– А почему бы и нет? Гоффредо напал первым – он и получил по заслугам.
– Но он же ваш сын!
Папа пожал плечами и с безразличным видом посмотрел в окно. Он явно сомневался в словах Санчи. Она потеряла последние остатки самообладания.
– Ваш ублюдок! – крикнула она.
– На этот счет у меня есть кое-какие сомнения.
– Сомнения?! Да какие тут могут быть сомнения? Он и внешне напоминает вас! И ведет себя – как вы! Разве это не похоже на всех Борджа – рыскать по улицам, чтобы найти женщину и изнасиловать?
– Моя дорогая Санча, – сказал Папа, – мы все знаем, что ты только частью происходишь из королевского рода и что эта часть – ублюдочная. Пожалуйста, не бравируй тем, что составляет основу твоей крови.
– Я вам скажу правду! – закричала Санча. – Вы не только Папа Римский, но еще и отец бесчисленного множества детей! Большинство их вы никогда не решитесь признать своими – но если речь идет о таком близком вам сыне, как Гоффредо…
Папа поднял руку.
– Санча, я прошу тебя уйти.
– Не уйду! – продолжала кричать Санча, словно и не замечая обеспокоенности в папской свите. – Вы не презирали моего рождения, когда женили меня и Гоффредо!
– Для Гоффредо ты – подходящая пара, – сказал Папа. – Я не знаю, кто его отец. Как и в твоем не была уверена твоя мать.
– Я дочь короля Неаполя.
– Так говорит твоя родительница. Но люди порой выдают желаемое за действительное… И уж конечно, твое поведение позволяет усомниться в ее словах.
Санча вспыхнула. Вызов был брошен не только ее рождению, но и красоте. Никогда еще Папа не позволял себе такой озлобленности в отношениях с женщинами.
Он холодно добавил:
– Ты уйдешь добровольно?
Это была угроза. К Санчи уже направились двое здоровенных охранников. Не пожелав подвергнуться новому унижению и быть вытолкнутой за дверь, она быстро поклонилась и вышла из комнаты.
В своих апартаментах Санча немного успокоилась и через некоторое время пришла к выводу, что поведение Папы было верным признаком опасности, нависшей над страной.
Очевидно, Александр решил твердо стоять на стороне французов. Сегодня ее оскорбили – как же поступят с ее братом? Едва ли Лукреция способна спасти его.
В тот же день ее навестил Асканио Сфорца. Узнав о том, что произошло в покоях Папы Римского, он нахмурился.
– Думаю, вторжение неизбежно, – сказал он. Санча согласилась.
– Что же делать? – спросила она.
– Вам лично – оставаться здесь и следить за обстановкой. Почаще бывать у Лукреции. Через нее узнавать последние новости из Ватикана. Сам я срочно отправляюсь в Милан. Мой брат Лудовико должен начать приготовления к войне – ему понадобится кое-какая помощь. Что касается вашего брата…
– Да, – нетерпеливо сказала Санча, – как быть с ним?
– Трудно угадать, какую ему готовят участь.
– Пока что Папа опекает его, как малого ребенка.
– И в присутствии свиты оскорбляет его сестру.
– Может быть, это я вынудила его. Совсем потеряла рассудок, узнав о вчерашнем несчастье.
– Нет, он не обошелся бы с вами подобным образом, если бы хоть чуть-чуть заботился о благе Неаполя. Не полагайтесь на его доброе отношение к вашему брату. Когда придут французы, а с ними и Чезаре, они постараются избавиться от Альфонсо. Чезаре всегда ненавидел супругов Лукреции, и его ненависть не будет меньше от того, что Лукреция по-настоящему любит своего нынешнего мужа.
– Вы думаете, мой брат скоро окажется в серьезной опасности?
Асканио угрюмо кивнул.
– Как только станет известно о моем отъезде в Милан. Папа знает о наших собраниях – было бы невозможно держать их в тайне от него. Его доносчики и шпионы шныряют повсюду, а потому он сразу поймет, что мы встревожились. Начиная с того момента, как я покину Рим, положение Альфонсо будет становиться все более угрожающим.
– Тогда не лучше ли ему немедленно уехать в Неаполь?
– Постарайтесь убедить его в том, что отъезда нельзя откладывать ни на один день.
– Это будет нелегко. Он не захочет расставаться с Лукрецией.
– Если вы его любите, – тихо произнес Асканио, – то сделайте все возможное, чтобы он уехал отсюда.
Лукреция лежала на постели, а служанки расчесывали ее волосы. Она была на шестом месяце беременности и почти все время нуждалась в отдыхе.
Но усталость не убавляла ее счастья. Еще три месяца – и у них родится ребенок, думала она. У нее уже появлялись кое-какие мысли о колыбельке для младенца.
– Скоро ли ее сделают для моего малютки? – спросила она у служанок. – Почему ее не поставят в моей спальне, чтобы я могла каждое утро смотреть на нее и говорить: «Осталось только восемьдесят четыре дня… только восемьдесят три… восемьдесят два…»
Служанки разом перекрестились.
– Ох, госпожа, лучше не искушать судьбу, – сказала одна из них.
– Но я же знаю – на этот раз все будет хорошо, – проговорила Лукреция и закрыла глаза.
Из счастливого будущего ее мысли внезапно перенеслись в несчастное прошлое. Она увидела себя одетой в просторное белое платье и стоящей перед множеством кардиналов и епископов. Тогда ее беременности тоже шел шестой месяц – и она клялась в том, что была целомудренна… Иначе ей не удалось бы развестись с Джованни Сфорца.
Вот ведь, подумала она, как не везло мне в жизни! Мой первый ребенок похищен у меня и растет у какой-нибудь неизвестной мне женщины. (Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы она была добра к нему!) А второго я лишилась еще раньше, чем могла узнать, кто у меня был – девочка или мальчик.
Однако на этот раз все должно быть по-другому. Надо только получше заботиться о ее третьем ребенке.
– Почему все еще нет моего супруга? – спросила она. – Он уже давно должен был прийти ко мне.
– Скоро он придет, госпожа, – уверила ее та же служанка, что говорила с ней.
Но Лукреция ждала, а он все не шел. Наконец она задремала. Затем проснулась – ее разбудил ребенок, зашевелившийся в животе. Она положила руку на плод и нежно улыбнулась.
– На этот раз все будет хорошо, – прошептала она. – Наверняка он окажется мальчиком. И мы назовем его Родриго – в честь самого лучшего из отцов, какие только были у женщин.
Услышав голоса в передней, она села и прислушалась. О чем они так встревоженно переговариваются?
– Госпожа спит. Подождите, пока она проснется.
– Она бы пожелала узнать сразу.
– Нет… нет. Лучше ей оставаться в неведении. Пусть как следует выспится.
Она встала, набросила халат и прошла в переднюю. Там стояло несколько человек. Они молча посмотрели на нее.
– Что-то случилась, – сказала она. – Что именно? Все продолжали молча смотреть на Лукрецию.
– Говорите. Я приказываю, – повысив тон, обратилась она к одному из них.
– Госпожа, герцог Бишельи…
У нее потемнело в глазах. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, оперлась о дверной косяк. Какая-то служанка успела подхватить ее под руки.
– С ним все в порядке, госпожа, – быстро проговорила она. – Ничего особенного. Просто он уехал из Рима.
Лукреция повторила, как эхо:
– Уехал из Рима!
– Да, госпожа, – с небольшой свитой, всего несколько часов назад. Видели, как он во весь опор помчался на юг.
– Я… я понимаю, – сказала Лукреция.
Она повернулась и пошла в комнату. Служанки последовали за ней.
От Альфонсо было письмо.
Час спустя его принесли Лукреции. Она жадно схватила этот запечатанный листок бумаги – знала, что супруг не мог покинуть ее, не оставив о себе какого-нибудь известия.
Затем прочитала. Его жизнь без нее не имеет смысла. Но его вынудили уехать. Вокруг них зреет заговор. Если замыслы заговорщиков сбудутся, то он погибнет и его смерть принесет ей величайшее несчастье. В такой ситуации у него нет выбора. Он всегда знал, чем грозит ему пребывание в Риме, но раньше позволял себе наслаждаться счастьем и закрывать глаза на опасность; увы, сейчас угроза слишком велика, чтобы можно было пренебрегать ею. Его сердце разрывается от горя, но он надеется, что их разлука не окажется долгой. И будет ждать ее в Неаполе.
Это письмо Лукреция прочитала несколько раз; по ее щекам текли слезы. Она все еще держала его в руках, когда доложили о приходе Папы.
Его Святейшество попросил ее не вставать. Он подошел к ее постели и присел рядом.
Служанки без лишних напоминаний вышли из комнаты, и тогда она поняла, как прогневал его неожиданный отъезд Альфонсо.
– Дурак! Перепуганный дурак! – бранился он, удивляя Лукрецию столь необычной для него несдержанностью. – Почему он сбежал от такой молодой и очаровательной супруги?
– Отец, он сбежал не от меня.
– Все скажут, что он сбежал от тебя. Не сомневаюсь, Джованни Сфорца будет очень рад – и всему миру поведает о своей радости. А через три месяца у вас должен родиться ребенок! Этот юный кретин не имеет ни малейшего представления о том, к чему его обязывает твое положение.
– Дорогой отец, не судите о нем слишком строго.
– Он причинил тебе страдание и нанес урон престижу всей нашей семьи. С какой же стати превозносить его?
– Отец, что вы собираетесь делать?
– Вернуть его в Рим. Я уже выслал за ним погоню. Полагаю, скоро мы получим возможность лицезреть этого молодого идиота.
– Он тревожится за свою жизнь, отец.
– Тревожится за свою жизнь! Какое он имеет право? Мы что угрожаем ему?
– Отец, его положение весьма серьезно. Дружба Чезаре с французами…
– Моя маленькая Лукреция, не обременяй свою златокудрую головку такими сложными материями. Ей пристало услаждать глаз, а не заниматься политикой. Твой супруг наделал кучу ошибок – потому что пытался разобраться в вещах, которые оказались выше его понимания. Не сомневаюсь, тут замешана его сестра с ее друзьями. Но тебя-то, я надеюсь, они не успели сбить с толку своими коварными измышлениями?
– Отец, а если и впрямь начнется война с Францией?
– В любом случае, я не дам тебя в обиду. И уж конечно, верну твоего супруга. Ты ведь этого хочешь, не так ли?
Лукреция кивнула. Она снова заплакала – знала, что Папа не выносит слез, но не могла удержаться от них.
– Ну, не надо, дочка. Вытри-ка свои чудесные глазки, – сказал он.
Она послушно полезла под подушку, и Папа увидел письмо Альфонсо, лежавшее вместе с носовым платком.
Он потянулся за ним. Лукреция поспешно выхватила его из отцовских рук. Александр нахмурился, и она торопливо произнесла:
– Это письмо от Альфонсо.
– Написанное после отъезда?
– Нет, он приготовил его заранее, а посыльный передал мне. Альфонсо объясняет, почему уехал и… и…
Папа явно желал завладеть письмом и ждал, что дочь отдаст его отцу; она же словно и не замечала его требовательного взгляда, и он решил не настаивать. Александр не желал портить отношений с Лукрецией. Он знал, что ее супруг считает его своим врагом, и не хотел, чтобы Лукреция разрывалась между ними.
– Странно, что он не взял тебя с собой, – сказал Александр. – Сначала разглагольствовал о своей любви, а потом бросил тебя.
– Это из-за нашего ребенка. Он боялся, что ехать придется слишком быстро и что в результате пострадаем я и мое дите.
– И все-таки покинул тебя!
– Он хочет, чтобы я приехала к нему в Неаполь. Александр поджал губы. Лукреция поняла – у него нет никакого желания расставаться с дочерью. Немного поколебавшись, он произнес:
– Едва ли он так печется о твоем состоянии, как я забочусь о нем. А может быть – по молодости не понимает, чем такая прогулка грозит женщине, которая готовится стать матерью. Нет, моя драгоценная дочка, я никуда не отпущу тебя. По крайней мере, до тех пор, пока ты не разрешишься от бремени.
Их глаза встретились, и Александр понял, что Лукреция уже не была настолько наивным ребенком, чтобы поддаться на его уловку. Она знала о существовании заговора и полностью отдавала себе отчет в эгоистическом характере его любви к ней – а сейчас убедилась и в том, что у Альфонсо были все основания не доверять ему.
Лукреция разрыдалась. Она сознавала свое бессилие перед ним.
Александр не выносил слез. Он осторожно поцеловал ее и не спеша направился к двери.
Альфонсо благополучно добрался до Неаполя и, как Папа ни настаивал на его незамедлительном возвращении, продолжал оставаться у себя на родине, а король Федерико, упорно не желал выдавать племянника.
Папа выходил из себя – скоро вся Италия будет гадать о том, насколько серьезны опасения Альфонсо, если он готов даже расстаться с супругой, о его любви к которой знали не только в Риме.
Этим летом Александр чаще, чем когда-либо прежде, страдал от обмороков. Порой у него багровело лицо, на висках выступали узловатые вены, и тогда он едва ли мог сохранять свое обычное хладнокровие и невозмутимость.
Как раз в один из таких случаев, которые обычно предшествовали обморокам, он вызвал к себе Санчу и сказал, что она должна готовиться к отъезду в Неаполь – коль скоро король не отпускает своего племянника, то, надо думать, приютит и ее.
Санча попробовала возражать. У нее не было ни малейшего желания уезжать из Рима. Ей хотелось жить там, где она жила все последние годы. В Вечном Городе.
Он даже не взглянул на нее.
– В этом городе имеют значение не твои желания, а мои, – холодно сказал он.
– Ваше Святейшество, мое место – рядом с моим супругом.
– Твое место там, где я тебе сказал.
– Прошу вас, учтите хотя бы желание моего мужа.
– Я уже учел его и принял решение. Санча не выдержала.
– А я отказываюсь уезжать отсюда, – выпалила она.
– Тогда тебя придется выпроводить силой, – сказал Папа.
Он уже не был прежним дамским угодником! Ее красота ничего не значила для него. Она отказывалась верить своим ушам.
Разъяренная унижением, она выкрикнула:
– Если я уеду, то возьму Гоффредо с собой!
– Гоффредо останется в Риме.
– И Лукрецию! – продолжала кричать она. – Я заберу Лукрецию и Гоффредо! О! Они с радостью согласятся! Лукреция просто мечтает встретиться с супругом! Если мое место в Неаполе, то ее место тоже там!
Александр промолчал.
Тогда она повернулась и с чувством некоторого удовлетворения – он был явно встревожен – вышла из его комнаты.
Великолепный кортеж, с утра стоявший перед дворцом Санта Мария дель Портико, только что тронулся в путь. Толпы горожан издали любовались его сорока тремя изящными повозками и роскошным экипажем с балдахином из дамасского шелка.
В этом экипаже, на розовых атласных подушках сидела Лукреция, а впряженной в него лошадью правил Гоффредо. Ему предстояло привести кортеж в Сполето.
На балконе дворца стоял сам Александр, пожелавший присутствовать при отъезде дочери. Вот он поднял руку и трижды благословил свою любимицу.
Лукреция была рада покинуть Рим. Уж больно нелегкие выдались последние несколько дней. Санчу вынудили вернуться в Неаполь, и Лукреция прекрасно понимала, что ее и Гоффредо отправляют в Сполето, опасаясь их бегства в Неаполь – к супругу и супруге, с которыми они теперь были в разлуке.
Она знала, что многочисленные слуги, сопровождавшие кортеж, ни на минуту не выпустят их из виду, а в случае каких-либо происшествий будут держать ответ перед Папой.
Распорядившись о переезде дочери, Александр сказал, что уже давно собирался сделать ее полновластной правительницей Сполето и Фолиньо. Судя по его словам, она должна была навестить эти города, чтобы познакомиться с ними и заранее расположить к себе их жителей.
Однако Лукреции казалось, что в этих словах заключалась только половина всей правды. Александр боялся ее побега. Он не мог сделать дочь узницей в Риме – и поэтому решил сделать ее узницей в Сполето. Теперь она должна была жить в замке, практически не отличающемся от крепости, а кроме того, расположенном в ста пятидесяти милях к северу от Рима, что намного увеличивало расстояние между ней и Альфонсо.
В огромном замке Сполето ее излюбленным местом стало кресло у самого большого окна отведенных ей покоев. Здесь она сидела часами и смотрела на дорогу, петлявшую между лощиной и склоном горы Луко. Ее губы шептали: «Пресвятая Богородица, пошли мне сюда Альфонсо».
Прошли несколько недель. Август сменился сентябрем, а в ноябре у нее должен был родиться ребенок.
Она не переставала думать о супруге – не верила, что он может не приехать. И вот однажды утром, уже в середине месяца, ее разбудила взволнованная служанка. Из соседней комнаты доносились чьи-то громкие, радостные голоса. Она еще не успела встать с постели, как вдруг дверь распахнулась и через мгновение Альфонсо уже держал ее в своих объятьях.
От счастья у нее из глаз брызнули слезы. Дрожащей рукой она ощупывала его лицо – будто хотела убедиться в том, что встретилась с ним наяву, а не в одном из своих привычных снов.
– Альфонсо, – наконец прошептала она. – Вот… ты и приехал.
Он немного смутился.
– Лукреция, не знаю, как я мог покинуть тебя… Мне казалось, так будет лучше… Я думал…
У нее не повернулся язык упрекнуть его.
– Может быть, это и впрямь было к лучшему, – сказала она; сейчас ей не хотелось вспоминать о том, что он бросил ее.
– Лукреция, я думал, что ты приедешь ко мне. Знал бы я, как долго продлится наша разлука, – поверь, ни за что не покинул бы тебя!
– Не надо, не говори о прошлом. Мы снова вместе, а это главное, – сказала она. – Ах, мой милый Альфонсо, мне кажется, теперь я никогда не позволю тебе отлучаться от меня – ни на одну минуту!
Принесли завтрак, и они принялись за него прямо на постели Лукреции. В покоях было шумно и весело. Вскоре здесь собралось множество знатных горожан. Они танцевали, Альфонсо пел, а Лукреция подыгрывала ему на лютне. Супруги улыбались и обнимались в перерывах между песнями.
В Сполето они жили недолго, но счастливо. Альфонсо ни на шаг не отходил от Лукреции, и не в их правилах было тревожиться мыслями о будущем. Папа не мешал их счастью, а большего им и не требовалось.