Этот эпизод имел еще один неприятный аспект, поскольку указывал на серьезные перемены в отношении к нему английских критиков и поклонников. Они пришли к выводу, что американские фильмы Хичкока уступают его лучшим картинам и что отъезд из Лондона нанес ущерб его кинематографическому воображению. Он перестал быть тем Хичкоком, который снял «39 ступеней» и «Леди исчезает» и превратился в винтик голливудской машины, производящей слащавые и вульгарные поделки ради извлечения прибыли. Разумеется, это было злобное и несправедливое обвинение, но опровергнуть его удалось только в 1960-е и 1970-е гг.
После возвращения Хичкока в Америку Дэвид Селзник снова отдал его «в аренду» для съемок двух фильмов, на сей раз компании RKO. RKO, или Radio-Keith-Orpheum, уже была известна своими мюзиклами и легкими комедиями, к которым в том момент Хичкок мог и не испытывать неприязни. Он всегда говорил, что первый из двух фильмов, «Мистер и миссис Смит» (Mr & Mrs Smith), снимал из чувства долга. Кэрол Ломбард сдала ему в аренду свой дом, и они подружились. Именно по этой причине Хичкок согласился снимать для RKO комедию, главная роль в которой предназначалась этой актрисе. Вероятно, все было не так просто. На самом деле Хичкок уже давно выражал желание работать с ней, а также обрадовался возможности сделать комедию на американском материале и, как он выражался, с «типичными американцами».
Саму Ломбард нельзя было назвать типичной. Когда однажды на съемочной площадке Хичкок стал обсуждать с ней отснятый материал, она сказала: «Мне плевать. Как тебе нравятся мои новые сиськи?» Ломбард знала о якобы сказанных Майклу Редгрейву словах Хичкока «актеры – это домашний скот», и в первый день съемок он с удивлением обнаружил на съемочной площадке три стойла. В каждом из них стоял теленок, а на шее у животных висели таблички с именами Кэрол Ломбард, Роберта Монтгомери и Джин Реймонд – исполнителей трех главных ролей в фильме.
Но работали они слаженно, и Хичкок закончил съемки за шесть недель. Это была несомненно успешная голливудская комедия в стиле «Это случилось однажды ночью» (It Happened One Night) и «Мой слуга Годфри» (My Man Godfrey). Ломбард была королевой эксцентричных ролей и могла без труда играть главные роли в комедиях об ухаживании и браке. Получился легкий, развлекательный и незапоминающийся фильм. Однако он пользовался огромным успехом и подтвердил крепнущую репутацию Хичкока как режиссера, работающего на американской земле.
Второй фильм для RKO был совсем другим. Смешные моменты в нем тоже присутствовали, но юмор был черным. Хичкок приступил к съемкам «Подозрения» (Suspicion) в феврале 1941 г. Это психологический триллер, в котором героиня приходит к убеждению, что муж пытается ее убить. В романе Фрэнсиса Айлса «Перед фактом» (Before the Fact), который послужил основой для фильма, героиня сознательно выпивает предложенный яд: она беременна от мужа и не желает рожать ребенка убийцы. Выглядит немного натянуто, но Хичкока привлекла эта мрачная ситуация. Главные роли в фильме сыграли Джоан Фонтейн и Кэри Грант, хотя Хичкока, по всей видимости, раздражали их гонорары – по сравнению с жалованьем, которое получал он сам.
К началу съемок сценарий не был полностью готов. Название фильма еще не придумали, а многие расцвеченные пометками страницы требовалось переписать. От напряжения и нерешительности Хичкок заболел, а исполнительница главной роли жаловалась, что он уделяет недостаточно внимания ее игре. В «Ребекке» Хичкок все время нянчился с Фонтейн, и теперь ей казалось, что режиссер теряет к ней интерес. На самом деле он теперь просто не сомневался в ее возможностях. Ей приходилось трудно и с Грантом – оба жаловались, что другой пытается «тянуть одеяло на себя». Хичкок изо всех сил поощрял это обычное для актеров соперничество, чтобы усилить атмосферу напряжения на экране.
Хичкок восхищался актерскими способностями Гранта. В конечном счете Грант сыграл в четырех фильмах режиссера и мог бы сыграть еще в шести, если бы позволили время и обстоятельства. Говорят, что Грант был таким человеком, каким мечтал стать Хичкок. Возможно, но маловероятно. В любом случае Кэри Грант – это фикция, придуманная для публики. На самом деле он был английским циркачом Арчи Личем, перескочившим с трапеции на пьедестал кинозвезды. Его секрет заключался в том, чтобы ничего или почти ничего не делать; его лицо во многих отношениях оставалось чистым листом, на котором зрители могли прочесть любую эмоцию. Иногда его глаза слегка двигались, регистрируя, что что-то случилось, даже если он сам не мог сказать, что именно произошло. Достаточно было одной фразы или одного жеста. Таким был его стиль. В знаменитой сцене, где главный герой приносит больной жене молоко – Хичкок поместил в стакан электрическую лампочку, чтобы оно светилось, – он с таким же успехом мог подавать снотворное или яд. Фоном звучит вальс Штрауса под названием «Венская кровь». Поза Гранта, выражение его лица – это воплощение совета Хичкока актерам: «Ничего не делайте». Это не так просто, как кажется.
Коллега Гранта, Джеймс Мейсон, снимавшийся в другом фильме Хичкока, вспоминал: «Кэри был очень серьезным человеком, не похожим на своего персонажа. Он до последней секунды сидел и ждал, сжимая в руке текст роли, как будто от этого зависела его жизнь. Затем начинал играть, уверенный, беспечный и небрежный, делая все будто походя». Он умудрялся передавать близость и одновременно безразличие, и эта особенность всегда сопровождала образ Кэри Гранта.
Для фильма придумали три разные концовки – признак неуверенности, которая сопровождала весь процесс съемок. В одном варианте персонаж Гранта действительно убийца. Студия отвергла этот финал на том основании, что романтическая кинозвезда не может играть злодея. Вторая концовка, в которой жена выпивает молоко без всякого вреда для себя, но спасает желающего отравиться мужа, была раскритикована зрителями на предварительном просмотре. Хичкоку пришлось согласиться на неопределенный финал, когда несчастные супруги якобы мирятся и уезжают вместе, после того как жена понимает, что чувства затмили ее разум. Такой конец с намеком на угрозу, похоже, удовлетворил режиссера.
Ко всеобщему удивлению, у «Подозрения» действительно оказался счастливый конец – но в другом смысле. Вышедший на экраны в ноябре 1941 г., фильм быстро завоевал популярность, и кто-то из критиков даже заявил, что он «гораздо лучше» «Ребекки». Публика согласилась с ним, и «Подозрение» стало самым популярным и прибыльным фильмом компании RKO за год. Джордж Шефер, президент RKO, прислал Хичкоку телеграмму: «ОРХИДЕИ ДЛЯ ВАС ОТЗЫВЫ ПРЕВОСХОДНЫЕ И КАРТИНА ВЕЛИКОЛЕПНО ПРОДАЕТСЯ МЫ ВСЕ ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВЫ И ЗНАЕМ ВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫ ТОЖЕ». Любовь зрителей была подтверждена в феврале 1942 г., когда Джоан Фонтейн получила премию «Оскар» за лучшую женскую роль.
Не подлежит сомнению, что в фильме отражены характерные для режиссера темы; пузыри тревоги, скрывающиеся под поверхностью, ускользающая от взгляда тьма среди знакомой и уютной обстановки. Резкие горизонтальные тени на невинных персонажах, словно печать Каина. Тени везде, подчеркивающие тревожное ожидание и неоправданные подозрения. Напряжение практически осязаемо.
Это фильм о способности видеть и понимать. В одной из сцен детектив смотрит на произведение абстрактного искусства, но его взгляд ничего не говорит зрителю. Понимает ли он что-то или это выше его разумения? Точно так же камера останавливается на лице Кэри Гранта. Кто он – неудачливый плейбой или социопат? Неизвестно. Все необъяснимо и зыбко, и именно поэтому неопределенная концовка как нельзя лучше соответствует тону и стилистике фильма. Тем не менее фильм обладает необычной властью над зрителем, удерживая его в постоянном напряжении.
Снимая «Подозрение», Хичкок уже начал работу над своей следующей картиной. «Диверсант» (Saboteur) был в первую очередь его детищем. С помощью Альмы и Джоан Харрисон Хичкок написал сценарий для фильма, в котором рабочего оборонного завода ошибочно обвиняют в саботаже. Привлекательная молодая женщина помогает подозреваемому выследить настоящего преступника. Очень похоже на фильм «39 ступеней», перенесенный на американскую почву. И это действительно так. В каком-то смысле Хичкоку нравилось оглядываться назад. Мысли о ремейках «Жильца» и «Человека, который слишком много знал», уже посещали его, но были отложены.
Хичкок познакомил с фабулой предполагаемого фильма Селзника, которого удалось впечатлить, но не убедить. Он написал режиссеру, чтобы тот «попробовал чем-нибудь заменить взрывающуюся плотину. Это не очень ново для фильма-катастрофы». Кроме того, в качестве меры предосторожности продюсер отправил одного из своих старших коллег, Джона Хаусмана, наблюдать за процессом превращения сценарного плана в жизнеспособный фильм. Уже на этом раннем этапе Селзник планировал продать и режиссера, и фильм другой студии и, естественно, хотел защитить свою инвестицию. Он надеялся, что Хаусман, тоже англичанин, без труда поладит с Хичкоком. Хаусман в предыдущие годы работал с Орсоном Уэллсом и, возможно, считался человеком, умеющим обращаться с капризными личностями.
Хичкок познакомил с фабулой предполагаемого фильма Селзника, которого удалось впечатлить, но не убедить. Он написал режиссеру, чтобы тот «попробовал чем-нибудь заменить взрывающуюся плотину. Это не очень ново для фильма-катастрофы». Кроме того, в качестве меры предосторожности продюсер отправил одного из своих старших коллег, Джона Хаусмана, наблюдать за процессом превращения сценарного плана в жизнеспособный фильм. Уже на этом раннем этапе Селзник планировал продать и режиссера, и фильм другой студии и, естественно, хотел защитить свою инвестицию. Он надеялся, что Хаусман, тоже англичанин, без труда поладит с Хичкоком. Хаусман в предыдущие годы работал с Орсоном Уэллсом и, возможно, считался человеком, умеющим обращаться с капризными личностями.
Хаусман с первого взгляда проникся симпатией к соотечественнику. «Я слышал о нем как о толстяке, склонном к скабрезным шуткам, гурмане и хвастливом знатоке хороших вин. К чему я не был готов, так это к удивительно тонко чувствующему человеку со строгим католическим воспитанием и шрамами, нанесенными социальной системой, против которой он постоянно восставал и которая сделала его подозрительным и уязвимым, то послушным, то непокорным». Возможно, это преувеличение, непонятно только чье – Хичкока или Хаусмана.
Хаусман говорил о Хичкоке, что «его страстью была работа, к которой он подходил с рассудительностью и непривычной для меня почти научной ясностью». Его работа с Хичкоком состояла из разговоров, «касавшихся разнообразных историй, ситуаций, характеров, откровений и неудач, которые он обдумывал ночью и опробывал на нас в течение дня». В голове у Хичкока возникали совершенно не связанные друг с другом образы и сцены, но, как говорит Хаусман, «выжившие элементы в конечном итоге соединялись в своего рода историю согласно тщательно рассчитанным и хитро задуманным ритмам». Таковы корни «Диверсанта», где главные сцены и конфликты были связаны множеством тончайших нитей.
В процессе планирования и написания сценария команда лишилась одного ценного игрока. Джоан Харрисон решила, что теперь будет самостоятельно делать себе карьеру в Голливуде. Хичкок попросил Селзника увеличить ей жалованье, а когда продюсер отказался, в ярости выскочил из его кабинета. Харрисон и Хичкок сохранили дружеские отношения и со временем снова стали работать вместе.
Харрисон сменил молодой человек по имени Питер Виртел, который не имел опыта сочинения сценариев. Хичкок пообещал, что научит его всему за двадцать минут. Когда Виртел попросил растолковать один непонятный эпизод, Хичкок ответил, что «они никогда не спросят» – под словом «они» режиссер понимал «широкие массы» и «тупые миллионы». Он был вынужден продавать им билеты, чтобы зарабатывать себе на жизнь, но не обязан восхищаться ими. В этом состоял парадокс его положения. Приходилось учитывать вкусы зрителей и до определенной степени потакать им, но в то же время Хичкок считал себя художником, а не просто работником индустрии развлечений, что могло породить странные деформации. Возможно, его склонность преуменьшать свои достижения была признаком ненависти к себе.
Дополнительным стимулом для съемок «Диверсанта» стала бомбардировка японцами Перл-Харбора утром 7 декабря 1941 г. Теперь Америка уже не могла сохранять нейтралитет в большой войне, и это позволило Виртелу (и его соавтору Дороти Паркер) вставить в сценарий многочисленные замечания о тех богатых американцах, светских львах и промышленниках, которые симпатизировали фашистам.
Селзник продал фильм вместе с режиссером независимому продюсеру Фрэнку Ллойду, который, в свою очередь, делал фильм для Universal Pictures. В то время компания Universal еще не была тем гигантом, каким стала впоследствии, и Хичкок получил скромный бюджет. Зато в его работу почти не вмешивались, и это искупало все остальное. Он с энтузиазмом взялся за дело. Как заметил художник-постановщик Роберт Бойл, «нам оставались только крошки». Склад превратился в авиазавод. Задний план состоял из матовых фотографий и макетов. На все сомнения Хичкок отвечал: «Я знаю, что это можно сделать». Этими зачастую подручными средствами режиссер воссоздавал образ и атмосферу современной Америки – обширное ранчо фашистского агента, опустевший город, дом на Манхэттене, плотину Боулдер, военно-морскую базу, киноконцертный зал Radio City и, что самое поразительное, верхнюю часть статуи Свободы, с которой падает и разбивается насмерть настоящий диверсант. Это было сочетание реальных съемок, рисунков и макетов. Когда на верфи в Бруклине загорелся французский лайнер, Хичкок отправил туда операторов с камерой, чтобы заснять катастрофу, которую затем включил в фильм.
Хичкок снимал очень быстро, словно темп событий во внешнем мире подстегивал его; он начал съемки в октябре 1941 г., а закончил в январе 1942 г. Скорость поражала. В фильме есть несколько запоминающихся моментов, таких как падение со статуи Свободы, но в целом конструкция его довольно шаткая. Он отличается скоростью и яростью. В нем есть сила настоящей драмы, которая захватывает зрителей, передавая необыкновенное напряжение и волнение. В сюжете фильма Хичкок использует внезапность, неожиданные связи, сатирические повороты. Как заметил один из критиков, «это самый хичкоковский Хичкок, хотя и не обязательно самый лучший». Сам режиссер, похоже, согласился с такой оценкой, отметив, что и сценарий, и актеров не назовешь идеальными. Но гораздо важнее то, что смерть грозит не герою, а злодею. Это была эстетическая ошибка. Тем не менее фильм имел успех, хотя и не слишком громкий. Хичкоку наконец удалось снять настоящий американский триллер, действие которого происходит в Соединенных Штатах, и зрители это оценили. Кроме того, это был первый фильм, в котором в титрах имя режиссера значилось первым; афиши сообщали: «Диверсант» Альфреда Хичкока. И так будет всегда.
Хичкок окончательно решил остаться в Америке. После окончания съемок, в том же месяце, в авиакатастрофе погибла Кэрол Ломбард, и Хичкок должен был покинуть дом, который он у нее арендовал. Семья (в основном Альма) начала подыскивать собственный дом. Подходящий нашелся тут же, в Бель-Эр, по адресу: 10957 Белладжо-роуд, – там Хичкоки прожили до конца жизни. Расположенный всего в нескольких километрах от Сейнт-Клауд-роуд, он был новым, построенным в так называемом колониальном стиле. Вероятно, Хичкок стал его первым владельцем. В просторном, удобном доме, полностью скрытом деревьями, имелось семь спален и пять ванных комнат. У Хичкока был хороший вкус, хотя удовлетворять его становилось все дороже. Напротив располагалось поле для гольфа на пятнадцать лунок, принадлежавшее Bel Air Country Club, и Альма подбирала мячи, залетавшие на ее лужайку. У Хичкоков было два терьера, которые тоже охотились за мячами. Семья обрела свой дом.
Хичкок уже пустил корни в новой стране: летом 1940 г. он приобрел загородный дом среди калифорнийских секвой. «Сердце гор» находилось в Скотс-Вэлли на склонах гор Санта-Крус; на участке площадью тридцать пять гектаров росли апельсиновые и грейпфрутовые деревья. Это был большой дом, построенный в «калифорнийско-испанском» стиле 1930-х гг., с красной черепичной крышей, белыми стенами, арочными дверными проемами и деревянными балками. Из него открывался великолепный вид на залив Монтерей, и Хичкоки пристроили к дому стеклянную столовую с теплым полом. Входная дверь дома была сделана из винной бочки. В огороженном розарии Альма выращивала белые розы, свои любимые цветы, а на беленой каменной стене висела мозаика «Птицы» работы Жоржа Брака. В буфете Хичкок держал граммофон и коллекцию пластинок классической музыки.
Вскоре дом стали называть «Ранчо», но развешанные повсюду корзины с цветами вызывали ассоциации с Шамли-Грин и Англией. Роберт Бойл говорил: «Мне кажется, Северная Калифорния всегда напоминала Хичу Англию. Было что-то похожее в погоде, такой же непредсказуемой. Туман и дождь, а потом солнце. Странная переменчивая местность, дикая и грозная, и я думаю, что это интриговало его. В ней было нечто мистическое». Тем не менее на участке имелся вполне прозаический виноградник, и сторож Хичкока делал вино. Хичкок угощал этим вином гостей, среди которых в последующие годы бывали Ингрид Бергман и Джеймс Стюарт (не говоря уже о принцессе Грейс и князе Ренье), а также для таких случаев заказывал у своих любимых лондонских поставщиков дуврскую камбалу, стейки или пирог с почками. Один из снимавшихся у него актеров, Хьюм Кронин, однажды заметил, что Хичкок «получал огромное мрачное удовольствие, наблюдая, как гости восхищаются всеми этими изысканными винами и крепкими напитками».
6 Импровизируйте!
Он уже размышлял над следующим фильмом. Хичкоку понравилась свобода, предоставленная ему Universal Pictures, и он с удовольствием продолжил работу со студией. Настроение поднимал и тот факт, что в результате успеха «Диверсанта» Селзник увеличил его гонорар. Сам Хичкок получил 50 000 долларов, и это несколько ослабило недовольство тем, что продюсер его эксплуатирует. Идея нового фильма пришла к нему за ланчем в начале мая 1942 г., когда Гордон Макдоннел, муж редактора сценарного отдела студии, рассказал любопытный случай из жизни. Так появился фильм «Тень сомнения» (Shadow of a Doubt). Макдоннел изложил свою версию истории, а Хичкок, увлекшись идеей, набросал сценарный план и предложил его студии. Идея была неотразима. В маленький городок приходит зло. Убийца-социопат скрывается от внимания полиции в провинциальном городе, якобы приехав навестить родственников, с которыми давно не виделся; все ему рады, но племянница вскоре начинает сомневаться в намерениях и даже в здравом уме «дядюшки Чарли».