопрос заключался в том, что делать с помещиками – с тогдашним правящим классом.
В России успешное развитие всегда происходило по принципу, извините за выражение, опричнины: лидер и его окружение вступали в неформальный союз с народными массами, выражая их интересы и чаяния, против правящего класса. Так же, как Иван Грозный, поступали и Петр I, и И. В. Сталин, и многие другие, менее жестокие руководители.
При освобождении крестьян от этой модели отказались: царизм оперся на помещиков и в их интересах заставили крестьян выкупать у них свою землю. Результатом, помимо непримиримого противоречия между народом и связанной с ним интеллигенцией, с одной стороны и государством, с другой, стала длительная разрушительная инфляция, потому что под этот выкуп пришлось эмитировать деньги.
При этом значительная часть помещиков вести свое хозяйство не смогла, а некоторая и просто не захотела. Она стали закладывать имения, получать под них огромные кредиты, проматывать эти кредиты в Европе, потом опять перезакладывать, а банкротить их никто не смел, потому что помещикам их земля была дарована почти богом.
В результате к концу XIX века экономика оказалась разбаласированной – эмитировали слишком много денег. В качестве реакции на это безобразие к управлению были призваны, выражаясь современным языком, монетаристы, символом которых стал Витте. Они стабилизировали экономику при помощи предельно жесткой финансовой политики, за счет социальной деградации общества. П. А. Столыпин в этом процессе весьма энергично участвовал и, в конечном счете, из-за него и пострадал.
В силу этого почти гайдаровского монетаризма бурное развитие капитализма шло, к сожалению, на костях народа – не только из-за понятной алчности капиталистов, но в первую очередь из-за сознательной политики государства. Именно из-за нее та сдерживающая сила, которая оформила профсоюзы Германии в конце XIX века, которая проявилась в США (через профсоюзы и, с другой стороны, через приток мигрантов, который позволял удерживать эти профсоюзы в узде), у нас не сложилась совсем.
В отсутствие этой системной, интегрированной в производство и управление сдерживающей силы в качестве коллективного морального авторитета стремительно выросла интеллигенция, которая оказалась абсолютно враждебной государству. Это произошло благодаря пафосу великой русской культуры, проповеди доброты и милосердия, – ведь большинство людей жило действительно ужасно, а ценности у интеллигенции были вполне европейские, гуманитарные. С другой стороны, причиной враждебности интеллигенции государству стала ограниченность, жестокость, чтобы не сказать тупость и самодурство правящей бюрократии.
А исторически противостояние интеллигенции и государства восходило к освобождению крестьян, при котором государство вопреки опричному принципу оперлось на помещиков против народа, а разночинная интеллигенция как раз из народа-то и происходила.
Это главное.
Именно в ограблении крестьян при их освобождении – коренная причина саморазрушительной, самоубийственной для общества вражды интеллигенции, вышедшей из этих крестьян, и государства.
В силу изложенного в начале XX века Россия обладала великолепной экономикой, пятой в мире по масштабам производства, со стабильной валютой и огромным экспортным доходом, но внутри раздиралась жесточайшими социальными конфликтами. Власть же вместо того, чтобы умерять эти конфликты или хотя бы дирижировать ими, сама была одной из конфликтующих сторон. По своей природе призванная быть арбитром, она с упоением лезла в самую гущу социальной драки.
Результат – первая русская революция: ужасное событие, ужасные жертвы, буквально озверение режима. Ведь людей действительно убивали без суда, забивали нагайками, рубили топорами, – а с другой стороны имел место революционный и особенно постреволюционный террор. Но власть не смогла извлечь из трагедии должных уроков.
Царь попытался. Николай Второй был человеком, судя по всему, добросердечным, но как управленец – предельно неэффективным. Он честно попытался демократизировать систему управления, сделать ее более гибкой и лучше учитывающей интересы и мнения общества, но сделать этого не сумел. А просто улучшить жизнь рабочих, переселив их значительную часть из подвалов в комфортабельные по тем временам общежития, было уже недостаточно.
Кстати, о подвалах: один из моих радиослушателей рассказал, что по мере разжигания антисоветской истерии в последние годы все чаще вспоминает рассказы о своем прадеде, который работал в вагонных мастерских, за Ярославским вокзалом в Москве, по 10–12 часов и домой приходил только ночевать. Семья жила в подвале, и из девяти детей выжило только трое последних, которые родились, когда они уже переехали из этого подвала. Потому что в подвале, где они жили, у ребенка не было никаких шансов на выживание.
Если бы нынешние любители царского режима пожили в таких условиях, они, скорее всего, изменили бы политические взгляды. А то большинство из них думают, что при крепостном праве, да и при царизме, были бы только графьями и князьями.
Царизм пал жертвой столкновения, с одной стороны, внешних сил, с другой – внутреннего раздражения и недовольства. И Николай Второй в какой-то момент, вероятно, просто устал и захотел «выйти из боя», а в политике, да еще и в условиях кризиса, это самый надежный способ самоубийства. Ведь принцип бандитских «стрелок» – во всем виноват отсутствующий – слишком часто применяется и, казалось бы, относительно цивилизованными кругами.
* * *Однако Николай Второй, вероятно, был слишком интеллигентен (или слишком много пил), чтобы понимать это, – и отрекся.
А ведь как царь он являлся помазанником Божьим – и сам в это, скорее всего, свято верил.
Когда же помазанник Божий отрекается от власти, он отрекается тем самым и от Божьего помазания. Это не секретарша, не ночной сторож, которые могут психануть и написать «заявление по собственному желанию». Добровольный личный отказ от Божьего помазания – поступок, который, если и не является святотатством, вполне может привести, если говорить религиозным языком, к богооставленности. Другое дело, что своей смертью он это, по-видимому, искупил.
Сейчас некоторые монархически настроенные историки говорят, что, мол, ничего этого не было. Николай Второй (он же Кровавый – такое прозвище у народа надо было заслужить) ни от чего не отрекался, а так называемое «отречение» было фальсифицировано масонами и английскими шпионами.
Не могу судить, какое отношение это имеет к реальности, но факт остается фактом: Николай Второй после отречения вел себя так, как будто отречение было его собственным, добровольно сделанным шагом. За власть он не боролся. Это – бесспорный исторический факт.
А теперь посмотрим на это с точки зрения отношений между Богом и человеком.
Бог вручает человеку власть – и эту Богом данную власть у человека похищают. Это преступление не против человека, но, в конечном счете, против Бога, но ограбленный человек отказывается восстанавливать справедливость, отказывается бороться за власть и тем самым соединяется против Бога со своими врагами, хотя это противоестественно во всех отношениях.
Так или иначе, отречение в пользу заведомо не желавшего власти младшего брата царя Михаила стало юридическим фактом. Тот тоже отрекся, наступило безвластие, и вины большевиков в этом никакой нет. Историческая вина всецело лежит на последнем царе, на тех, кто вырвал у него власть, и тех, кто создал Временное правительство и власть в итоге не удержал.
Да, большевики боролись с самодержавием, с царским режимом, но власть они в прямом смысле слова подобрали, когда та валялась на земле. И помнили это хорошо: десять лет после 1917 года они называли Великий Октябрь не революцией, а всего лишь переворотом. И это действительно был переворот: группа революционеров и матросов пришла в Зимний дворец (совсем не так, как это было потом показано в знаменитой картине Эйзенштейна, до сих пор иногда выдаваемой за документальную съемку), и там не оказалось никого, кто всерьез был готов защищать потерявшееся в истории Временное правительство, – как несколькими месяцами раньше практически никто не был готов защищать царя.